Иностранные купеческие суда приходили к берегам Америки сначала два-три раза в год, в конце 1790-х годов — каждые два-три месяца, а потом, как докладывал Баранов, редкий год их было меньше пятнадцати. Как только судно бросало якорь недалеко от берега, к нему на многочисленных байдарках и байдарах устремлялись алеуты, эскимосы и колоши. Они выменивали свои меха на сукно, сюртуки и шинели, шляпы и фуражки, жестяные ведра и кружки, зеркала, ножи, ножницы, бисер, полосы железа.
Баранов знал, сколько мехов получают иностранцы и каким товаром платят. Он рассказывал: «Случалось мне много бывать у них на судах, и они к нам приезжали и гостили в заселении и разговаривали о торговле их». Поскольку иностранных купцов было много, они намеренно занижали цены на меха, «подрывая не только нас нарочно, но и между собою один пред другим выбегают и рискуют платежом».
Особенно бесцеремонно (какие могут быть церемонии в торговле?) вели себя американцы. «Англичане жалуются на американцев, что отбили совсем их от торговли; на берегах тех прежде они покупывали на три аршина сукна по два бобра, а за ружье с немногими зарядами бирали от четырех до шести бобров, а ныне, как начали приходить бостонцы, торговля их совсем подорвалась…» А «бостонцы», перебивая английскую коммерцию, давали за одного бобра восемь аршинов сукна или ружье с десятью патронами. «Обходились они с нами вежливо и благосклонно, — докладывал Баранов, — угощали нас и у нас часто гостили». Увидев прочные и основательные постройки, гости говорили, «что им уже тут через два года делать нечего», имея в виду основание собственных поселений. Им и не пришлось их заводить — купили в 1867 году готовые.
Некоторые, по выражению Баранова, «совестные» иностранцы продавали оружие скрытно; другие же «нагло и бесстыдно в глазах наших производили мену порохом, свинцом, ружьями, пистолетами» и даже четырехфунтовыми мортирами. Он пытался убедить американцев, что «этот товар для варварских народов ненадобно бы променивать, коим они между собою часто производят кровопролития и им самим, пришельцам, вредят, делая многократно расплошные нападения… так даже и судами овладевали». Но купцы прямо отвечали: в нашей стране законы разрешают хранить и носить оружие всем желающим, а значит, и торговать им; мы люди торговые, потому «ищем получить прибытки».
Баранов докладывал директорам компании о продаже иностранцами оружия, полагая, что договариваться по этому вопросу должны правительства. Так контрабандная торговля у западного побережья стала предметом дипломатических переговоров на самом высоком уровне.
В 1808 году американскому генеральному консулу в Петербурге была предъявлена нота, в которой говорилось, что американские суда, вместо того чтобы «торговать с русскими владениями в Америке, приходят туда для тайной торговли с туземцами, снабжая их в обмен на шкуры выдры огнестрельным оружием и порохом… При помощи этого оружия был разрушен один русский форт и убито много людей». Звучало в документе и предупреждение: сами американцы могут пострадать от «беспечной спекуляции своих сограждан». Так и случилось, когда индейцы перебили американских промысловиков и сожгли только что основанную теми факторию в устье реки Колумбии.
Российские протесты звучали и в 1809-м, и в 1810 годах, однако из Вашингтона отвечали, что не во власти президента запретить своим гражданам торговать, а индейцы являются «независимыми племенами» и живут на «независимой территории», и напоминали: «Россия в состоянии силой защитить свои права против тех, кто вторгается на ее побережье или ввозит оружие, применяемое против нее во враждебных целях». У Баранова не было ни армии, ни флота, ни артиллерии, чтобы дать отпор контрабандистам, и приходилось снова писать «господам директорам».
Ну а пока дипломаты вели переговоры, Баранов принимал у себя иностранных купцов и извлекал из бесед с ними полезную информацию. Раньше, как рассказывал Баранов, купцы с восточного побережья покупали товары в Китае за наличные деньги: «республике американской великая нужда настоит в китайских товарах — чае, китайках, шелковых разных материях и прочих тамошних продуктах». Теперь, узнав о морском пушном промысле, они решили обменивать у индейцев свои товары на меха, а потом менять меха на китайские товары.
Они приводили свои суда, набитые дешевыми товарами, к западному побережью и перебивали цену у англичан и русских. Так, шкуру одного калана американцы меняли на ружье или отрез сукна за 3 рубля 50 копеек, затем везли мех в Кантон, где продавали уже «от 25 до 30 даллеров за бобра, а даллер на наши деньги, — поясняет Баранов, — 1 руб. 20 коп., следовательно… выходит на наши деньги в 40 руб.». То есть прибыль составляла более 100 процентов. Но не она была их главным барышом, а китайский товар, который в США «никогда на руках не остается».
Посмотрев на происходившую у западного побережья Америки торговлю, развернувшуюся, можно сказать, у него под самым носом, Баранов тоже решил менять часть мехов на продовольствие.
Первая «расторжка» состоялась в 1801 году на Кадьяке, куда пришло из Нью-Йорка американское судно «Энтерпрайз». Американцы, конечно, знали о гибели «Феникса» и нуждах русских и потому предложили цены за меха самые низкие. Обычный прием в бизнесе — воспользоваться тяжелым положением соседа для извлечения собственной выгоды. Но Баранов тоже не вчера научился считать и наотрез отказался менять шкуры каланов по предложенным ценам. Он стал ждать.
Американцам уходить без мехов было не с руки — потратиться на снаряжение судна, пройти 15 тысяч морских миль и вернуться пустыми — слишком накладно. Вести торговлю с туземцам выгодно, но долго, да и небезопасно, а Баранов — оптовый покупатель и человек известный. В результате Баранов вместо каланов отдал лисиц — и сделка стоимостью в 12 тысяч рублей состоялась.
«Расторжки» на Кадьяке продолжились — так, в 1802 году англичанин Барбер и американец Эббетс продали Баранову товаров на 70 тысяч рублей. Когда Баранов перебрался в 1805 году на Ситху, иностранные корабли стали приходить еще чаще. Всего по подсчетам компании при Баранове было куплено у иностранцев товаров на сумму 1 миллион 170 тысяч рублей.
Покупали в первую очередь продовольствие: муку, сахар, сахарный песок, соль, солонину, пшено, кофе, патоку, вино, ром, уксус, пиво; из непродовольственных товаров — мыло, смолу, ружья (особенно ценились те, что со штыками), а также товары для обмена с туземцами: виргинский табак, китайку, фриз, одеяла. Приобретали и суда: с 1803 по 1811 год были куплены «Юнона», «Кадьяк» (ранее назывался «Миртель»), «Ильмень» («Леди»), «Беринг» («Атаелпия») и «Аметист». За всё платили шкурами морских и речных бобров, котиков, выдр и лисиц.
Случались и потери, как в истории с О’Кейном. Этого молодца Баранов хорошо помнил с тех времен, когда тот приходил к западному побережью Америки штурманом на «Энтерпрайзе». В 1806 году, появившись у берегов Ситхи уже капитаном, он предложил Баранову вести совместный промысел у берегов Калифорнии, а добытые меха разделить поровну. После нападения колошей на Михайловскую крепость Баранов опасался отправлять промысловиков в море и согласился на предложение О’Кейна. Для промысла он выделил людей с Уналашки и на сорока байдарках отправил их на юг, к 30 градусу северной широты, где американец обещал изобилие пушного зверя рядом с не известным никому, кроме него, островом. Несмотря на то что «чудный» остров оказался обманом, у берегов Калифорнии зверя добыли достаточно, и Баранов отправил двух приказчиков в Кантон обменивать меха на продовольствие.
Однако капитан ловко избавился от приказчиков и продал меха в Кантоне сам. На какую сумму — неизвестно, но явно себе не в убыток. На вырученные деньги он купил китайских товаров и повез их на Камчатку, где продал тамошним купцам на 200 тысяч рублей. Но на пути к Кадьяку попал в шторм и погиб вместе с остальным грузом.
Директора компании пришли в негодование, назвав такую торговлю «почти в убыток». Резанов, который был в это время в Америке и узнал обо всей истории из первых рук, сделал следующий вывод: «Обманул ли Окенин г-на Баранова или тот должен был воспользоваться обманом его, оставляю судить в. с-ву», — докладывал он министру Н. П. Румянцеву. Но главное не это, а то, что люди в селениях тогда умирали с голоду и «несколько бочек привезенной Океином муки подкрепили жизнь их».
Так Баранов и торговал с иностранными купцами, будто вел судно между двух скал: и людей нужно было накормить, и не давать повода правлению компании думать, что он хочет их разорить.
В конце июня 1802 года в Павловскую гавань Кадьяка вошел английский бриг «Юникорн». Баранова на острове в тот момент не оказалось, однако капитан Генри Барбер настаивал, что будет вести торг только с правителем. Вскоре выяснилось: колоши, воспользовавшись тем, что почти все мужчины ушли на промысел, захватили Михайловскую крепость, перебили ее защитников и разграбили склады. Несколько человек сумели спастись и добрались вплавь до английского корабля, стоявшего на рейде.
— Я выкупил пленников из рук кровожадных варваров, — сообщил Барбер, — одел их и накормил и теперь ожидаю от господина Баранова должного вознаграждения за понесенные мною убытки. Пятьдесят тысяч наличной монетой или мехами будут хорошей ценой за мой товар.
Немедленно послали за Барановым. Всё это время пленники находились у англичан, и ощерившийся пушками борт «Юникорна» был весомым аргументом в этом торге.
Когда появился Баранов, он уже знал, что Барбер никого не выкупал. Они были давние знакомые с капитаном, ловким пройдохой и авантюристом. Барбер был известен тем, что водил свой корабль под разными названиями: при заходе в британские порты и к «цивилизованным» соседям он назывался «Юникорн» («Unicorn») — «Единорог», а на «варварские» Гавайи и в Китай приходил как «Чирфул» («Cheerful») — «Бодрый». Баранов подозревал, что этот «бодрый единорог» и два американских судна как-то уж очень кстати оказались у западного побережья именно в тот момент, когда индейцы расправлялись с немногочисленными защитниками крепости. Правитель русских колоний хорошо помнил разговоры с «бостонцами», которых он увещевал не продавать оружие колошам; но немалая прибыль от продажи оружия убеждала американцев больше, чем его аргументы. Не их ли ружья и пушки сейчас добивали его людей?