Церковь Благовещения Пресвятой Богородицы располагалась на углу Большой и Благовещенской улиц (ныне Карла Маркса и Володарского), в центре Иркутска, и была построена в 1758 году на средства знаменитого иркутского купца Ивана Бечевина. Он прославился тем, что выстроил три храма в Иркутске и снарядил за свой счет экспедицию для изучения «полуденных и северных стран». Бот «Святой Гавриил» ушел к Алеутским островам, где энтузиасты исследовали и описывали новые земли, открыли остров Унга — самый большой из островов Шумагина, и, наконец, достигли Аляски.
Матерая Америка влекла купцов и промысловиков не одной корыстью и торговой выгодой, она тянула к себе не знавших крепостной тягости сибиряков, как всякая новая и еще неизведанная земля, не давала им спать спокойно, пока оставались неоткрытыми и неизученными реки, горы, острова и проливы, неувиденными племена, живущие на островах и в глубине материка.
Благовещенский храм, где отец Иоанн начинал свое служение, до наших дней не сохранился, и не ветхость была тому причиной — иркутские купцы строили надежно и основательно, ему бы еще стоять и стоять не одно десятилетие. Но в 30-е годы XX века по распоряжению властей храм разобрали, чтобы на его месте выстроить жилой дом. Будто предвидя печальную судьбу своего первого храма и желая сохранить память о нем, Вениаминов, став архиепископом, заложил в 1858 году вместе с генерал-губернатором Николаем Муравьевым на Амуре собор во имя Благовещения, который со временем дал имя городу Благовещенску.
Приход у молодого священника был самый что ни на есть сибирский: на службы чинно шествовали со своими семействами и становились у самой солеи разбогатевшие на торговле чаем и пушниной купцы, поодаль занимал места городской люд победнее и попроще, среди них мелькали лица крещеных бурят и алеутов, а в притворе переминались отбывшие каторгу и оставшиеся в Сибири политические и уголовники, — словом, как на ковчеге: «каждой твари по паре». Особенно много было в приходе промысловиков из Российско-американской компании, они возвращались с Алеутских островов, Аляски, из Калифорнии и оседали в Иркутске.
Осенью — едва начался Филиппов пост — появился у отца Иоанна в приходе человек. Был он не молод, лицо обветрено, но одеждой чист и по всему видно не беден. Звали его Иван Крюков, на службы он ходил с женой — алеуткой. Жил Крюков неподалеку и как-то пригласил отца Иоанна к себе на чай после воскресной литургии. Разговорились. Оказалось, Крюков 40 лет прожил среди алеутов в Америке, с их помощью выстроил деревянную часовню, управлял промысловой артелью, потом заведовал Уналашкинской конторой и за отличную службу получил солидную премию от компании. О чем он только не рассказывал! — О промысле морских бобров, о китах и сивучах, об огнедышащих сопках, гнездилищах орлов и гусей. Но более — об алеутах: о том, какие они честные, добрые и отзывчивые.
— Одно плохо, — завершил он свой рассказ, — священников там нет.
— Как нет? — удивился отец Иоанн. — Я слышал, в Америке служат монахи из Валаамского монастыря.
— Верно, монахи еще при Шелихове прибыли на Кадьяк. Отцы Ювеналий и Макарий церковь срубили и почти всех местных окрестили. В Синоде даже хотели викариатство учредить кадьякское, да не получилось — архимандрит Иоасаф, блаженной памяти, погиб вместе со всей свитой, когда возвращался в Америку. — Крюков перекрестился.
— Среди них и мой двоюродный брат, Дмитрий Попов, — вспомнил отец Иоанн. — Я тогда еще ребенком был, матушка сказывала, брат на клиросе пел. Упокой, Господи, его душу.
Помолчали.
— С тех пор из монахов кто умер, кто вернулся на Валаам, — продолжал Крюков. — Один Герман остался, живет на острове Еловом, именует его Новым Валаамом. Огород развел. — Крюков усмехнулся. — Репу, капусту содит, учит местных картошку выращивать. Школу открыл, крестит алеутов. Сам Баранов покойный, — Крюков с уважением ткнул пальцем куда-то вверх, — доверял Герману.
— А говорите, священства нет.
— Герман не священник, — пояснил Крюков. — Он простой монах.
— Отчего же не рукополагается?
— Говорят, по смирению своему считает себя недостойным.
О трудах Германа (Аляскинского) и о нем самом Вениаминов будет наслышан в Америке от русских и крещеных аборигенов. Когда в Валаамском монастыре начали собирать сведения о миссионерском подвиге Германа и прислали Вениаминову письмо с просьбой рассказать о монахе, он чужих историй пересказывать не стал, зато поведал о молитвенной помощи отца Германа в случившемся лично с ним происшествии.
В 1842 году корабль, на котором плыл Вениаминов, попал в жестокий шторм и довольно продолжительное время — несколько дней — не мог войти в Кадьякскую гавань. Как моряки не пытались лавировать в море, то отправляя парусник под ветер «во всех рифы», то, наоборот, убирая паруса, ничего не получалось. После сороковой попытки моряков одолеть ветер страдавший морской болезнью Вениаминов наконец взмолился, глядя на остров Еловый: «Если ты, отец Герман, угодил Господу, то пусть переменится ветр». Не прошло и четверти часа, как ветер утих, шторм прекратился и измученная команда наконец ввела корабль в гавань. Такова оказалась помощь святого Германа по молитвам святого Иннокентия.
— Так на все оседлости наши в Америке один священник, иеромонах Афанасий, на Кадьяке, — завершил Крюков свой рассказ и пригладил бороду. — От Кадьяка до Уналашки каждый день не наплаваешься. Ежели кто помрет — и отпеть некому… Ох-хо… Вот если бы кто из священства приехал к нам на Уналашку, да остался бы!
— Кто ж поедет на край света по доброй воле? Отцы-то все с семьями. Вот хоть меня возьми — матушка Екатерина недавно родила, сынок Кеша в люльке лежит, мама моя Фекла Саввишна с нами живет, да брат младший Стефан из Анги приехал. Как они-то?
— И то верно, — вздыхал Крюков и опять принимался за свое: — А какие, батюшка, алеуты терпеливые!..
Так и беседовали они месяц за месяцем — Крюков рассказывал о тяжелой, но нескучной жизни в неведомом краю, о красоте Лисьих островов, об отзывчивости алеутов к слову Божию, а отец Иоанн россказням внимал, да глух оставался, никакие убеждения его не трогали.
«Да и в самом деле, мог ли я или был ли мне какой расчет, судя по-человечески, — признавался Вениаминов, — ехать бог знает куда, когда я был в одном из лучших приходов в городе, в почете и даже любви у своих прихожан, в виду и на счету у своего начальства, имел уже собственный свой дом, получал доходу более, чем тот оклад, который назначался в Уналашке?» По-человечески — оно, конечно, так — да вышло совсем не так.
Как раз в это время епископ Михаил (Бурдуков) распорядился опросить священников епархии и узнать: не желает ли кто из них ехать служить на Уналашку. Кто откажется — спросить о причинах.
Священство Иркутска живо обсуждало событие между собой, Иоанн тоже принял участие. Говорил прямо: ежели что случится с нами там, на краю света, кто позаботится о вдовах и детях? Он по себе знал, каково это, остаться без кормильца, помнил, как они с матушкой едва по миру не пошли. И если начальство не замечает нужды священников, живущих за десять верст от него, то есть начальства, что будет с теми, кто уедет за десять тысяч верст? Поговорили — и дружно отказались. Иоанн Вениаминов в отказе написал: «ехать отказываюсь по причине отдаленности сего места».
Свой письменный отказ он принес в дом епископа. Его пригласили в гостиную и просили обождать. Первый раз он был в покоях преосвященного, волновался, осматривался, как вдруг двери отворились, появился епископ, а с ним — старый знакомый Иван Крюков. Оказалось, перед отъездом на Уналашку он пришел проститься с его преосвященством.
— Так говорите, алеуты усердны к молитве? — спрашивал епископ Крюкова с улыбкой.
— Да, ваше преосвященство, и нравом они добрые, и к слышанию слова Божия расположены, а кто крещен — к молитве очень усерден.
Не раз слышал эти слова отец Иоанн, но в ту минуту они будто впервые прозвучали. Так случается — слышишь Евангелие или молитву много раз, уже наизусть знаешь, не раз сам объяснял смысл, и вдруг — это бывает одно мгновение — будто пелена с глаз спадет: вот оно, про меня сказано и для меня написано. «Я вдруг, можно сказать, весь загорелся желанием ехать к таким людям». Принесенный отказ скомкал, сунул в карман и с той минуты лишь ждал, чтобы объявить епископу о желании ехать на Уналашку.
Услышав просьбу священника, его преосвященство удивленно поднял брови, оглядел молодого человека, тот под суровым взглядом глаз не отвел.
— Посмотрим, — уклончиво ответил епископ.
А вскоре вынес резолюцию: «Многие из священнослужителей отказались от служения в столь важной и подобно апостольской миссии по причинам совершенно неуважительным, и потому консистория имеет дать жребий… (таким-то) диаконам, и тот, кому падет жребий, должен отправиться непременно». Вениаминова в том списке не оказалось, и он огорчился, можно сказать, отчаялся — неужто теперь, когда уже все решено и осталось лишь сообщить жене да матери, — откажут?
Кинули жребий — выпало ехать диакону, приятелю Иоанна по семинарии. Тот — в ноги его преосвященству, молит о снисхождении, мол, родители старые, жена больная, не сегодня завтра помрет:
— Помилосердствуйте — готов хоть в солдаты пойти! Лишь бы не ехать в Америку!
Тяжела оказалась епископская длань — диакона за неповиновение в солдаты и отправили. Много лет спустя Иоанн узнал о судьбе бедолаги — отслужив 15 лет солдатом в Красноярске, тот умер и до самого своего смертного часа горько раскаивался в упрямстве. А жена, к слову, пережила его на четверть века.
Пришлось епископу дать благословение Вениаминову. Вот так, можно сказать, неожиданно для самого себя 26-летний священник принял решение ехать на край света просвещать алеутов.
Дома его ждали слезы матери и обмороки жены, просьбы подумать о годовалом сыне и мольбы изменить намерение — но он твердо стоял на своем. «Я легко расстался с родиной», — скажет он, вспоминая свой отъезд из Иркутска. А в автобиографической записке пояснит: «Пусть мой пример будет новым дока