При таких внушительных результатах и оптимистичных перспективах продажа Росса в 1841 году неизбежно вызывает вопросы. В официальном отчете компании причиной названа экономическая нецелесообразность содержания Росса, что рождает вполне обоснованные сомнения. А. Ю. Петров, митрополит Калужский и Боровский Климент и А. Н. Ермолаев в статье «О продаже русской колонии форт Росс в Калифорнии» (Вопросы истории. 2013. № 1) заметили, что бросается в глаза «явное противоречие официальных причин упразднения крепости и селения Росс с действительным положением дел». Не убеждают ни официальная версия, ни названные разными поколениями историков другие причины — к примеру, неопределенность статуса колонии на открытых испанцами землях или договор с английской Компанией Гудзонова залива о поставках продовольствия. Заключение контракта с английской компанией, считают авторы статьи, было скорее следствием, а не причиной продажи Росса. Обнаруженные ими новые факты заставляют иначе посмотреть на эту сделку и прийти к выводам, прямо противоположным устоявшимся воззрениям.
Изучая дневник Михаила Семеновича Корсакова — будущего губернатора Восточной Сибири, а в 1849 году молодого офицера, прибывшего в порт Аян, — исследователи обратили внимание на подробную запись его беседы с командиром порта капитаном 1-го ранга В. С. Завойко. Речь зашла о Россе, и Корсаков выразил недоумение по поводу его продажи. Завойко неожиданно сообщил: «начальники крепости Росс… продавали много хлеба на сторону и обогащались», а в Петербург докладывали, что хлеба нет. В результате у руководства компании сложилось неверное мнение об убыточности колонии, и когда американец Джон Суттер предложил купить ее, дирекция согласилась.
Фамилий Завойко не назвал. Но поскольку речь шла о 1838 годе, нетрудно узнать, что правителями Росса тогда были Петр Степанович Костромитинов и сменивший его Александр Гаврилович Ротчев. Причин клеветать на них у Завойко, известного храбростью и награжденного за Наваринское сражение орденом Святой Анны, а затем добросовестно служившего под началом Павла Степановича Нахимова на Средиземном и Балтийском морях, как будто не было. Завойко хорошо знал и управляющих крепостью, и главного правителя Ф. П. Врангеля, с которым даже состоял в родстве, и о тамошних делах судил не понаслышке — он посетил крепость в 1838 году и подробно описал ее.
А вот история двух последних правителей Росса полна темных мест и загадочных событий. В 1832 году Костромитинов признался в письме Хлебникову: «Наш доктор, как мне кажется, думает более о коммерческих оборотах, нежели о больных. Я слышал, он выписывает из Охотска на несколько сот рублей товаров для продажи в Россе и Калифорнии и заводит с бывающими иностранцами здесь разные спекуляции. Очень неохотно пишу о сем предмете, но боюсь, чтобы впоследствии не подвергнуться ответственности». Подвергнуться ответственности ему всё же пришлось — в 1838 году компания его уволила, потребовав, чтобы он сдал дела Ротчеву. Замешан ли был сам Костромитинов в этих спекуляциях или только не смог пресечь их, не совсем понятно.
Деятельность Ротчева также обратила на себя внимание авторов статьи. Во-первых, тем, что при нем резко возросли расходы: с 72 до 149 тысяч рублей всего за три года (с 1838 по 1841 год), что намного превышало траты на все американские поселения, при этом большая часть денег шла на содержание администрации Росса. Во-вторых, Росс был несомненным конкурентом Компании Гудзонова залива, а его правитель занял позицию самого активного сторонника продажи селения, что привело к заключению контракта, более выгодного английской компании, чем российской.
Вполне вероятно, что Ротчев проталкивал это решение небескорыстно. Косвенно такой вывод подтверждают сведения о его материальном положении. В 1828 году он женился на княжне Елене Павловне Гагариной против воли ее родителей, заключив, по представлениям того времени, мезальянс: безвестный литератор, не имевший других источников существования, кроме переводов и статей, — и девушка из родовитой и богатой семьи. Чтобы поправить финансовые дела, он поступил на службу в компанию и уехал в Америку, где сначала служил чиновником по особым поручениям, а затем стал правителем Росса.
Конечно, он был не единственным, кто рассчитывал таким образом поправить свои дела, и одно это обстоятельство еще не дает повода усомниться в чистоте его помыслов. Но Баранов за четверть века службы в колониях состояния не нажил и передал преемнику имущества больше, чем значилось по бумагам. И Кусков едва успел к концу жизни расплатиться со своим заимодавцем, и Загоскин после возвращения из своей беспримерной экспедиции продолжал служить за скромную плату. А Ротчев, расходы которого на собственное содержание выросли вдвое и при котором, по мнению Завойко, активно велась торговля хлебом на сторону, после продажи Росса уволился из компании и начал… активно хулить ее руководство в журнальных статьях. Одна из них, где деятельность компании подверглась самой резкой критике, заканчивалась выводом поистине планетарного масштаба: «Русский человек не способен создавать колонии». Так что не одни экономические и политические причины, как выясняется, привели к продаже колонии Росс, но и махинации не чистых на руку дельцов.
Открытие новых документов, вероятно, прольет свет на темные стороны сделки по продаже крепости и поселения Росс, ставшей первым шагом к потере всей Русской Америки. Корсаков пришел к такому заключению на страницах своего дневника: Росс был продан, потому что «смелости не достало продолжить начатое».
Похожего мнения придерживался и другой герой этой книги Дмитрий Завалишин — он тоже считал, что причиной утраты земель была «наша излишняя неуверенность в себе».
Дмитрий ЗавалишинЗаговорщик-патриот
«Капитальная ошибка наша в деле колонии Росс, как и во многих других делах, состояла в том, что мы искали согласия и позволения делать то, что имели полное право делать без всякого согласия и позволения других, между тем как другие нации постоянно делали, никого не спрашиваясь, даже то, чего не имели никакого права делать» — так объяснял факт продажи поселения Росс Дмитрий Иринархович Завалишин. В отличие от остальных героев этой книги Завалишин провел в Русской Америке меньше года. Но он создал самый амбициозный проект — добровольного вхождения Калифорнии в состав России — и попытался воплотить его в жизнь. Однако масштабность и на первый взгляд невероятность этого плана породили весьма скептическое отношение как к нему, так и к его автору. Некоторые исследователи даже поспешили окрестить Завалишина Хлестаковым. Но повременим с категоричными оценками и присмотримся к проекту и его автору внимательно.
Родился Дмитрий Иринархович 13 июня 1804 года в Астрахани, как написал он в автобиографии[8], и прожил долгую — 88 лет — и богатую событиями жизнь. Его отец Иринарх Иванович был известным боевым генералом, сослуживцем и близким другом А. В. Суворова. Его знали и как поэта, прославлявшего победы русского оружия, автора поэм и од «Сувороида», «Героида, или Дух и увенчанные подвиги Российских беспримерных героев», «Стихи на покорение Измаила», «Ода победителю на сражение за Дунаем при Мачине над турецкой армией».
Мать Завалишина Мария Никитична, урожденная Черняева, воспитывалась в Смольном институте благородных девиц. У Дмитрия были два брата — старший Николай и младший Ипполит — и сестра Екатерина. Детство их прошло в Астрахани, где служил отец, и в материнском имении в Могилевской губернии. После ранней кончины матери семья переехала в Тверь. В 1816 году Дмитрий вслед за старшим братом поступил в Морской кадетский корпус и окончил его в 1819-м вторым по результатам экзаменов. Когда он был еще гардемарином, то в числе лучших воспитанников корпуса отправился на бриге «Феникс» по Балтийскому морю в Швецию и Данию.
После выпуска он получил чин мичмана и предложение преподавать в корпусе. Он хотел было отказаться: «Я стремился к деятельной, морской и боевой службе и вовсе не чувствовал желания, запрятав себя в учителя в корпусе, пропустить случай к походу». Но отец запретил даже думать об отказе: «Походы от тебя не уйдут, а это небывалая честь, чтобы в твои лета и в твоем чине отечество доверило бы кому воспитание своих сограждан». И Дмитрий согласился. Он преподавал в Морском корпусе математику, астрономию и механику; его лекции слушали будущие герои Севастополя Истомин и Корнилов, исследователь Аляски Загоскин. Завалишин не ограничивался точными науками, он был человек разносторонних интересов, много читал, знал девять языков.
В России в 1820–1821 годах живо обсуждали революции в Испании, Португалии, Неаполе и Пьемонте. Когда в Испании Рафаэль дель Риего взбунтовал полстраны и добился от короля восстановления конституции, радикально настроенная молодежь России тоже стала ждать перемен. Кто-то даже приветствовал убийство российского дипломата Августа фон Коцебу членом немецкой тайной организации якобы в знак протеста против «вредного вмешательства России в дела Германии». В салонах с восторгом читали ходившее в списках стихотворение Пушкина «Кинжал»:
…Как адский луч, как молния богов,
Немое лезвие злодею в очи блещет,
И, озираясь, он трепещет
Среди своих пиров.
Везде его найдет удар нежданный твой:
На суше, на морях, во храме, под шатрами,
За потаенными замками,
На ложе сна, в семье родной…
Эпиграммы на сановников, воспламеняющие воображение стихи — «всё возбуждало и направляло толки на предметы политические», вспоминал Завалишин. Ожидали изменений, говорили о написанной Н. Н. Новосильцевым и П. А. Вяземским «Государственной уставной грамоте Российской империи» — если бы Александр I ее принял, в стране утвердилась бы конституционная монархия. Однако государь отложил документ до лучших времен.