С тех пор прошло полтора столетия. Алеутскими островами владеет другое государство, но до сих пор в далекой, оторванной от России и будто приткнувшейся к краю света Уналашке потомки крещеных алеутов именуют себя православными и молятся перед теми же иконами, перед какими молился отец Иоанн, в построенной им церкви Вознесения. Поистине — тайна.
За десять лет жизни на Алеутских островах Вениаминов создал крепкую православную общину, составившую один из приходов Русской Америки. Всего же их было четыре, по числу промысловых контор компании: Уналашкинский, Атхинский, Нушегакский и Ситхинский. Среди прихожан Ситхинской церкви Архангела Михаила кого только не было — русские, креолы, алеуты, эскимосы, а вот крещеных тлинкитов или, как называли их русские, колошей — единицы. Когда в 1818 году индейцы убили двух вооруженных русских промысловиков, ушедших в лес срубить дерево, едва вновь не вспыхнула война. Тогдашний правитель Америки капитан-лейтенант Л. А. Гагемейстер, известный своими решительными действиями в кругосветках, и здесь поступил круто: на рассвете три баркаса с вооруженными людьми и короткоствольной корронадой, заряженной картечью, подошли к лагерю колошей. На одном из баркасов был молодой Ф. П. Литке, в ту пору лейтенант флота, и видел происходящее воочию.
Сначала вид заряженной пушки привел индейцев в панику. Но вскоре навстречу морякам вышло боевое каноэ со знаменитым вождем Катлианом, о котором при жизни и спустя столетие после его смерти ходили легенды. «Дабы держать колош в границах, — вспоминал Литке, — Г[агемейстер] приказал другому катеру, на котором была корронада, заехать с носа к колошенскому бату и навести корронаду прямо вдоль оного; зажженные фитили были готовы; четверо из колош в свою очередь приложились ружьями в тех людей, кои держали фитили». Все замерли.
— Зачем ты приехал, куцкекуан[13]?! — выкрикнул вождь. — Если убивать — тогда сними с меня медаль, ты сам мне ее повесил! — Он распахнул плащ на груди. — Убей меня одного!
— Мне не нужна твоя жизнь, Катлиан! Мы приехали не воевать. Выдай убийц моих людей!
Катлиан молча выслушал перевод, затем наклонился к молодому человеку, державшему одного из канониров на прицеле. Тот что-то сказал вождю.
— Киксади их не убивали! — Катлиан приложил руку к сердцу. — Мой племянник сказал, их убили воины кагвантаны. Твои люди рубили деревья на их земле.
Клан кагвантанов жил в селении Чаатлк-Ну на берегу Погибшего пролива, и то была не обычная деревушка из нескольких хижин, а настоящая крепость с десятью пушками, которые индейцы выменяли на меха и ровдуги (выделанные оленьи шкуры) у американских торговцев оружием. Здраво рассудив, Гагемейстер на штурм укрепления не пошел. В ситуации возникла пауза: и война не началась — и мира не было.
Оставался второй путь — переговоры — его и выбрал пришедший на смену Гагемейстеру С. И. Яновский, зять покойного А. Баранова. Решив, что погибших не вернуть, а мщение — удел варваров, он заключил с колошами мир по индейским обычаям: обменялся заложниками. К колошам поехали мальчики-креолы, индейцы прислали двух племянников вождя кагвантанов. По замыслу Яновского, так он сумел избежать войны, восстановил — пусть хрупкий — но мир, и приобрел толмачей колошского языка, которых в Ситхе остро не хватало. «Мы имеем пребольшую нужду в колошенских толмачах, — докладывал Яновский правлению компании, — должны все переговоры вести через колошенок, живущих у русских, которые преданы своим, переводят не то, что должно, а при этом колошам пересказывают все, что у нас делается…»
Мир с тлинкитами установился, мальчики через год вернулись домой, но правление компании осталось не довольно действиями Яновского, расценив их как уступку индейцам и проявление слабости. Хлебников был убежден, что колоши лишь внешне воздерживаются от открытых действий, но сердца их «наполнены мщением»: «Злейшие из них каждогодно занимаются планами о нападении на крепость… Они твердят, что мы заняли места, где жили их предки, лишили их выгод от промысла зверей, пользуемся в лучших местах рыбной ловлей». С правом индейцев иметь свою землю не поспоришь. Вот американцы и не спорили — после покупки Аляски и захвата Калифорнии они хладнокровно загнали индейцев в резервации, чем обрекли на вымирание, и без колебаний заняли принадлежавшие коренным народам земли.
А руководство компании все искало компромисс в конфликте с колошами. Наконец, в 1821 году тлинкитам разрешили вернуться на место их исконного поселения под Новоархангельском — к подножию кекура. Это позволяло наладить с индейцами контакт, оставаясь под защитой своих пушек. К тому же новые правила компании запрещали требовать с туземцев ясак или какую-либо иную дань, это также должно было расположить колошей к русским. Так что к моменту приезда Вениаминова в Ситху колоши, по выражению главного правителя Муравьева, «были уже не те». Однако «нога русского священника почти не касалась их порога, — говорил Вениаминов, — не только с намерением благовествования мира, но даже из простого любопытства».
Не раз и не два собирался Вениаминов начать проповедь у колошей, крещеный толмач по имени Гедеон уже приходил на занятия в школу, однако как будто все что-то мешало, не пускало священника в лагерь индейцев. «…разные обстоятельства и случаи, впрочем, самые маловажные и даже иногда, скажу откровенно, какое-то нежелание и неохота удерживали меня и заставляли откладывать мое намерение день ото дня, так что мне стало уже стыдно самого себя», — признавался отец Иоанн. Он дал себе твердое обещание идти к ним по окончании Святок, как вдруг выяснилось: у колошей началась оспа, и заболели как раз в той юрте, которую священник наметил первой для посещения.
Если бы Вениаминов успел у них побывать, можно не сомневаться — причину болезни индейцы объяснили бы приходом «русского колдуна и шамана». Описывая возможные последствия такого хода событий, отец Иоанн даже не гибели своей опасался, хотя она была вполне вероятна, и не вновь вспыхнувшей вражды — его посещение перед эпидемией «на полстолетия заградило бы дорогу благовестникам Слова, на которых колоши всегда смотрели бы как на злых вестников гибели и смерти. Но слава Богу, все устрояющему во благое!».
Эпидемия распространялась среди колошей стремительно. За два месяца их скончалось около трехсот человек — только среди живших вокруг крепости. Шаманы ежедневно камлали, без устали окуривали юрты и селения, но ежедневно умирало по 8–12 колошей, в то время как живущие по соседству русские не болели вовсе. Колоши решили узнать причину — и услышали о прививках. Размышляли, обсуждали, наконец, самые смелые рискнули просить врача сделать им прививки. Увидев результат, вслед за ними начали приходить остальные — сначала молодые мужчины, потом — постарше, затем — женщины с детьми. Самыми несгибаемыми оказались старики, они от прививок наотрез отказались, упорно продолжали верить в заклинания и почти все умерли от оспы, вместе с шаманами. Так эпидемия серьезно поколебала языческую веру колошей.
Если до эпидемии кого-нибудь из колошей попытались бы привить насильно (хотя никто и не пытался это делать), то, как заметил Вениаминов, привитый «вырвал бы у себя то место», где была прививка. Теперь ситуация изменилась. Получалось, как в поговорке: не было бы счастья — да несчастье помогло. Эпидемия и помощь «белых пришельцев», их готовность прийти на выручку расположили колошей к русским более, нежели все меры, предпринимаемые в предыдущие годы; они проложили Вениаминову не дорогу — пока только узенькую тропочку — к сердцам индейцев. Теперь колоши воспринимали его уже не как пришедшего из стана врагов, но как человека, знающего более их и — главное — не желающего им зла. Индейцы со вниманием слушали его. «…ежели они еще не скоро будут христианами, — осторожно замечал Вениаминов, — то по крайней мере они стоят уже на той ступени, что слушают, или по крайней мере начали слушать Слово спасения».
Вениаминов не только проповедовал, он расспрашивал колошей об их вере, обычаях и традициях, о том, какие обряды они совершают при создании семьи, рождении ребенка, погребении умершего, как распределяют обязанности в семье, как воспитывают детей, он изучал язык и характер колошей. Это был труд, великий труд священника, без коего проповедь не могла быть успешной и не могли возникнуть доверие и уважение.
Вениаминов узнал, что сами колоши именовали себя тлинкитами, «с прибавлением антукуан, то есть люди повсеместные, или люди всех селений. Англичане их называют общим именем индейцы (Indians) или strait natives — „уроженцы проливов (Принца Валлийского и пр.)“». Откуда появилось слово «колоши» — неизвестно, может быть, предполагал Вениаминов, от «колюжи» или «калужки» — женского украшения в виде деревянной палочки, продеваемой ими в нижнюю губу.
«Колоши совсем другого происхождения, нежели алеуты и все прочие народы, населяющие тогда Российскую Америку, — записывал Вениаминов свои наблюдения. — Это показывает их наружный вид, который очень резко отличается от тех: большие, черные… глаза, лицо правильное, нескуловатое, рост вообще средний, важная осанка и поступь грудью вперед…» Предания колошей также доказывали, что «они пришли не с запада, как алеуты, но с востока, с берегов Америки, находящихся против Шарлотских островов».
И характером они отличались от алеутов — энергичны, деятельны, сметливы, большие любители вести торговлю, прекрасные ремесленники. Их лодки (баты), одеяла из козьего пуха, плащи из выделанных оленьих шкур, деревянные фигурки и шкатулки удивляли прочностью и красотой отделки, оригинальностью орнамента и цветовой палитрой, какая не встречалась у других народов Америки. «Правда, нужда и опыты суть великие учителя, могущие умудрить и самого несмысля», — со знанием дела отмечал поднаторевший в ремеслах Вениаминов. И все же для изготовления таких сложных вещей, как кинжалы, фигурки из черного сланцевого камня, одной необходимости мало, здесь требуются ум и сноровка.