Случилось это так. Приехал Боря в Артек и обрадовался свободе — ни мамы, ни папы! Никто у него над душой не стоит, никто ему не командует: «Больше ешь, здоровей будешь!», «Чище руки мой, чистота — залог здоровья!».
Правда, вместо мамы и папы вожатый есть, но где ему за всеми пионерами углядеть? Их у него в отряде три десятка!
По утрам умываться Боря первым выскакивал. Но умываться и не думал. Добежит до умывальника и, рук не замочив, тут же обратно мчится! Хотя и лето, а вода в кране — бр-р! — какая холодная! А он, Боря, ни теплой, ни тем более холодной воды терпеть не может. Дома мама с папой из-под палки умываться заставляют.
Собирает вожатый ребят — на завтрак вести — и удивляется: что это с Борей, всего ничего в лагере прожил, а уж весь загаром покрылся, что за чудо?
Пошли раз ребята в поход. И под дождь попали. Не заметили даже, как он набежал. Промокли все до нитки. Посмотрел вожатый на Борю и еще раз удивился: на загорелом Борином лице от дождя белые полосы. Неужели дождь загар смыл? Догадался, не загар он смыл, а грязь!
Устроил вожатый привал. Послал Борю за хворостом для костра, а сам всем о Борином «загаре» рассказал. Рассердились ребята на Борю и решили его проучить. Проучить и к воде приучить!
Вернулись в Артек. Поужинали и завалились спать. Да как легли, так сразу и заснули, будто в сонную яму провалились. После похода всегда крепко спится. Да еще под шум моря.
Но двоим в ту ночь было не до сна. В полумраке ощупью они подкрались к Бориной кровати, и один из них, убедившись, что Боря спит без задних ног, шепнул другому:
— Рисуй скорей!..
А утром, построив отряд на линейку, вожатый подошел к Боре и спросил:
— Пионер Кошелев, почему ты сегодня не умывался?
— Кто, я? — притворно удивился Боря. — Я всегда первым.
Но вожатый не дал ему договорить. Он вывел Борю из строя и поставил лицом к ребятам. И ребята, едва взглянув Боре в лицо, так и покатились со смеху.
Боря обиделся.
— Чего смеетесь? — крикнул он.
Его вопрос только подлил масла в огонь, и смех разгорелся еще ярче.
— Я скажу, почему они смеются, — ответил вожатый, сам с трудом сдерживая смех, — дело в том, что ты забыл смыть… усы. — Он достал из кармашка зеркальце, протер его и протянул Боре.
Боря взглянул и опешил: из зеркальца на него смотрел черноусый незнакомец.
«Сажа», — догадался Боря и кинулся бежать. Куда? Ну конечно же умываться.
САРАФАН
Бабушкин сарафан попал в Артек контрабандой. В чемодане Симы Семеновой из Архангельска. Сима и не знала, что везла с собой. А когда по приезде стала рыться в чемодане, ахнула: бабушкин сарафан! То-то, когда она собиралась в дорогу, бабушка все ахала да ахала, причитала: «Взяла бы чего подлинней, пойдешь под вечер на гулянку, голоногая, охладеешь, чай!»
Где ей, бабушке, было знать, что августовские вечера в Крыму теплей самых жарких дней на Севере. Вот и сунула внучке свой сарафан на всякий случай.
Сарафан, конечно, чудо как хорош. И скроен на диво, и расшит так, что залюбуешься: золотыми петухами да курочками. И Симе впору. Сима в этом году как раз с бабушку вымахала. Да немодный он какой-то, сарафан этот. Его, наверное, еще при царе Горохе носили. Бабушка рассказывала, что он ей от ее мамы достался. Как-то раз бабушка уже пыталась навязать Симе свой сарафан. Когда у них в школе карнавал был. Но Сима не взяла.
— Не хочу, — сказала, — царский он.
— Не царский, а русский, — рассердилась бабушка, — но раз не хочешь, не надо. Пусть до другого случая в сундуке полежит.
Вот и дождалась этого «другого случая».
Вынула Сима сарафан, примерила и хотела обратно спрятать. Но подруги не дали. Налетели, как воробьи, выхватили сарафан у Симы из рук, рассматривают, удивляются, им бы по такому…
— Глупые вы, — сказала Сима, — старый он, немодный. — Отобрала сарафан и в чемодан спрятала. Да и забыла о нем. Она-то забыла, а подруга Ира из Москвы помнила…
Узнали пионеры, что в дружине будет карнавал, и стали к нему готовиться: наряды шить, маски мастерить. В отряде ни о чем другом, кроме карнавала, и разговора не было.
— Ты кем будешь?
— Иваном-царевичем. А ты?
— Робин Гудом.
Что касается Симы, то она решила стать Снегурочкой. А Ира? Ира свою тайну не выдала никому. Только и сказала:
— На карнавале увидите.
Как-то раз подошла Ира к Симе и попросила сарафан — мерку снять. Симе сарафан не жалко. Вынула из чемодана, дала подруге.
— Снимай, пожалуйста. — И снова о сарафане забыла. Не до него. «Лучший наряд, — сказала вожатая, — будет премирован».
Наконец наступил день карнавала. Но, увы, Снегурочки на нем никто не увидел. В то время когда другие веселились и фасонили друг перед другом своими костюмами, Сима-Снегурочка, перегревшись на солнце, лежала в изоляторе. Лежала и, конечно, не могла видеть, как на карнавале появилась русская красавица в маске. Но другие ее сразу увидели и ахнули, потому что на ней был костюм необыкновенной красоты — русский сарафан, расшитый золотыми петухами и курами.
Жюри сразу присудило этому костюму первую премию как самому красивому и самому модному.
Больше всех был восхищен сарафаном старый художник, гость Артека.
— Девочка, — спросил он у маски, — как тебя зовут?
— Сима Семенова, — ответила маска и, сделав реверанс, скрылась в толпе ребят.
Вожатая, услышав это и зная, что Сима лежит в изоляторе, сперва удивилась, а потом понимающе улыбнулась: сарафан-то был Симин. Ну и слава должна была достаться Симе.
СУШЕНЫЕ МЕДУЗЫ
Артек — фабрика здоровья. Это знают все. А вот то, что Артек фабрика коллекций, знает далеко не каждый. Но тем, кто отдыхает в Артеке, это хорошо известно. Да и как им не знать этого! Еще там, в родном селе или городе, каждого будущего артековца напутствовали:
— Гербарий собери…
— Морских ракушек не забудь…
— О минералах помни…
Митя Архипов, круглолицый и всегда веселый мальчик из Можайска, обещал привезти в школу нечто необыкновенное. Обещать-то обещал, а что необыкновенное, не уточнил. Почему? Потому что и сам не знал, что такое необыкновенное он привезет в подарок школе.
Просто Артек, куда он ехал на каникулы, казался ему царством всего необыкновенного, и Митя решил, что из необыкновенного он что-нибудь необыкновенное да привезет.
Артек не обманул Митиных ожиданий. Он действительно оказался сказкой наяву, и Митя в первые дни останавливался, пораженный, в каком-нибудь дивном уголке и стоял, зажмурив глаза. А открыть боялся: откроет, а сказка вдруг пропадет… Но сказка никуда не пропадала, и Митя бежал искать по Артеку что-нибудь необыкновенное для своей родной школы.
В конце концов, он нашел нечто такое, чем собирался удивить не только школу, но и самих артековцев.
Однажды Митя вышел на пирс и стал с пирса смотреть в воду. Море было спокойное, и в прозрачной воде, как в аквариуме, будто на потеху Мите, резвились рыбешки, вспыхивали и гасли под лучами солнца перламутровые раковинки, изящно, как балерины на сцене, танцевали медузы. Вот эти медузы и натолкнули Митю на одну мысль.
Митя сбегал на берег, раздобыл ведро и сачок, с которым ребята охотились за бабочками для школьных коллекций, и стал удить медуз…
Потом вынес улов на берег, разложил медуз на припасенном заранее газетном листе и оставил в укромном местечке сохнуть на солнце. А чтобы медузы, чего доброго, не сгорели на солнце, Митя прикрыл их сосновой лапой.
Душа у Мити пела. Еще бы, привезти в школу сушеных медуз! Да все другие артековцы от зависти лопнут, узнав об этом. «Что ты везешь в школу?» — спросят они его перед отъездом. А он им: «Сушеных медуз». На другой день Митя сам похвастался, что повезет в школу нечто необыкновенное.
— Что, что необыкновенное? — насели на Митю ребята.
Митя не стал испытывать их терпения и повел на берег моря. Вот и сосновая лапа, прижатая к земле двумя камешками.
— Смотрите! — ликуя, крикнул Митя и, глядя прямо в глаза ребятам, поднял с земли колючую ветку. — Сушеные медузы!
Громкий смех заставил его взглянуть на свое сокровище. Где же медузы? Вместо них на газетном листе темнели четыре пятнышка — по числу выловленных им обитателей моря.
Ну разве он, Митя, знал, что медузы так лакомы, а солнце так прожорливо? Оно, наверное, и облизнуться не успело, как медузы растаяли у него на языке.
ДЕЛЬФИН
Море дышало тихо и ровно, как спящий человек. Таня Александрова стояла по колено в воде в розовом, как занимающийся рассвет, купальнике и разговаривала с дельфином. Разговаривала и ни капельки не удивлялась этому. Она давно слышала, что дельфинов считают разумными существами и их можно выучить человеческому языку. Значит, уже выучили одного, раз она с ним разговаривает…
Удивляло Таню другое — то, что беседа между нею и обитателем Черного моря велась по-английски, хотя этого языка Таня отродясь не знала. Не знала, а почему-то понимала все, что говорилось.
Вдруг дельфин стал нервничать и гнать Таню из воды.
— Уходи! — крикнул он по-английски, разинув острую, как сабля, пасть.
— Почему? — тоже по-английски спросила Таня.
— Шторм идет, буря! — крикнул дельфин и ушел в воду.
И вовремя! Налетел шторм и оглушил Таню разбойничьим свистом.
Таня испуганно вскрикнула и… проснулась. Испуг прошел, едва она увидела себя в спальне среди спящих подруг-артековок. Значит, дельфин ей приснился. А буря, шторм? Буря и шторм не приснились. До Тани доносится глухой вой ветра, громовой гул воды.
Таня достает ручные часики и при свете ночника смотрит на циферблат. До рассвета еще три часа! Тут же приказывает самой себе: спать, спать, спать!
Но сон не идет. Таня вспомнила, если сосчитать до тысячи, можно уснуть. Стала считать: раз — дельфин, два — дельфин, три — дельфин… Спохватилась: при чем тут дельфин? Ах да, он же ей только что снился…
Таня стала думать о дельфинах. Каково-то им там, в бушующем море? Швыряет их, должно быть, как щепки. А вдруг на берег выбросит? Пропадут дельфины. На берегу им не выжить, а до воды без чужой помощи не добраться.