перед собой цель получения возможно большей прибыли; по этим правилам жили и Ост-Индская, и Гудзонбайская, и Американская меховая компании. Российско-американская не была исключением.
Баранову, как и остальным героям нашей книги, приходилось действовать в определенных рамках, очерченных не только чиновниками компании, но и властями и законами Российской империи. А вот свои отношения с туземцами каждый из них выстраивал на свой лад. Лисянский, не состоявший ни в руководстве компании, ни в числе ее акционеров, констатировал: «Можно отдать справедливость нынешнему правителю Баранову и его помощникам, которые, оставив прежние обычаи, обходятся с кадьякскими обывателями снисходительно».
Промыслового зверя рядом с Кадьяком становилось всё меньше, это означало, что нужно было отправляться на поиски новых мест и заводить новые «оседлости». Шелихов не определил точно место Славороссии, оставил на усмотрение Баранова, и тот решил основать новое поселение на берегу богатого бобрами Якутатского залива.
Джеймс Кук назвал его заливом Беринга, Лаперуз — заливом Монти, испанцы — заливом Адмиралтейства. Русские сохранили местное название Якутат, что в переводе с языка тлинкитов означает «стоянка каноэ». Впервые его исследовали и описали в 1788 году мореходы Измайлов и Бочаров. Они встретились с тойоном тлинкитов Илхаки, провели с ним «знатный торг» и оставили подарки: российский герб на медной пластине и портрет наследника престола Павла Петровича с надписью, гласившей, что отныне племена находятся под защитой российского престола.
И вот теперь Баранов решил основать там поселение. В 1794 году он отправил на «Трех святителях» Прибылова, а с ним 20 крестьянских семей и 30 промысловиков под присмотром приказчика Поломошного. Сам Баранов пошел в залив на галере «Ольга». «Имея несколько сведений в мореплавании, — писал Хлебников, — он сам управлял своим маленьким судном и вел счисление». На том же судне плыл иеромонах Ювеналий для миссионерского служения. На третий день Баранов подошел к заливу и был встречен колошами «очень дерзко». Здесь он узнал, что Поломошному индейцы не дали высадиться на берег и тот был вынужден увести «Трех святителей» дальше, на юг. После этого колоши сделали неверное заключение о «малолюдстве» и «трусости нашей», как выразился Баранов.
Он решил доказать колошам, что они обманулись, и направил пушки на берег, призывая «испытать свои силы и удачу против нас». Людей у него было немного, но мощь орудий защищала лучше, чем ножи и ружья колошей, приобретенные у иностранных купцов. Для острастки оказалось достаточно нескольких пушечных выстрелов (к счастью, обошлось без жертв), после которых тлинкиты согласились вести переговоры, а позже прислали аманатов.
Три месяца ждал Баранов «Трех святителей», а в начале сентября ушел к селению Нучек в Чугацком заливе. Там он встретил иеромонаха Ювеналия; он-то и поведал, куда делся приказчик с людьми. Оказывается, Поломошный объявил, что на судне нет воды, и ушел в Нучек, а потом вернулся на Кадьяк. Баранов сам не раз мерил расстояние от Кадьяка до Якутата и прекрасно знал расход воды. Не в отсутствии воды была причина — в Поломошном, который не захотел подвергать себя опасности от воинственных колошей и потому «делал козни». Но заменить его не представлялось возможным — Шелихов был о нем высокого мнения.
Выслушав священника, Баранов ушел на Кадьяк. Это была их последняя встреча — Ювеналий отправился проповедовать среди эскимосов-аглегмютов на север, где был ими убит.
На Кадьяке Баранов советовался с Шильцем. Тот прошел на судне от острова Принца Уэльского вдоль всего побережья на юг и везде видел каланов: может быть, новое поселение основать там? «Мест по Америке далее Якутата много, кои бы для будущих польз отечества занимать россиянами давно бы следовало в предупреждение европейцев», — докладывал Баранов в Петербург.
Он присматривался к заливу Нутка, который, как он знал из газет, испанцы не так давно уступили англичанам. Британцы активно торговали там с индейцами и платили, отметил Баранов, «весьма щедро», так он намекал на скаредность компании. «Променивают огнестрельное оружие и снарядов множество, чем те народы гордятся». Но англичане еще не успели там обосноваться — не попробовать ли опередить их? В то же время он не хотел отказываться от своего намерения основать поселение в Якутатском заливе и наметил выход на лето 1796 года. Его не остановила даже внезапная смерть опытного морехода Прибылова. Судно согласился вести байдарщик Медведников, в помощь ему дали Кашеварова.
Баранов вновь послал людей в Якутат вместе с Поломошным, только на этот раз его сопровождал акционер компании Степан Ларионов — «для помощи» и, видимо, для контроля. В подкрепление туда же отправили пакетбот «Северный орел» под управлением Шильца и 450 байдарок, которые должны были пройти южнее залива на промысел каланов. С собой взяли запас вяленой рыбы; в основном же собирались питаться тем, что пошлет море: свежей рыбой, мясом каланов, нерп, сивучей, на берегу — птицей и сараной. Сам Баранов, как и годом ранее, пошел на галере «Ольга», оставив все дела на Кадьяке самому верному своему помощнику Кускову.
Два месяца пробыл Баранов на берегу — искал удобное место, следил за первыми постройками в новом поселении, названном им Новороссийском, вел переговоры с колошами.
По возвращении он узнал печальное известие: судно «Три святителя» до Кадьяка не дошло — его занесло в Камышацкую бухту, где сильно потрепало. Повреждения оказались настолько серьезными, что ремонт уже не представлялся возможным. Но это была не единственная потеря. В 1799 году разбился «Северный орел», а за год до того пропал «Феникс», на котором плыли построивший его Шильц, архимандрит Иоасаф, промысловики и компанейский груз, отправленный из Охотска на Кадьяк. О нем долго ничего не было известно, и только когда к берегам острова прибило обломки и вещи с «Феникса», стало ясно: судно погибло — «неизвестно где».
Как водится, начали осуждать Шильца — «невежественного» морехода и неизвестно откуда пришедшего «бродягу». Но Баранов видел, как тщательно тот работал, хорошо помнил, как спускали на воду «Феникс» и как Шильц не раз ходил на нем вдоль побережья матерой земли, делая промеры и составляя карты. Да много чего вспомнил. Он умел ценить добросовестность и ревностность в деле, а кораблекрушение еще не свидетельствовало о неумении водить суда. Не один Шильц пропал в море — экспедицию опытного мореплавателя Лаперуза тоже не нашли.
А вот с другим мореходом у Баранова случился серьезный конфликт. Штурман Г. Т. Талин появился на Кадьяке в октябре 1797 года. Поначалу он выполнял распоряжения управляющего и на следующее лето отправился на пакетботе «Северный орел» описывать берега Северной Америки близ острова Ситха, где намеревались основать поселение. Однако в следующий раз наотрез отказался выходить в море и вообще не желал подчиняться, потому-де кто такой Баранов? — Купец, «безчиновный и простой гражданин». А он — «подпоручик, штурман 12-го класса».
Угомонить Талина оказалось непросто, еще сложнее — поладить с ним. Но других-то не было, и пришлось Баранову подстраиваться: «Однако ж кое-как поладили и отправили его в море». Но, как оказалось, конфликт затих только на время. Штурман подбивал промысловиков бунтовать, а самого Баранова стращал: если тот посмеет прийти к нему на корабль, его привяжут к мачте. Однако, смелый на словах, на деле Талин избегал встречи с правителем. Услышав угрозу, Баранов тоже не искал свидания со скандалистом, объясняя: «Я бы не устрашился, ежели бы было какое нужно дело». Спорить со вздорным человеком — не крепость штурмовать и не переговоры с колошами вести. И потому Баранов поступил мудро — «удалил себя и его от греха».
Толку от этого штурмана было мало — строить корабли он не помогал, приказаний не выполнял, — и Баранов решил отправить его на том же «Северном орле» подальше от Ситхи, на Кадьяк. Но и здесь «неблагонамеренный» Талин ослушался: не пошел, как было предписано, прямо к Кадьяку, пользуясь хорошей погодой, а самовольно завернул в Якутат и принял на борт Поломошного вместе с меховым грузом. Двое «строивших козни», видимо, нашли общий язык, но ненадолго. Скоро задули крепкие северо-западные ветры, которые отнесли судно в Чугацкий залив, где и разбили о скалы.
Баранов подсчитал потери: погибли пять человек, среди них и сам Поломошный; потонуло 400 бобровых шкур, а всего мехов потеряли на 22 тысячи рублей, не говоря уже о разбитом судне с вооружением и якорями. Такова была цена самоуправства Талина. К сожалению, на этом «козни» штурмана не закончились.
После крушения «Северного орла» Баранов потребовал доставить ему судовой журнал и другие документы для проведения разбирательства, однако подпоручик, зная за собой вину, отказался, ссылаясь на то, что отчета от него может требовать только Адмиралтейство. Но погибшее судно принадлежало компании, и Баранов как назначенный ею главный правитель был вправе изучить и документы, и отчет.
Чтобы избежать наказания, Талин в 1800 году решил поднять бунт, воспользовавшись отсутствием Баранова, зимовавшего на Ситхе. Недовольные всегда найдутся — нашлись единомышленники и у подпоручика. Его поддержал кое-кто из духовной миссии, не согласный с крутыми мерами правителя. В самой миссии то и дело вспыхивали конфликты, и братья писали друг на друга жалобы. К счастью, вернувшийся на Кадьяк Иван Кусков не дал случиться непоправимому. Как говорил Баранов, «чтобы расстроить там (на Кадьяке. — Н. П.) дела, есть много людей, но расстроенное поправить не много сыщется». Кусков и был одним из тех немногих, кто только и делал, что поправлял расстроенное другими. Однако Талин своих намерений не оставил и написал на Баранова донос в Главное правление компании.
Попытки бунтовать, составить заговор и убить Баранова предпринимались не единожды, ведь в колонии приезжали большей частью люди лихие, часто не по своей воле — ссыльные, уголовники или разорившиеся мещане и купцы. В 1810 году один из каторжников, некто Наплавков, задумал свергнуть с единомышленниками «иго компании» — убить Баранова, после чего поселиться на одном из островов в Тихом океане. К счастью, заговор вовремя раскрыли.