Ожидание проходило не в одиночестве — моржи с детенышами окружили корабль и, оглушая ревом, «то царапались… то кувыркались, то, вылезая на ближние льдины, как бы с удивлением смотрели на чуждого соседа». В иное время команда не упустила бы случая настрелять моржей, но сейчас было не до охоты. Девять суток бриг, то утыкаясь в сплошное ледяное поле, то с помощью весел и легкого южного ветерка выбираясь на вольную воду, шел между островом Святого Лаврентия и матерой Америкой. Наконец, 9 июля начал попадаться плавник — верный признак, что ледяную гряду прорвало. Днем вошли в залив Нортон, а следующим утром подошли к редуту Святого Михаила. Морская часть экспедиции закончилась, предстояло пешеходное освоение неведомых земель.
В дневниках, которые Загоскин вел во время экспедиции, он коротко писал о маршрутах, измерениях; туда же заносил рассказы старожилов об истории поселений компании.
Михайловский редут был основан в 1833 году Михаилом Дмитриевичем Тебеньковым, ставшим впоследствии главным правителем Русской Америки, и назван именем его небесного покровителя — архистратига Михаила. Находился редут, как определил Загоскин, «в широте 63° 28′ 45′′ N, долготе 161° 44′ 01′′ западнее от Гринвича, на юго-восточной стороне острова» в заливе Нортон. После возведения редута остров стал называться на русских картах островом Святого Михаила. Редут сохранился до сих пор, только именуют его теперь Форт-Сент-Майкл. В период «золотой лихорадки» вокруг редута возник палаточный городок, где искатели счастья, отчаянные авантюристы вроде героя Джека Лондона Элама Харниша по прозвищу Время-не-ждет ожидали транспортные суда, чтобы отправиться вверх по Юкону и Клондайку столбить участки и мыть золото. Когда россыпи оскудели, а деньги, вырученные от продажи золотого песка и самородков, были потрачены, старателей-одиночек сменили солидные компании, ведущие глубинные разработки, палаточный городок исчез, и редут вернулся к прежней тихой и спокойной жизни. До Второй мировой войны (впрочем, и после нее) он оставался немноголюдным — число его жителей не превышало полутора сотен человек.
В год основания редута в нем поселилось и того меньше — 25 мужчин. Жили все в большой избе, специально перевезенной из Новоархангельска, над которой возвышалась каланча, где стоял дозорный. В той же избе хранили товары и торговали. Как оказалось, место выбрали удачное — торговля сразу пошла бойко, редкий день к берегу не приставали байдары с верховьев Юкона. Аборигены обменивали меха на медные котлы и чайники, полюбившиеся им прочностью, железные ножи и топоры, цветные хлопчатобумажные ткани, табак, бисер — им украшали праздничные одежды, он же служил валютой при обмене с другими племенами. Однако такая оживленная торговля оказалась вовсе не по нраву коренным жителям близлежащего острова Аяк (Sledge Island), привыкшим собирать дань пушниной с окрестных племен, и они задумали убрать конкурентов.
В 1836 году к северо-западной оконечности острова Святого Михаила, названной Куком мысом Стефенса, прибыли на десяти байдарах не меньше двухсот человек, высадились и стали ждать подходящего момента для захвата редута. Он вскоре представился: девять жителей редута отправились на баркасе собирать лес-плавник. Аякцы решили сначала напасть на них, а затем на редут.
По заведенному еще Шелиховым правилу никто не должен был выходить из редутов поодиночке и безоружным, и потому все служащие имели ружья. Однако нападение произошло столь неожиданно, а силы нападавших были так велики, что семеро поселенцев оказались ранены стрелами в первые же минуты, а один убит. Спас всех архангельский мещанин Курепов, человек недюжинной силы и к тому же сметливый. С криком «За мной, ребята! Бог нам в помощь!» он бросился к ближней байдаре, оставленной неприятелем на берегу, в одиночку сдвинул ее в воду. Остальные кинулись в лодку, и она тотчас отвалила от берега. Ошеломленные таким поворотом событий аякцы попытались было стрелять по байдаре, но Курепов и здесь не растерялся — наклонил байдару, и толстый моржовый лавтак, которым было обтянуто днище, принял на себя неприятельские стрелы.
До редута добрались в полночь, считая его уже захваченным. Курепов отправился на разведку. Оказалось, что неприятеля в редуте нет. Всех подняли по тревоге и стали ждать нападения. Однако торговые конкуренты предпочли отказаться от боевых действий и с тех пор на южном берегу залива больше не появлялись. А редут после этой истории обнесли четырехметровым частоколом и поставили две башни с шестью пушками.
Впрочем, лейтенант вполне разделял мнение тех управляющих, кто считал ограды более опасными, чем их отсутствие, ведь по малочисленности населения редутов часовых на башнях не держали, подобраться к частоколу незамеченным было легко, как и перемахнуть через него, особенно зимой, когда наносило снег. Так что поставленная на открытом месте изба была более безопасна. Загоскин именовал редут «так называемая крепость». «В настоящее время в редуте находятся следующие строения: дом для управляющего редутом, казарма для служителей, два магазина — товарный и провиантский, амбар для складки туземных запасов, баня и кухня в одной связи (под одной крышей. — Н. П.)». За оградой стояли кузница, дом для приезжающих туземцев и часовня, срубленная 1 октября 1842 года. В Михайловском редуте Загоскин прожил три месяца.
Особенность экспедиций, организованных Российско-американской компанией, состояла в том, что их участники, решая сугубо практические задачи, не ограничивались торговлей, но одновременно проводили и научные изыскания. Пока служащие компании должны были готовить в редуте снаряжение для экспедиции, инструкция предписывала лейтенанту отправиться к побережью залива Коцебу «для обозрения в губе Эшшольца удобного места к основанию заселения». В отчете он написал, будто оправдываясь, что войти в залив не смог из-за позднего таяния льдов в Беринговом проливе, оговорившись, что подобное обстоятельство вовсе не исключает появления кораблей в полярных морях — это доказали экспедиции Кука, Коцебу, Васильева, Бича. Загоскин тоже мечтал узнать: «Бывают ли годы, в которые льды не выносятся из зунда Коцебу?» И не это ли стало причиной, по которой знаменитый Кук прошел мимо залива, вовсе его не заметя? Эти вопросы требовали морских исследований, однако Загоскин остался в редуте.
Управляющий редутом был в Америке человек новый, только вступал в должность, а его предшественник сдавал дела, и потому оба были заняты. Не могли помочь лейтенанту ни староста редута — он страдал ревматизмом и едва таскал ноги, — ни переводчик, который отправлялся с отрядом в Нулато; другой переводчик, участвовавший прежде в экспедиции Кашеварова и назначенный к Загоскину, участвовать в новой экспедиции наотрез отказался: «в ту пору был холост, а теперь имеет двух жен-красавиц и через них, живя в соседстве с русскими, ни в чем не нуждается». Выходило, что из двадцати девяти служащих компании заниматься подготовкой экспедиции было некому, в чем лейтенант убедился буквально в первые же часы своего пребывания в редуте.
Когда подошло время обеда, оказалось, что команде Загоскина никто ничего не приготовил и есть им, кроме хлеба, нечего. Обескураженный лейтенант, зная, что в редуте служат два повара, отправился за разъяснением к управляющему, однако тот ответил: «Один, ваше благородие, из числа означенных в поварах, хлебопек и сушит сухари для отправляющихся в поход; другой таскает воду, варит лафтаки (здесь — мясо тюленя. — Н. П.) или что попало собакам, смотрит за ними и прислуживает ему, управляющему». Да и готовить не из чего — рыбы нет, а покупать у туземцев дорого. Впрочем, сами служащие, как заметил Загоскин, не голодали: они еще по весне настреляли птицы, а для разнообразия стола ходили подкармливаться к своим шнягам — так называли на Аляске приятелей и приятельниц из туземцев.
Команда Загоскина птицей запастись не успела, шнягами тоже пока не обзавелась, и он принял решение в соответствии с обстановкой: не обращая внимания на предостережения управляющего («На то нет разрешения начальства!», «Опасно ходить в лес, кругом — дикие!»), отрядил в лес стрелка, и на другой день в редут привезли тушу оленя, вскоре подстрелили еще четырех — и проблема с продовольствием на время была решена. Пусть аляскинской сноровки лейтенант пока не имел, но служба на Каспии его тоже многому научила, да и боевой опыт выручал.
Прожив неделю в редуте, лейтенант понял: готовить экспедицию придется самому. «Как ни щекотало мое ученое самолюбие такое поручение», говорил он об исследовании залива Коцебу, однако научные открытия на время уступили место хозяйственным заботам, пусть и менее интересным, но жизненно важным. Ведь оттого, насколько тщательно будут приготовлены припасы, зимняя одежда и обувь, построены байдары и нарты, какие куплены собаки, зависело не одно исполнение приказа, но жизнь его спутников и его самого.
Как выяснилось потом в походе, даже его догляд не принес должного результата. Хотя все и поспело к сроку «довольно в сносном виде», но вид этот оказался «несообразным» тому, что требовалось. Чтобы что-то узнать, необходимо это почувствовать и испытать самому — истина проста и бесспорна, однако постигает ее каждый самостоятельно. И лейтенант Загоскин узнал на собственном опыте, сколько требуется взять с собой провианта, чтобы не голодать, и как поступать, если его не хватит, как не отморозить ноги во время ночлега на снегу, каким образом расположить к себе туземцев, — и еще много других тонкостей выживания на Аляске.
Впрочем, не все его время и силы тратились исключительно на хозяйственные хлопоты. Он занимался в редуте астрономическими вычислениями, уточнял координаты мест, собирал сведения о жизни туземцев, местных флоре и фауне, геологии. Вот каким предстает остров Святого Михаила в его описании: «…весь остров на исторической памяти народов поднялся от действия подземных вулканических с