ит».
В последующие годы мореходы Измайлов и Бочаров неоднократно совершали плавания в северной части Тихого моря, как называли тогда океан. Измайлов обследовал и описал юго-восточный берег полуострова Кенай, нанес на карту залив Якутат и бухту Лтуа (Литуйя). Управляющий и доверенный Шелихова Евстрат Деларов ходил на байдарах от Кадьяка вдоль всей Алеутской гряды, где открыл группу островов между Андреяновскими и Крысьими, ныне носящую его имя.
Шелихов большое значение придавал не только открытию новых земель, но и детальному описанию уже известных, и наставлял морехода Дмитрия Бочарова, «чтобы делал окуратную опись» Кадьяка, полуострова Кенай и земель материка далее на восток, до Чугацкой губы.
По его распоряжению полагалось описать бухты, речки, гавани, мысы, рифы; отметить, где есть плодородные земли, какие произрастают леса и растения, водятся звери и рыбы; посчитать поселения туземцев и указать их местоположение; провести перепись жителей «с прописанием, хотя примерных, кто сколько лет». Любопытно его замечание о наименованиях географических объектов: на карте их следовало писать со слов местных, «а своими названиями не обезображивать, дабы по званиям жителей находить все можно было». Это требование было совсем нелишним — именно из-за желания переименовать и возникала зачастую путаница на картах, составленных мореходами из разных стран. Описание новых земель должно было сопровождаться розыском «руд» и «металлов», редкостей для будущих коллекций — «игровых нарядов» туземцев, масок, костюмов, музыкальных инструментов и «прочих побрекушек».
Шелихов настаивал, чтобы Самойлов использовал время примирения с конягами для разъяснения им всех преимуществ жизни по новым порядкам, дабы они оставили «междоусобные разбои, воровства против россиян, убийственные замыслы и всякое непостоянство». Эти порядки нужно было показать с самой привлекательной стороны, и потому правитель должен постоянно разъезжать по островам, видеть, как его приказчики управляют новыми подданными, узнавать через толмачей «подчиненных лихоимства, пристрастия» и все подобные случаи «всевозможным образом истреблять» — тогда туземцы узнают все прелести новой жизни и почувствуют «вкус добра».
Все эти наставления, наверное, остались бы благими пожеланиями, особенно если вспомнить совсем не мирный характер взаимоотношений на первых порах. Но Шелихов действовал постепенно, начав с детей — тех самых, кого ему оставили в аманаты: открыл училище, где их обучали русскому языку, после чего они становились толмачами, ведь «без совершенных переводчиков никакого установления сделать неможно». Шелихов недоумевал, что такое важное дело до него оставалось в небрежении «всеми промышленниками от непонятия или нерадения». Когда в Америке будет основана первая духовная миссия, духовенство начнет преподавать в училище Закон Божий.
Шелихов будет постоянно напоминать о своем детище в наставлениях правителям — и Самойлову, и сменившим его Деларову и Баранову. «Грамоте, петь и арихметике учить более мальчиков пожалуйте старайтесь, — писал он в 1789 году, — чтоб со временем были из них мореходы и добрые матрозы, также мастерствам разным учить их надобно, особливо плотничеству». Из Охотска он с каждым судном отправлял в училище книги «учебные, горные, морские, классические, исторические, математические, моральные и економические». Когда уже после кончины Шелихова Василий Головнин прибудет в Русскую Америку, он будет потрясен числом и разнообразием книг в доме правителя.
Со временем к первым ученикам присоединились родившиеся в Америке от смешанных браков креолы, а за ними и каюры — дети поступивших на службу в компанию туземцев. Покидая Кадьяк, Шелихов взял с собой в Иркутск 40 местных жителей — кого-то по их желанию, а кого-то из пленных «мужеска и женска полу больших и малых». Малолетних он собирался оставить в Охотске и Иркутске, чтобы после завершения ими обучения отправить обратно, а взрослых намеревался привезти в столицу ко двору императрицы.
Прошло три года, и в письме он сообщил об их успехах: «Привезенные мальчики в Иркутске все учатца музыке». За обучение каждого он платил 50 рублей в год из своего кармана и обещал доставить в Америку «музыку и барабанщиков». Тем, кто прилежно занимался, присылал гостинцы — не от компании, а за свой счет.
Он заботился об условиях жизни нанятых на работу туземцев, следил, чтобы их содержали «в хорошем призрении, сытых», требовал «обувать и одевать» и не допускать, чтобы женщин, трудившихся на компанию, обижали «не только делом, но и словом» — за это виновных штрафовали. Особенное попечение было предписано проявлять об алеутах, приплывших с Лисьих островов. Для них строили «добрые и теплые казармы» с перегородками, экипировать их следовало, как русских, «не гнусно, а особливо толмачей и хороших мужиков одевать поотменнее, кормом самих и жен со всяким удовольствием питать». Конечно, Шелихов не был бы купцом, если бы не приказал записывать, какие платье и обувь выдали туземцам, чтобы вычесть стоимость выданного при окончательном расчете с ними. Особое его распоряжение стояло на страже коммерческих интересов компании: запрещалось кому бы то ни было торговать с алеутами в обход «общества».
Шелихов предписывал расходовать «провиянт и крупу… с бережливостью», готовить еду «артельно» — так выходило экономнее. Но о здоровье «работных людей» тоже не забывал: распорядился кормить сытно, «гнилых кормов в пище не употреблять». Чтобы не было цинги, советовал правителю заставлять всех двигаться: ходить, работать, «в праздное время играть», поить вместо чая травяными настоями, следить за чистотой казарм и «юрт», проветривать их, весной и летом застилать полы скошенной травой, а зимой лапником.
Те временные крепости, которые соорудили на Кадьяке и Афогнаке, Самойлову теперь следовало отстроить основательно, по планам, которые нарисовал Шелихов. Для своей безопасности казармы туземцев располагали за крепостными стенами. А еще Шелихов распорядился соорудить сараи для байдар и байдарок, бани, вешала для сушки рыбы, отдельный хлев для коз и большой сенник, «потому что скота я еще пришлю из Охотска», и собак «злобных» для охраны. И действительно, из Иркутска им были отправлены «собаки злобные и две пары кроликов», из Охотска — годовалые телочки и бычки, по паре свиней и коз. Присылал Шелихов и семена, наказывая из нового урожая непременно выбирать лучшие, чтобы сеять на будущий год.
Отдельное распоряжение касалось судов. И здесь Шелихов проявил себя человеком знающим: давая указания: оставляя судно даже в самой хорошей гавани, его следует расснастить — снять весь такелаж, просушить паруса, даже мачты вынуть, корпуса вытащить на высокое и сухое место, сделать над ними навесы и укрыть их так, «чтобы капля на палубу дождевая и снеговая не попала». Если не принять этих мер и оставить судно зимовать в гавани, корпус быстро сгниет.
К тем, кто не выполнял распоряжения правителя, применялись суровые меры: «По изобличении с ыноплеменницами в блудном и во всяком воровстве штрафовать… ссоры, драки, несогласия, развраты, заговорные и вредные шайки, леность строго наблюдать и истреблять». Так, Максимова, не вышедшего с артелью в море, следовало лишить обещанной Шелиховым премии в 100 рублей и отстранить от руководства артелью «яко нерадивого», а если он и дальше не будет беспокоиться о делах компании, то, «яко трутня», изгнать. Серьезную острастку получили передовщик Сакунин, плывший на «Святом Михаиле», и управлявший судном мореход Олесов: первого Шелихов отстранил от должности и лишил его доли — полупая; второму тоже грозило наказание: «От мореходской должности и от участия отказать». Но сначала он советовал разобраться: почему не пришли на остров Беринга, а зимовали на Курилах? Почему в непогоду встали так, что якоря потеряли, «снасти все перегноили, мачту от небрежения изломали, товару и провианту компанейского без числа и напрасно много издержали», а подчиненных «от слабости и нерадения» до «гибельного» состояния довели? Если суд сочтет Сакунина виновным, то все издержки он должен будет покрыть из своих средств и при этом лишиться пая. Если же судно придет и выяснится, что вины на передовщике нет, тот останется и на своей должности, и при своей доле. «Святой Михаил» всё же пришел на Кадьяк — в тот день, когда Шелихов уплывал оттуда.
Вот эти-то штрафы и угроза лишиться паев вызывали глухой ропот, а подчас и открытое недовольство промысловиков, собиравшихся во «вредные шайки». С Шелиховым поплыли на Кадьяк разные люди: кто-то рассчитывал на быстрое обогащение, чтобы поправить свои дела; кто-то искал вольности, ведь никакой власти, кроме приплывшего с ними «компаниона» Шелихова, в Америке не было. И этой пестрой публикой нужно было управлять, уметь с ними договариваться и пытаться делать главное — налаживать торговлю.
Случаи неповиновения команды Шелихову и конфликты начались еще по пути в Америку, когда из его каюты украли водку и коньяк — не один-два штофа, а четыре с половиной ведра! Шелихов провел дознание и выяснил, что к краже причастен не кто-нибудь, а сам штурман Измайлов. Тот был опытный мореход, но имел непреодолимую склонность к питию горькой. Пьянство на торговых кораблях всех стран было таким же обычным явлением, как команды «свистать всех наверх» или «марселя менять». Даже образцовый британский флот страдал этой болезнью — Кук писал в дневнике, что в иные дни трезвым на корабле оставался он один.
Видимо, Измайлов повинился, и дело замяли. Но когда кража случилась во второй раз и едва не начался бунт, предотвратить который Шелихову помогли экипажи двух других галиотов, он решил Измайлова наказать — на острове Беринга посадил его под арест.
Провинившихся Шелихов обычно штрафовал, а если это не помогало, исключал из компании, арестовывал и отсылал с оказией обратно. Если же оказии не случалось, переводил их на собственное харчевание: «Чтоб в артели нигде таковой не был принят, но о жизни ево иметь всякое человеколюбивое попечение».