В третий день Пасхальной недели Баранов нанес колошам ответный визит. На берегу собралось около трехсот вооруженных людей, которые с напряженным вниманием ожидали, чем всё закончится. Баранов не спеша покинул галеру вместе с небольшим — в 20 человек — отрядом и направился прямо к жилищам тех, кто кричал, что они никого, даже его самого, не боятся. В этот момент на галере зарядили орудия картечью и дали два залпа поверх вигвамов. Толпа разбежалась, а Баранов потребовал, чтобы виновные принесли извинения. Довольный, что обошлось без кровопролития, он вернулся в крепость.
Он не проливал чужую кровь ради собственной славы или корысти, не нападал первым, но всегда давал отпор и тем самым заставил уважать себя. Недаром его имя уроженцы Аляски до сих пор произносят с почтением.
Со временем туземцы оценили умение Баранова разрешать конфликты и даже стали приглашать его как самого авторитетного в тех краях человека улаживать споры между вождями племен.
Когда Баранова уже не было в живых, в правилах компании появился специальный раздел «Об островитянах», по сути, зафиксировавший сложившуюся при нем многолетнюю практику. Народы, признавшие себя подданными российской короны, например алеуты, сохраняли самоуправление и выборы тойонов, которых утверждал главный правитель. Тойоны следили за порядком в своих селениях, распределяли охотников по промысловым партиям, получали от правления жалованье, подарки, помощь продовольствием. Другие — например кенайцы, жившие на побережье Кенайского залива, чугачи и колоши — именовались «полузависимым» или «не совершенно зависимым» населением, хотя правильнее было бы назвать их совершенно независимыми, особенно непримиримых тлинкитов.
Баранов наладил промысел, каждую весну отправляя нанятых на работу алеутов в разных направлениях. Самая большая партия — на пятистах байдарках — уходила от Кадьяка вдоль побережья на юг, до Бобровой бухты; другая — на север; третья промышляла вокруг островов; четвертая шла на запад. Алеуты ладили байдарки — они были большие мастера этого дела — и охотились в море три-четыре месяца. Каланов они добывали стрелами, нерп и сивучей — сетками и гарпунами. Русские охотились с ружьями. За два первых года правления Баранова промысловики добыли одних только морских бобров 2150 шкур, за следующие два — еще две тысячи.
Пока всё мужское население промышляло зверя, женщины, дети и старики чистили и вялили рыбу, ловили птиц, шили парки, собирали ягоды и выкапывали съедобные луковицы дикой лилии, которые заготавливали и для компании, и для себя. На исходе лета мужчины возвращались и сдавали меха по цене, установленной компанией. Платили им, прямо скажем, не щедро, да еще и товарами низкого качества, с гнильцой. Ревизор Сергей Александрович Костливцов, проводивший инспекцию Русской Америки в 1860–1861 годах, кратко и точно описал положение алеутов: «Лично он не раб, он не крепостной какого-либо господина, никто его ни к чему не принуждает… он раб окружающих его обстоятельств, в полном смысле этого слова». В 1815 году после многочисленных жалоб компания наконец повысила плату за промыслы: за шкуру добытого калана стали платить от 30 до 50 рублей — конечно, не деньгами, а товарами. Существовали в русских колониях и кожаные деньги номиналом в 25, 10, 5 и 1 рубль и 50, 25 и 10 копеек ассигнациями, принимавшиеся приказчиками в обмен на товары.
В 1792 году Баранов провел первую перепись населения Кадьяка. Оказалось, на острове проживает «мужеска и женска пола» 5696 человек, а всего вместе с населением Кенайской и Чугацкой губ и полуострова Аляска — 7109. В дальнейшем Баранов организует еще не одну перепись; помимо живущих, будут подсчитывать число умерших с обязательным указанием причин смерти: погибли в стычках с туземцами, утонули во время штормов, отравились ядовитыми раковинами, скончались от эпидемий. Эти сведения подавались в Главное правление компании в том числе и для того, чтобы опровергать слухи о намеренном уничтожении «тысяч» туземцев, распространяемые некоторыми мореплавателями и учеными из России, видевшими острова только в подзорную трубу.
«На Кадьяке, Уналашке и Ситхе я не был, — признавался Иван Федорович Крузенштерн, руководитель первого русского кругосветного плавания (1803–1806), — но судя по всему виденному мною на судне „Мария“ и слышанному от людей, бывших там и достойных всякой доверенности, об учреждениях компании в их американских селениях, ясно представить себе можно бедственное состояние живущих в ее владениях. Самой прекраснейшей, ущедренной всеми дарами природы земли будет убегать каждый, если господствует в ней незаконная власть единого и грубого человека, и где нельзя ожидать никакого правосудия». То есть на «прекраснейшей» земле Аляске всё было бы хорошо и никто бы не умирал, если бы не власть «единого и грубого» Баранова.
Но с Крузенштерном соглашались далеко не все. Другой, не менее знаменитый, мореплаватель Джордж Ванкувер высоко оценил взаимоотношения русских и туземцев. В 1794 году он привел свой корабль «Дискавери» в Якутатский залив и познакомился там с двумя русскими байдарщиками, под присмотром которых большой отряд алеутов вел промысел каланов. Байдарщики по просьбе англичанина показали ему свои карты, тот уточнил координаты известных объектов и нанес на свою карту неизвестные. Ничего необычного в таком обмене информацией байдарщики не усмотрели — так же поступил в свое время и штурман Измайлов, когда встретил экспедицию Кука на Уналашке.
Тронутый открытостью и дружелюбием русских, Ванкувер рассказал об этой встрече и своем заочном знакомстве с Барановым (тот вроде бы не смог приехать к нему, но, возможно, намеренно уклонился от встречи) в своих записках «Voyage of Discovery to the North Pacific Ocean» («Путешествие „Дискавери“ в северную часть Тихого океана»): «Вероятно ни один народ на свете, кроме русского, не сможет пользоваться в этих краях такими большими выгодами от прибыточной торговли… Иностранцам трудно будет добиваться такого же участия, какое принимают туземцы в благосостоянии России. Источником этого участия являются почтение и привязанность… Русские нашли дорогу к их сердцам и приобрели от них почтение и любовь».
Интересно продолжение этой истории. Когда в Лондоне в 1798 году был напечатан третий том записок Ванкувера, в правлении компании его прочитали — и остались весьма недовольны. Более того, отправили секретную инструкцию Баранову: «Замечая из III-го тома ванкуверовских путешествий, что некоторые из промышленных ваших дали англичанам карты ваших плаваний, Главное правление долгом поставляет поставить вам сие на вид, и что в разсуждении людей, не только должно вам быть разборчиву в доверенности, но и удалять все способы к таковым не позволенным и вредным для отечества послугам».
Последствиями излишней доверчивости и русской «простодырости» и становились те самые переименования на английских картах, которыми так возмущались русские моряки.
Необходимо упомянуть, что в самой компании к этому моменту произошли существенные изменения. После смерти Г. И. Шелихова его наследники, пройдя сквозь многочисленные финансовые скандалы и дрязги, реорганизовали предприятие Голикова — Шелихова в Российско-американскую компанию. С помощью связей Н. П. Резанова при дворе компания была принята под монаршее покровительство и в 1799 году получила привилегию вести торговые операции в Северной Америке и на островах в течение двадцати лет. Император Павел I, который после кончины своей матушки Екатерины всё делал наперекор ей, разрешил то, что она запрещала.
Первыми директорами Российско-американской компании стали четверо: иркутские купцы Я. Н. и Д. Н. Мыльниковы, С. А. Старцев и зять Шелихова М. М. Булдаков. Позже руководство компанией перешло к другому зятю Шелихова Н. П. Резанову, а в 1800 году наследники Шелихова добились перевода ее Главного правления из Иркутска в столицу. Теперь среди акционеров были уже не иркутские купцы, а «высочайшие особы»: императорская семья, член Государственного совета и министр коммерции граф Н. П. Румянцев, член Государственного совета и министр морских сил адмирал Н. С. Мордвинов и др.
Так детище Ивана Голикова и Григория Шелихова получило, наконец, вожделенную монополию, а тихоокеанские поселения были признаны территорией Российской империи. Это обязывало директоров компании внимательно и ревностно следить за деятельностью возможных конкурентов, как русских, так и иностранных, в водах Тихого океана.
«Постановка на вид» была не первой выволочкой, полученной Барановым от руководства компании; трения случались и между ним и Шелиховым. Основатель компании подозревал в воровстве всех: приказчиков, байдарщиков, артельщиков и самого Баранова. В одном из писем-отчетов управляющий оправдывался за якобы лишние траты: «Дела мои откроют вам, что ежели не из лучших мое учреждение хозяйства, то по меньшей мере и не из последних. Сам я не прикасаюсь ни к нитке, ни к шерстине и своего не жалею раздаривать добрым, верным и усердным в должностях людям, как русским, так и иноверцам и аманатам. И вам, кажется, жаловаться на излишние расходы не было и нет причины». Из контекста письма видно, что Баранова перед Шелиховым «обнесли» — оклеветали. Наверное, он даже догадывался, кто именно: «Ежели вы спрашиваете ленивых и тунеядцев, таковые не скажут ничего с доброй стороны, для того, что я гнушался ими, но спросите трудолюбивых и оказавших прямые услуги компании, и вы услышите другим языком говорящих».
«Другим языком» говорили те, кто близко знал Баранова и своими глазами видел всё, что он делал. Вот что думал о нем, к примеру, Ю. Ф. Лисянский: «Баранов, по дарованиям своим, заслуживает всякое уважение. И по моему мнению Российско-американская компания не может иметь в Америке лучшего начальника, ибо кроме познаний он сделал уже привычку к понесению всяких трудов, и не жалеет собственнаго имущества для общественнаго блага».
При этом Лисянский очень критично относился к руководству компании, указывал на несправедливо низкую оплату труда алеутов, их жизнь в голоде и нужде, высокую детскую смертность: «Этот столь прибыльный для компании торг может со временем обратиться в величайший вред для жителей». Любое торговое предприятие уже с момента создания ставит