День ото дня он все больше узнавал характер, способности и привычки индейцев. Сравнивая их с алеутами, отмечал, что таких «добрых и похвальных» качеств, как терпение, прощение, бескорыстие, — колоши не имели. Они умели без ропота сносить боль, голод и холод и даже любили демонстрировать свое равнодушие к этим испытаниям, но терпения в душевных страданиях, позволяющего перенести обиду, оскорбление, презрение, — у них не было вовсе.
Вениаминов замечал, что домашними делами мужчины-колоши никогда не занимались, и вовсе не от лености, — занятия эти, по их мнению, были приличны только женщинам и рабам. Особое положение мужчин отражали и особенности их языка. Желая назвать какую-либо часть тела человека, они добавляли к ней «ка», что означало — мужчина (человек). Так, живот или брюхо мужчины будет «каюгу», говоря о женщине или животном, «ка» заменяли на «ту», и беременная женщина в переводе на колошский — «тукатгата», где «тукат» — в брюхе, «гат» — ребенок, «а» — сидит или есть.
Присматриваясь к женщинам-колошенкам, он находил их удивительно деятельными, и не только в домашнем быту, но и в торговле, случалось, на заработанные ими средства они содержали и себя, и детей, и мужа. Колошенки в Ситхе «никогда не упустят случая вынести на рынок для продажи чего-нибудь из местных произведений»: плащи из выделанных шкур, сплетенные из трав подстилки, связанные из козьего пуха одеяла, если их нет — собранную малину или приготовленную юколу. Для того чтобы найти хоть какой-то заработок, они «не щадят ни трудов, ни силы, и ни ног своих. И также с охотою нанимаются работать в огородах». В отличие от алеуток женщины-колошенки были чистоплотны и аккуратны, свое жилище и себя содержали в опрятности, уделяли внимание воспитанию детей.
Он заметил, что колоши более алеутов способны к обучению и образованию, они быстро выучивали русский язык, особенно женщины, но «то, что собственно называется природным умом, у алеутов выше, нежели у колош». Вениаминов обратил внимание на тщеславие колошей — отправляясь в гости к русским, они надевали свои лучшие, непременно европейские наряды, при встрече старались держать себя важно, с достоинством, независимо. «Но кто не тщеславен? — справедливо вопрошал отец Иоанн. — Кто из обыкновенных людей не хочет показать свое преимущество и то, что в нем есть хорошего?» Поведение колошей он находил вполне естественным, демонстрацию независимости и свободы объяснял просто и с пониманием — «это возвышает их в собственных глазах». Читая эти строки, поневоле проникаешься уважением к самому Вениаминову как исследователю, его бережному и чуткому отношению к «диким».
Колоши без сомнения чувствовали и ценили уважительное отношение священника к себе, испытывали ответное чувство и умели его выказать. Они приглашали его в гости и принимали с неизменным радушием, каждому хотелось, чтобы он посетил его юрту и побеседовал с его семьей. Вениаминову запомнился такой эпизод. В один из вечеров он пришел в юрту знакомого колоша. Огонь в очаге, устроенном в середине юрты, едва тлел, хозяину, молодому индейцу, все никак не удавалось наладить достойный гостя свет — дрова были сырыми и не загорались. Тогда он вскочил со своего места, снял крышку с искусно выделанного деревянного ящика, которые очень ценились среди индейцев, и бросил ее на растопку.
— Зачем же портить такую красивую вещь?! — не удержавшись, воскликнул священник.
— Ничего, — невозмутимо ответил индеец. — Сделаю новую.
Вспоминал он и такой эпизод. Как-то он служил литию на кладбище, двое колошей шли по лесу и, не видя священника, затянули свои песни, но тоэн, который присутствовал при погребении, послал сказать, чтобы те прекратили петь. Узнав причину запрещения, они тотчас умолкли.
С самым пристальным вниманием Вениаминов выслушивал рассказы колошей о своей вере, и это вполне объяснимо — проповеднику мало действовать на сердце, нужно еще и к разуму обращаться. «Основания шаманской веры суть следующие, — записывал он итог бесед и наблюдений, — держащие сию веру признают Творца вселенной под тем или другим образом и названием, но удаляют Его от мироправления, между Творцом и людьми они поставляют несколько разрядов духов добрых и злых, но кажется вместе добрых и злых, смотря по обстоятельствам, и все мироправление передают им в полную их власть». Творца мира они называли Эль, и живет он, по их представлениям, далеко — внутри материка, о своем присутствии дает знать восточными ветрами. У него есть сын, который часто выступает заступником людей и избавляет их от гнева отца, он любит людей более, нежели его отец, дает им пищу, посылает удачу в ловле рыбы и на охоте. Основные догматы веры колошей и правила жизни заложены в многочисленных мифах и рассказах об Эле.
Шаманы выполняли функцию посредников между духами и людьми, имели огромное влияние на жизнь колошей и были главным препятствием к их крещению. Самыми знаменитыми шаманами были двое — один жил в Чилкате, другой — в Якутате, и второй был так силен, что, по мнению колошей, не допустил среди своего племени распространение оспы. Ходили слухи, что шаманы пробовали насылать злых духов на русских и даже будто бы подбрасывали в юколу и ягоды оспенные струпья. Но русские оспой не болели, и колоши объясняли это тем, что нынешние шаманы ослабели, утратили свои способности общаться с духами. Вениаминов по этому поводу заметил: «Тот, кто не хочет верить или отстать от своих мнений и в самых очевидных причинах, подтверждающих противное мнение — найдет свои причины: так и некоторые из колош говорят и думают, что нынешние шаманы потому не столь могущественны как прежние, что они невоздержанны и слабы».
Своих умерших шаманов колоши не сжигали, как других покойников, а оставляли в лесу, на высоком помосте, уверяя, что они сохраняются нетленными. Но Вениаминов и это утверждение опроверг: «в одном месте мне случалось видеть гроб шамана, и труп его совершенно сгнил».
Вениаминов замечал: у колошей для всякого явления в природе есть свое объяснение, свой миф — незамысловатый, но оригинальный и на другие непохожий. Проникшись уважением к священнику, они задавали ему вопросы не только о вере, но и об устройстве мироздания. Их интересовало: что означают пятна на луне? Откуда произошли солнце и другие небесные светила? Отчего бывает затмение и что оно означает? Их любознательность и пытливость показали — колоши склонны к размышлениям, значит, способны к пониманию основ христианской веры.
Вот как начиналось просвещение колошей. В 1837 году Вениаминов совершал литургию в Стахине, но не внутри крепости, а за ее стенами, чтобы колоши посмотрели и послушали. Пришло около 1500 человек, «окружив место священнодействия, смотрели на служение наше во все продолжение его с любопытством и большим вниманием и благопристойностью, достойною не дикаря. После того я отправлял еще раз литургию на том же месте и обряд погребения на кладбище, и колоши смотрели с тем же вниманием и даже уважением…».
Во время каждой встречи с колошами Вениаминов не упускал случая объяснить им какую-нибудь евангельскую истину и однажды услышал вопрос: «Что будет там, по смерти, тем людям, которые здесь делают добро?» Священника вопрос порадовал — это был хороший сигнал, значит, его беседы не прошли бесследно. Впоследствии тоэн Куатхе, задавший вопрос о посмертной жизни, совершил и вовсе неординарный поступок.
Когда он задумал перенести свое жилище на новое место, то по обычаю должен был убить нескольких рабов и уложить их останки в основание дома. Но Куатхе никого убивать не стал — одного, мальчика, он отдал на воспитание русским — чтобы «он был русский», а другого раба — для прислуги больному и бедному старику из колошей, с тем чтобы после смерти старика раб получил свободу. Конечно, замечает Вениаминов, «отпускать на волю колгов (рабов. — Н. П.) не есть необыкновенное дело между колошами, но отпускать их с таким намерением есть первый поступок между ними». В качестве поощрения христианского поведения тоэну от имени российского императора вручили подарок — очень ценившиеся среди тлинкитов европейский кафтан и шляпу.
Распространение христианства среди колошей проходило не быстро, Вениаминов действовал осторожно, постепенно, события не подгонял и за числом крещеных не гнался. Он никому напрямую не предлагал креститься, «ожидал их собственного вызова, и тех, кои сами изъявляли желание креститься, принимал с полною охотою, но всегда испрашивал согласия на то тоэнов и особенно матерей, желающих креститься (и всегда получал согласие), что им очень нравилось». И вот результат: к 1840 году Ситхинская церковь «близка к тому, чтобы умножиться в числе членов своих вдвое, втрое и даже до пяти крат». Если в 1804 году колоши «как лютые звери, искали ловить русских и терзать их, а в 1837 г. я один, ночью, ходил к ним в их жилища, и не только был безопасен, но и принимаем с радушием. Еще в 1819 г. колоши смотрели на русских, как на врагов своих, и мстили за кровь своих предков (убитых при взятии их крепости), а в 1836 г. они приходили к русским, как к друзьям своим, просили о помощи и добросовестно давали знать о неприязненных расположениях своих собратий».
В одном отец Иоанн ошибся — в прогнозе: он считал, что колоши, как наиболее развитые из всех северо-американцев, «наверное, со временем будут господствующим народом… начиная от Берингова пролива и до Калифорнийского залива, а может быть, и далее». Отец Иоанн не смог предвидеть их печальную участь. Аляскинским индейцам повезло больше, чем их сородичам, жившим на плодородных землях, но их численность все равно существенно сократилась — тлинкитов, например, к концу XIX столетия стало меньше втрое, а их язык, богатством которого так восхищался Вениаминов, был почти вытеснен английским.
После продажи селения и крепости Росс, Аляски и островов Вениаминов продолжал внимательно следить за событиями в Америке, наблюдая развернувшуюся на континенте экспансию США.
В Новоархангельске отец Иоанн, кроме прямых обязанностей, имел, как он написал в дневнике, «посторонние занятия»: преподавал два раза в неделю Закон Божий в училище, продолжал вести по поручению Ф. П. Врангеля ежедневные метеорологические наблюдения, завершил «Записки об островах Уналашкинского отдела», третий том которых посвящен колошам, составил алфавит их языка, написал «Замечания о колошском и кадьякском языках» со словарем в тысячу слов.