Вместе с окончанием войны завершил свою двадцатилетнюю службу и шкоут «Святая Мария» — севшее на мель судно хозяин бросил догнивать в камышах Каспия. А Загоскин перешел на сторожевой гардкоут. В 1831 году мичман стал адъютантом командира Астраханского порта и Каспийской флотилии контр-адмирала Д. Л. Челеева, на следующий год был произведен в лейтенанты и назначен командиром парохода «Аракс». Казалось бы, все складывалось как нельзя лучше.
В июне 1833 года он получил задание отбуксировать на своем пароходе два бота в Астрахань. Встали на якорь у села Семирублевое, что в дельте Волги. Офицеры ботов провели вечер у Загоскина на пароходе, ночевать отправились на свои корабли. Ночью на «Араксе» случился пожар, пароход сгорел за четверть часа, к счастью, команда успела спастись.
Комиссия из Петербурга, расследовавшая происшествие, установила, что пожар произошел от непогашенной в пассажирской каюте свечи. Загоскин своей вины не признал. Военный суд вынес суровый приговор: двух нижних чинов, которые, выгораживая командира, давали ложные показания, расстрелять, «прочим отсечь по два пальца», Загоскина разжаловать, лишить дворянства и «казнить смертию».
Челеев первым вступился за своего адъютанта — обратился с письмом в Морское министерство и просил учесть возраст, боевые заслуги и неумышленный характер преступления. Военный губернатор Астрахани также просил начальника Главного морского штаба князя А. С. Меншикова о снисхождении офицеру сгоревшего парохода и его команде. Написал рапорт Меншикову и сам осужденный, где осмеливался «умолять вашу светлость о защите несчастного».
В 1834 году Адмиралтейский совет постановил: поскольку подлинного виновника установить не удалось и пожар случился не по злому умыслу, вина Загоскина состоит в небрежном исполнении своих обязанностей. В итоге лейтенанта разжаловали в матросы 2-й статьи, унтер-офицеров — в рядовые, нижним чинам в качестве наказания зачли их пребывание под арестом во время следствия. Убытки в размере 11 тысяч рублей приняли на счет казны. Буквально через неделю император смягчил наказание — Загоскина разжаловали без лишения дворянства. Спустя еще три месяца, в канун Пасхи, ему вернули прежний чин и назначили служить в 9-й флотский экипаж на Балтийское море.
Наказание-то смягчили — а след остался. Если бы речь шла о рядовом нарушении дисциплины, никто бы о нем потом и не вспомнил; даже такие прославленные моряки, как Нахимов, в молодости не избежали гауптвахты. Но о командире, который не уберег свой корабль в мирное время, говорили долго, и пятно ложилось на всю жизнь. Восстановить свое доброе имя можно было, лишь совершив подвиг — не меньше. «В минуту получения прощения, — признавался Загоскин в 1846 году, — я дал обет принести все свои способности и жизнь пользам служения отечеству».
На Балтике, где Загоскин отслужил после несчастья четыре года, проявить себя было трудно: там главным образом демонстрировали образцовое содержание кораблей перед императором. Кто жаждал активной деятельности, переводился на Черное море — там Кавказ кипел боевыми действиями и Черноморский флот, крейсируя вдоль берегов, защищал гарнизоны фортов от нападения горцев. У черноморских моряков, как говорил адмирал М. П. Лазарев, была в то время «самая лихая служба». Перед Загоскиным было два пути — или просить перевод с Балтики на Черное море, что в то время приравнивалось к ссылке в Сибирь, или отправиться дальше Сибири — в Америку. Помог случай — и Загоскин поступил на службу в Российско-американскую компанию.
Приехав в Новоархангельск и ознакомившись с тамошней службой, он увидел: здесь можно совершить то, к чему он так стремился. Он сообщил главному правителю колоний Ивану Антоновичу Купреянову, с которым был знаком еще по службе на Каспии, «о готовности принять на себя обозрение неизвестных стран внутренности наших владений». Его стремление вполне совпадало с задачами компании, и Ф. П. Врангель, который занимал на тот момент должность одного из директоров Главного правления, дал свое согласие. Руководил подготовкой экспедиции Адольф Карлович Этолин, принявший пост главного правителя колоний после Купреянова.
Цели, которые компания поставила перед экспедицией, были, казалось бы, сугубо коммерческими — предстояло ответить на вопросы: «Где выгоднее и удобнее основать редуты и посты так, чтобы один не мешал другому в торговых оборотах с туземцами? Какие выбирать пути в этой изобильной реками стране для удобнейшей коммерции между редутами и морским берегом? Какие принять меры для того, чтобы промыслы из этой части материка не переходили на азиатский берег, а попадали бы в руки компании?» Однако это требовало самого пристального изучения и прибрежных, и внутренних земель Аляски.
По впадавшим в залив Коцебу рекам местные ежегодно свозили меха и продавали их чукчам, переплывающим или переезжающим по льду Берингова пролива. Чтобы меха не шли мимо компании, Загоскину следовало определить место для основания нового редута на берегу залива. Второй его задачей было исследовать территорию от Михайловского редута на берегу залива Нортон до верховий рек Квикпак и Кускоквим. Ему поручалось «составить, по возможности, удовлетворительное описание страны, орошаемой этими реками, и определить удобнейшие и ближайшие переносы из одной реки в другую», то есть кратчайшие пути.
Русские промысловики давно слышали от местных о Большой реке, что берет начало высоко в снежных горах, бурлит на каменистых порогах, петляет по лежащей между двумя горными хребтами холмистой долине, похожей на корыто, а в низовьях соединяет свои многочисленные рукава в дельту и отдает воды в залив Нортон. Эскимосы называли нижнее и среднее течение реки Квикпак — «Большая река»; племена, жившие в верховьях, именовали ее Юкон — на их языке это тоже означало «Большая река». Тогда исследователи Аляски еще не знали, что Квикпак и Юкон — два названия одной реки, имеющей протяженность более трех тысяч верст. Выяснили это лишь во второй половине XIX века и назвали полноводный Юкон главной рекой Аляски, сохранив название Квикпак за одним из ее многочисленных притоков.
Бассейны Квикпака и Кускоквима в середине XIX столетия были мало исследованы. В 1817–1819 годах Петр Григорьевич Корсаковский, пройдя по берегу Бристольского залива на север, добрался до одного из притоков Квикпака. Он же открыл большое озеро Илиамна (Илямна) и реку Нушагак, в устье которой основали Александровский редут, что позволило, по словам Загоскина, «знакомиться с внутренними жителями материка».
В 1829–1830 годах прапорщик Иван Васильев, служивший на судах компании штурманом, пытался исследовать территорию между Александровским редутом и заливом Нортон, однако ему помешали дожди, не прекращавшиеся всё лето. И всё же часть задуманного Васильев смог осуществить: в первое лето он описал реку и озеро Нушагак, во второе — открыл судоходную реку Кускоквим, прошел всё ее среднее течение и возвратился в Александровский редут берегом моря.
Особенно успешным стало изучение бассейнов рек после основания в 1833 году редута Святого Михаила на южном берегу залива Нортон. Используя редут как базу для экспедиций, исследователи весной и летом продвигались вглубь материка на байдарах и байдарках, а зимой — на собачьих упряжках.
Самых значительных результатов в освоении материковой Аляски достиг знаменитый в Русской Америке Ф. Л. Колмаков. Он успешно торговал с туземцами, обращал их в христианство и, как писал Загоскин, «утвердил влияние наше над окружными племенами». «Этот доблестный старик, — с восторгом отзывался Загоскин о Колмакове, — действовал по-барановски: выбрав место при впадении Хулитнака в Кускоквим, он оставил там на житье креола Лукина, бывшего толмачом у Васильева, с тремя человеками туземцев… и сбор пушных промыслов превзошел ожидание». Колмаков прошел вверх по реке более сотни миль, познакомился с местными племенами, произвел старейшину одного из них «в наибольшия» и наградил медалью «Союзные России», в четырех ближайших селениях утвердил тойонов, поставил десятских для ведения торговли и перенес свою заимку на берега реки Квыгым.
Несгибаемый дух этого уже немолодого сподвижника Баранова, прозванного «неусыпным», удивлял более, нежели его выносливость. Вот Колмаков вместе с медалями раздает тойонам столь нравившиеся им фуражки из красного сукна; вот выменивает у них рыбу на чрезвычайно ценившиеся среди туземцев «пеколки железные с барашком» — ножи для кроя шкур; вот предписывает Лукину нанимать гребцов из туземцев только за «достойную» плату.
Дело, начатое Федором Колмаковым, продолжил его сын Петр. В 1838 году он прошел вдоль реки Инноко — крупнейшего притока Квикпака, перевалил через гору Кускоквим и спустился к морю; большую часть своего маршрута он сумел нанести на карту, чем облегчил освоение этого края последующим экспедициям.
В 1833–1835 годах Андрей Кондратьевич Глазунов, штурман компании, прошел дельту Квикпака, его нижнее течение и земли между двумя заливами Берингова моря — Нортоном и Кускоквимом, описал свой маршрут, а спустя три года вместе со штурманом Петром Васильевичем Малаховым, тоже сыном русского и туземки, добрался до устья Нулато и построил там еще один редут. К 1840 году в компании уже хорошо знали нижнее и среднее течение Юкона, а редут Нулато стал первым постоянным поселением в Центральной Аляске.
Но, к сожалению, многие из этих землепроходцев не имели должного образования, и оставленные ими описания и замеры невозможно было использовать. Впрочем, Загоскин высоко ценил сделанное предшественниками: «Довольно, что они с сердечным убеждением в пользу отечеству приносили на жертву служения компании и силы свои и здоровье». Теперь ему предстояло продолжить начатое этими мужественными людьми.
Первого мая 1842 года Загоскин переехал на бриг «Охотск». Открывалась новая глава его жизни. О чем думал он в тот момент? Вспоминал ли Андрея Глазунова, который зимой в походе от голода ел свои сапоги? Размышлял ли с тревогой о лишениях, что ожидали его? В письме другу Загоскин признавался: труд предстоит немалый, но и цель, которую он поставил перед собой, велика — открыть «незнаемые» земли. «Если Бог приведет исполнить всё это и пробраться в кенайский редут Св. Николая, то мне слава». И молодой, полный сил морской офицер только просил у Бога твердости, чтобы перенести все испытания, а в успешном завершении дела нисколько не сомневался. «Я как-то был уверен в благополучном возвращении», — напишет он в своей книге «Пешеходная опись части русских владений в Америке, произведенная лейтенантом Лаврентием Загоскиным в 1842, 1843 и 1844 годах» (СПб., 1847). Уверенность — половина успеха, без нее и начинать дело не стоит. К тому же он хотел заставить всех забыть, наконец, о злополучном происшествии на Каспии, так круто изменившем его судьбу.