1
У обледенелой, разбухшей двери заводской столовой, откуда валил пар, возле объявления толпился народ: рабочие, солдаты, мальчишки. Само объявление – кусок фанеры, прибитой к стене. На нем мелом корявые буквы:
«Сегодня, в пятницу, здесь в столовой, в 6 часов состоится лекция:
«МЫ ПОЛЕТИМ НА МАРС».
Лекцию читает инженер Ф. Цандер.
Будет демонстрироваться модель межпланетного корабля. Вход свободный.
Солдат в шапке, надвинутой на самые глаза, тыкал цигаркой в объявление:
– Видели, едрена вошь, каковы дела! На Марс собираются лететь!.. И полетят! Очень даже свободно… Потому – революция!..
– Да ведь это куда? Подумать только… На звезду! Мыслимое ли дело?.. – качал головой пожилой рабочий.
– Так ведь не на воздушном шаре, а на корабле – понимать надо, – запальчиво сказал солдат.
– А ты видал этот корабль?
– Нет, не доводилось…
– То-то же… Его еще строить надо…
– Дяденька, а у нас будут строить?
– Знамо, у нас.
– А он из железа будет, корабль-то?..
– Приходи – узнаешь… Я сам впервой слышу…
– Пойдем, ребята, послушаем, – заключил солдат, – может, кто из нас лететь согласится.
– Неужто бы решился? – спросил старик в стоптанных валенках.
– А чего… Если б харч хороший давали, я бы с дорогой душой, – усмехнулся солдат, – стал бы там на небе революцию производить…
К шести часам народу набилось – еле прикрыли двери. За красным столом, над которым висел плакат: «Вся власть Советам!» – сидели трое: здоровяк в кожанке с рябым лицом – представитель ревкома, седобородый в очках и каракулевой шапке – от дирекции и молодой человек с рыжеватыми усиками, в инженерской фуражке – лектор.
– Товарищи! – поднялся человек в кожанке. – Сегодня у нас необычайное собрание. Разговор пойдет о полете на Марс. Некоторые скажут, мол, совсем спятили большевики. Жрать нечего, транспорт разбит, заводы еле работают – нет ни угля, ни сырья, а они – ишь, на Марс собираются. Мало на земле дела?!
Так могут думать только отсталые элементы. Да! На то мы и большевики, чтоб дерзать! Нынче завоевали землю – завтра небо! Пока чешутся господа капиталисты, – у нас уже будет готов воздушный корабль… Наших дорогих инженеров, идущих в ногу с рабочим классом, поддержит весь народ. Верно я говорю?!
– Пра-вильно! – загудел зал.
– Тогда слово для лекции предоставляю инженеру, товарищу Цандеру.
Цандер начал смущенно, глуховато, опасаясь, что его не поймут, освищут. Ему было страшно смотреть в сотни глаз, горящих жаждой любопытства, насмешливых, дерзких.
Он начал издалека. Рассказал об Икаре, пытавшемся на крыльях перелететь море, о Можайском, строившем в России первый самолет, и незаметно перешел к проекту ракеты Циолковского.
Усмешки исчезли. Цандер видел, как многие не спускали с него глаз. Это ободряло. В голосе его появилась уверенность.
– Кто, устремляя в ясную осеннюю ночь свой взор к небу, при виде сверкающих на нем звезд, не думал о том, что там, на далеких планетах, может быть, живут подобные нам разумные существа, опередившие нас в культуре на многие тысячи лет?
Какие несметные культурные ценности могли бы быть доставлены на земной шар, земной науке, если бы удалось туда перелететь человеку. И какую минимальную затрату надо произвести на такое великое дело в сравнении с тем, что бесполезно тратится человечеством.
Цандер что-то шепнул седобородому в очках. Тот нагнулся и достал из ящика под столом плакат.
– Вот, товарищи, перед вами изображение межпланетного корабля, – сказал Цандер, высоко поднимая плакат.
В задних рядах вскочили, чтобы лучше видеть.
– Это сооружение похоже на самолет, точнее, на два, соединенных друг с другом, самолета. Но если вы посмотрите внимательно, то заметите в хвосте второго самолета раструб. Внутри самолетов находится мощная космическая ракета. Она снабжена поршневым двигателем с пропеллером, чтоб пройти плотные слои атмосферы с минимальной затратой горючего. А крылья нужны для планирования при взлете и для обеспечения мягкого спуска, приземления…
Применение крыльев позволит уменьшить общий вес ракеты в пятнадцать – двадцать раз.
Цандер откашлялся, беглым взглядом окинул притихший зал и продолжал, совершенно успокоенный:
– Оперение большого самолета и освободившиеся баки для горючего в полете не будут нужны. Специальный механизм их будет втягивать внутрь ракеты, расплавлять и превращать в топливо…
Такой межпланетный корабль может развить скорость в десять – пятнадцать раз превышающую скорость артиллерийского снаряда.
– Эх, мать честная! – удивленно крикнул солдат, что стоял у афиши.
На него зашикали.
– Такая скорость позволит межпланетному кораблю долететь до Марса за три-четыре месяца. Расчеты показывают, что создание межпланетного корабля – дело совершенно реальное и в ближайшие десятилетия оно будет осуществлено!
Цандер сложил и убрал в стол плакат и поклонился.
Зал несколько секунд молчал, словно опешив от услышанного… И вдруг аплодисменты обрушились лавиной:
– Браво!
– Ура!
– Даешь Марс! – восторженно кричали из зала.
2
В тревоге, голоде, стуже встречали тушинцы Новый – 1918 год. Что-то он даст? Что принесет?..
Перемирие с немцами казалось ненадежным, шатким, а голод наступал.
Но как ни трудна, как ни тяжела была жизнь, в рабочих Цандер видел одушевление, решимость выстоять перед лишениями, несокрушимую веру в будущее…
Рабочие при встречах шутили и, как бы желая подбодрить его, расспрашивали о межпланетном корабле, интересовались, когда начнется постройка.
Разговоры с рабочими заряжали Цандера новой энергией. Он старался не замечать ни голода, ни разрухи. Его вера в будущее, зародившаяся в первые дни великого переворота, росла и укреплялась.
После той необычной лекции о полете на Марс, когда рабочие и солдаты проводили его гулом восторга, Цандер проникся уважением и симпатией к этим простым, грубоватым людям, еще крепче поверил в их силу и могущество.
«Эти люди стоят за новое, и я верю, я твердо верю – они поддержат меня. А если поддержат они, то поддержит и Советская власть!..»
Цандер стал готовить письмо к Ленину, в котором хотел изложить свои мысли о межпланетном корабле и просить Советскую власть взять на себя его постройку.
Когда черновик письма был набросан, Цандер решил поехать к Стрешневу. Он догадывался, что Стрешнев стоял ближе к большевикам и мог дать разумный совет.
«Как-никак я поднимаю вопрос о выделении для экспериментальных работ по созданию реактивного двигателя и ракеты опытного завода или хотя бы хорошо оборудованной мастерской с большим штатом специалистов. Уместна ли такая просьба сейчас, когда в стране нет ни спичек, ни мыла, ни керосина, ни обуви, ни одежды? Вдруг меня примут за «лунатика» или сумасшедшего?..
Да, спешкой можно загубить все дело. А Стрешнев скажет правду, даже поможет составить письмо более убедительно. Надеюсь, что с его помощью удастся переслать письмо самому Ленину.
В начале февраля, когда немного смягчились морозы, Цандер отправился в Москву.
Он был в добротной шубе, с воротником из меха кенгуру, в валенках и беличьей шапке. Но окна вагона оказались без стекол, и от пронизывающего ветра не было спасенья. Цандер вышел на Виндавском вокзале изрядно продрогший. Чтоб согреться, он не стал ждать трамвая, а пошел в город пешком. На углу Мещанской и Банного, у круглой тумбы с афишами, толпился народ. Приникали к самой тумбе, читали молча и угрюмо расходились.
Цандер, привстав на цыпочки, взглянул через головы:
«Социалистическое Отечество в опасности».
Сердце кольнуло.
– Что, что случилось? – шепотом спросил кто-то за спиной.
– Немцы нарушили перемирие, – ответили ему.
– Если бы только нарушили, – угрюмо заметил сосед в шинели, – а то прут по всему фронту от моря до моря.
– Да-с, дела, – ухмыльнулся в бородку какой-то господин и, уткнув нос в бобровый воротник, пошел прочь.
Цандер протолкался ближе к желтому листку-декрету, но успел выхватить лишь отдельные фразы:
«Германские генералы хотят установить свой «порядок» в Петрограде и Киеве. Социалистическая Республика Советов находится в величайшей опасности…»
Цандера оттерли в сторону. Он сокрушенно вздохнул и, засунув коченеющие руки в карманы, зашагал обратно, на Виндавский вокзал.
3
Советской Республике в восемнадцатом году ценой Брестского мира удалось откупиться от кайзеровской Германки, но английские, французские, американские, японские интервенты и русские белогвардейцы окружили ее свирепой сворой.
Плохо вооруженная, рожденная в огне боев, Красная Армия отбивалась почти врукопашную. А тут еще поднялась внутренняя контрреволюция: вспыхнули мятежи, восстания, «испанка», сыпняк, голод.
Чтоб выстоять и победить, все подчинялось единой цели – работать не жалея сил, сражаться – не щадя жизни!..
Завод «Проводник» был национализирован. На нем вместо резиновых изделий стали делать лопаты, топоры, кирки, вагонетки.
Враг подходил к Москве, а на шатурских торфяных болотах начинали строить гигантскую электростанцию. Это обескураживало и восхищало! Вот она – Революция!.,
Полтора месяца пролежав в больнице, наголо остриженный, исхудавший так, что его нельзя было узнать, Цандер, в сопровождении санитара, вернулся домой.
Хозяин, Иван Назарыч, в черных чесанках и лисьей «душегрейке», открыв дверь, удивленно развел руками:
– Фридрих Артурович! Господи помилуй! Да ведь мы уж и молиться за вас перестали… Считали – нет в живых…
– Возвратный тиф… подобрали в Москве…. Только из больницы.
– Теперь чего не бывает…
Цандер, увидев замок на своей комнате, глазами указал на пего:
– А где же ключ?
– Так что извините, Фридрих Артурович, а вашу комнату мы сдали другому.
– Как? А где же мои вещи? Книги?
– Книги ваши, тетрадочки и труба – целехоньки – кому они нужны? А за вещи – не взыщите… Приходили люди с завода и все до нитки забрали. Сказали, что вы померли.
У Цандера закружилась голова: опершись на стену, он тяжело опустился на широкую скамью. В мозгу стучало: «Что делать? Кому жаловаться? Куда деваться?..»
– А кто был? Я пойду на завод, выясню…
– И… хватились… Ваши латыши все подались в Ригу.
– Да ведь Ригу только освободили?
– Уж недели две, как уехали… На заводе – все новые… Вряд ли кого сыщете из знакомых.
– Что же делать? – вздохнул Цандер.
– Помнится, вроде у вас дружок был в Москве?
– Да, был… и наверное есть…
– Тогда на что же лучше! Я еду туда и могу вас подвезти, по старой дружбе.
– Помогите собрать книги и принесите астрономическую трубу. Я не могу, ослаб…
– Это мы сейчас… вот и товарищ санитар поможет…
Все, что можно было собрать на чердаке, уложили в плетеную корзину и вместе с трубой привязали на задке санок.
Хозяин укрыл седоков медвежьей полостью и, гикнув на застоявшегося рысака, погнал в Москву…
4
Старые друзья приняли Цандера как родного. Благо, Стрешнев только вернулся из Калуги, от стариков, – привез муки, гороха, сала.
За две недели Цандер окреп, приободрился. Ему захотелось остаться в Москве, где было больше возможностей для творчества. И вот Стрешнев повез его на завода «Мотор» – там обещали место инженера.
В небольшом скромном кабинете, обогревавшемся буржуйкой их принял главный инженер Крамешко – сероглазый брюнет с худым, озабоченным лицом.
Пожав топкую, холодную руку Цандера, он взглянул с недоверием:
– Слышал, вы после тифа… Сможете ли работать в цеху?
– Постараюсь… Я так истосковался по делу, что готов на любую должность…
– Последнее время вы занимались шинным производством?
– Да, так пришлось… Но больше я люблю моторы… когда-то был практикантом на вашем заводе в Риге.
– Мне рассказывал Андрей Сергеич… Вы ведь однокашники?
– Да. Вместе учились в институте и вместе были в Обществе воздухоплаванья…
– Суровое время не погасило вашу мечту о полетах в другие миры?
– Напротив! Революция вселяет надежду на осуществление дерзновенной мысли! Думаю, что у вас на заводе, если вы окажете поддержку, можно построить опытный образец реактивного двигателя.
Эти слова были сказаны с такой спокойной уверенностью, что Крамешко даже потупился: «Этот Цандер, видимо, не просто мечтатель и фантаст. По всей вероятности, у него есть конкретные предложения, а может, и готовый проект нового двигателя». Крамешко достал из ящика стола три кружки, коробочку с изюмом и, сняв с буржуйки чайник, налил всем красноватого, с травяным запахом чая.
– Угощайтесь, пожалуйста! Чай, правда, морковный, но в мороз и он хорош…
– Спасибо! – сказал Цандер и, глотнув горячего, почувствовал себя бодрей.
– Я делал расчеты и убежден, что создание реактивного двигателя – дело вполне реальное.
– Не спорю, товарищ Цандер. Я рад поддержать смелую, новую мысль, однако в ближайшее время у нас это едва ли возможно… Полагаю, что и у вас не будет оставаться времени для изобретательства. Завод работает для фронта, и мы сейчас все силы должны отдавать на ремонт старых и производство новых моторов.
– Но, Павел Николаевич, – вмешался Стрешнев, – скажите Фридриху Артуровичу и о наших перспективах.
– Да, да, разумеется. Теперь трудное время. Красной Армии нужны самолеты. И мы делаем то, что быстрей… Однако уже сейчас мы думаем над созданием своего отечественного авиационного мотора… Пожалуй, вы подойдете именно для этого… Вы кончили в Риге механическое отделение?
– Да. И два курса в Данциге… Я, главным образом, – математик.
– Мы ищем такого человека. Вы не взялись бы за расчеты и разработку карбюратора в новом двигателе?
– С радостью!
– Отлично, – поднялся Крамешко. – Пойдемте в техническое бюро, я вас познакомлю с товарищами – и сразу к делу. Документы оформим потом…
5
Третьего января 1919 года мягким снежным днем в Ригу вступили красные латышские стрелки.
Цандер узнал об этом еще в тифозной больнице и, выпросив у соседа огрызок карандаша и два листка из ученической тетрадки, написал отцу и Марте. Потом от Стрешнева отправил дополнительно несколько телеграмм и подробные письма с просьбой писать по новому адресу, но ответа не было…
«Что происходит в Риге? Уж не умер ли отец? Не вышла ли Марта замуж? А сестры? Могли бы откликнуться они?.. Может быть, пишут по старому адресу в Тушино? Нет, Иван Назарыч привез бы – каждый день бывает в Москве. Впрочем, едва ли… Если он прибрал мои вещи, то с письмами разделаться ему ничего не стоит… Буду ждать, пока напишут в Москву».
Лишь в апреле, когда Цандер переехал на квартиру, предоставленную Советом, Стрешнев, зайдя к нему в бюро, передал письмо со штемпелем Риги.
– Наконец-то! – радостно воскликнул Цандер и стал читать.
Письмо было от отца. Старик сообщал, что жив, что братья вернулись и теперь дома, что сестры здоровы.
Цандер пропустил подробности и остановился на последнем абзаце, где говорилось о Марте.
Стрешнев заметил, что нижняя губа у Цандера начала слегка вздрагивать и лицо побелело.
– Фридрих, что случилось? Жив ли отец?
– Спасибо, жив. Дома все хорошо, но вот Марта…
Стрешнев подвинулся ближе, дружески положил руку ему на плечо:
– Что, вышла замуж?
– Нет… уехала с матерью в деревню и словно канула в воду.
– Ничего, друг, скоро и от нее получишь весточку, Она славная девушка. Она тебе не изменит…
Весной девятнадцатого интервенты и белогвардейцы начали новое, грозное наступление. Почти трехсоттысячная армия Колчака двинулась на Пермь и Самару. С запада на Петроград рвался корпус Юденича. С юга наступала белая армия Деникина.
В Москве спешно формировались рабочие отряды, а те, кто оставался на заводе, должны были работать за двоих.
Цандер в эти дни трудился по двенадцать – тринадцать часов, а иногда и вовсе не уходил домой.
В двадцатых числах мая положение стало особенно тревожным.
Поползли слухи, что в Москву засланы диверсанты, что несколько групп выловлено на заводах «Брамлей» и «Гужон». В цехах появились незнакомые люди, одетые в кожанки, а то и просто во что попало, – не отличишь от рабочих. Поговаривали, что это – Чека.
Однажды днем, когда Цандер работал особенно увлеченно, в техническое бюро вошла секретарь и таинственно зашептала:
– Фридрих Артурович, вас спрашивают.
– Кто? – не отрываясь от расчетов, опросил Цандер.
– Какой-то военный… огромного роста и с маузером.
Сотрудники испуганно переглянулись.
– Зачем я ему?
– Не знаю… Просит вас выйти.
«Уж не донос ли какой? – с тревогой подумал Цандер. – Фамилия у меня нерусская… Знает меня здесь один Стрешнев, и тот, как назло, уехал в командировку. Ладно, будь что будет…»
Он поднялся и, стараясь не выдать волнения, вышел в приемную.
У окна стоял высокий командир в фуражке со звездой и смотрел на него в упор.
– Вы вызывали? – робко спросил Цандер,
– Да! Не узнаете?
– Нет, не могу припомнить…
– Цандрик, это же я!
– Янис? Неужели? – И оба бросились в объятия друг другу.
– Янис, откуда же ты, Янис?
– Только сейчас из Риги. Был комиссаром в полку красных латышских стрелков, а теперь назначен на Восточный фронт. – Он взглянул на часы. – Милый Фридрих, я уже должен бежать. Вот письмо от Марты. Тут все написано.
– Ой, спасибо, Янис. Что же с ней? Где она?
– Была в деревне, а сейчас дома. Нашла кучу твоих писем. Читает и плачет… Отец вернулся из ссылки. Пауль был со мной… Все собрались домой, а вот я – уезжаю…
– Что же Марта? Хоть два слова, Янис!
– Любит тебя, любит! Собирается ехать в Москву. В письме все написано. Прощай!
Они обнялись, как братья.
– Янис! Так много надо тебе сказать… Так много… Возвращайся с победой. Я буду ждать.
Цандер проглотил соленый ком и, зажав в руке письмо, пошел к себе в бюро…
Домой он вернулся поздно вечером и, вскипятив чай, снова стал перечитывать письмо от Марты.
«Милый, родной Фридрих! Даже не верю, что ты прочтешь эти строки! Я послала тебе больше двадцати писем, и, видимо, ты ни одного не получил…
Я ждала тебя все эти годы, я верила, что мы встретимся, чтобы больше никогда по разлучаться. И вот счастливый день наступил! Рига свободна! Уже идут поезда в Москву… Я прочла, несчетное число раз, твои письма. Я все знаю. Только сообщи адрес, и я немедленно выеду.
Подробностей не пишу – о них расскажет Янис…»
Поужинав, Цандер лег в постель и, еще раз перечитан письмо, положил его под подушку. Затем потушил свечу и, думая о Марте, уснул…
А утром газеты сдержанно сообщили, что красные латышские стрелки оставили Ригу…
6
Первые дни после известия о падении Риги Цандер ходил как потерянный. Два раза он опаздывал на работу, извинялся, говоря, что задумался в трамвае и проехал свою остановку. Эту рассеянность сослуживцы стали замечать после встречи с высоким командиром. На их вопросы Цандер отвечал невпопад, порой пропускал время обеда, даже делал ошибки в расчетах, чего раньше с ним никогда не случалось. Всем было ясно, что Цандер потрясен и что это случилось после встречи с военным. Но в чем была причина потрясения – никто не знал…
У Цандера было такое состояние, как будто из жизни у него ушло самое важное. Он ходил с опущенными глазами и пытался отыскать пути к тому, чтоб вернуть невозвратимое…
Он не хотел верить, не хотел смириться с мыслью, что больше никогда не увидит своей любимой. Напротив, он старался себе внушить, что еще не все потеряно, что сдача Риги – случайность, что немцы сейчас не так сильны, чтобы ее удержать. «Красная Армия окрепла в боях, приобрела воинский опыт, научилась побеждать. Расправившись с Колчаком, она непременно повернет штыки на запад…» Цандер приводил много доводов, пытался убедить себя, но на этот раз в его душе утвердилось другое убеждение, на которое не действовали никакие доводы. Это подсознательное убеждение было предчувствием…
Прошло два месяца. Цандер немного успокоился, ушел в дела. Теперь он работал не только в техническом бюро, но и непосредственно в цехах, следя за изготовлением отдельных узлов моторов, за сборкой и испытанием их. Он хотел изучить не только всю технологию производства, но и «душу», «характер» различных типов моторов. Это было нужно ему, чтобы безошибочно определять неполадки и неисправности по одному звуку работающего мотора. Это требовалось для того, чтобы избавить от «изъянов» моторы будущего…
Летом, когда Красная Армия нанесла сокрушительное поражение Колчаку, освободив Уфу, Пермь, Екатеринбург, Челябинск, Цандер опять стал убеждать себя, что Рига потеряна не безвозвратно. В нем вновь затеплилась мысль о встрече с Мартой. Но это было скорее желанием видеть ее, чем надеждой…
Осенью, когда Советская Россия оказалась в железном кольце вражеских войск, когда Деникин с отборной Добровольческой армией подошел к Туле, Москва была объявлена на военном положении. В эти дни Цандер днем работал на заводе, а вечером вместе с рабочими уходил рыть окопы и строить укрепления…
7
В конце ноября, когда враг был отброшен за Курск и Воронеж, Москва вздохнула облегченно: работа на заводе вошла в свою колею – по воскресеньям давался отдых.
В эти свободные дни Цандер обувался в старые подшитые валенки, купленные по случаю на Сухаревке, в дубленый полушубок, подаренный Стрешневым, и шел в Румянцевский музей. Там, в нетопленном зале библиотеки, он сидел дотемна, просматривая газеты, журналы, книги, по крупицам собирая все сведения о развитии авиации и дирижаблей.
Теперь, когда Красная Армия начала громить, гнать врага, он твердо решил, что пора вернуться к мирным проблемам.
«Как только кончится война, очевидно, Советская власть начнет восстанавливать фабрики и заводы, строить новые предприятия. Вот тут-то я и представлю свой проект… Он должен быть основан на новейших достижениях техники. А я отстал. Ведь целых шесть лет идет война… Может быть, в Америке, которой война почти не коснулась, уже построены лаборатории, где создаются межпланетные корабли? Я должен быть в курсе событий. Я должен знать все…»
Румянцевская библиотека оказалась для Цандера настоящим кладом.
Там были собраны почти все журналы и газеты России за последние годы. Имелось много иностранных изданий, датированных пятнадцатым, шестнадцатым, даже семнадцатым годами.
Тщательно просматривая все, что относилось к ракетам, Цандер вновь перечитал статью Циолковского «Исследование мировых пространств реактивными приборами», датированную 1911–1912 годами, которую помнил со студенческих лет. Но теперь он взглянул на нее другими глазами. Тогда она будоражила ум, увлекала, манила в безвестные дали.
Теперь она показалась ему очень далекой от реальности.
«Конечно, идея Циолковского верна и расчеты его правильны. Однако к решению этой задачи нужно идти другим путем, путем экспериментов, путем практических работ.
В этой статье Циолковский полемизирует с французским ученым Эсно Пельтри. А может быть, Эсно Пельтри уже строит ракету?.. А немцы? А американцы? У нас нет никаких сведений о западных исследователях. Но это не значит, что они сидят сложа руки…
Сейчас, когда наметился перелом в войне – надо начинать практические работы по ракете, надо объединиться всем изобретателям и работать сообща. Почему бы Циолковского не пригласить в Москву? Конечно, он не инженер и едва ли бы мог возглавить практические работы, но его авторитет и советы нам бы помогли.
В подъезде было темно. По обледенелой лестнице, ощупью Цандер поднялся на второй этаж, дернул ручку звонка.
Ему открыл сам Стрешнев:
– Фридрих? Очень рад! А я, признаться, хотел ехать к тебе. Раздевайся, проходи.
– Видимо, действительно мысли передаются на расстоянии, раз ты собирался ко мне, – улыбнулся Цандер. – А я вот только из библиотеки, – продолжал говорить он, проходя в гостиную и усаживаясь на знакомом диване, – перечитал статью Циолковского и пришел к выводу, что нам надо начинать сообща.
– Ты о чем, Фридрих?
– Да опять же о ракете. Скоро войне конец. Надо начинать действовать. Спишись с Циолковским, вы же друзья. Может быть, он приедет в Москву? Мы бы вместе составили письмо Ленину, а?
– Это невозможно сейчас… – смущенно, с трудом подбирая слова, заговорил Стрешнев. – Невозможно потому, что… впрочем, какая-то дикая нелепость…
– Да что, что случилось? – испуганно спросил Цандер, схватив его за руки.
– Вот письмо из Калуги, от отца… Только сегодня получил… Одним словом – Циолковский арестован Чека…
8
Еще не прошло года, а уж о Цандере на заводе заговорили, как о замечательном инженере. В декабре он был назначен на должность заведующего техническим бюро.
На него возлагались надежды и ответственность за создание первого советского авиационного двигателя.
Цандер не был обрадован этим назначением, так как административные обязанности будут отнимать много времени, помимо рабочего. А отказ могли истолковать как саботаж. И Цандер перешел в отдельный кабинет.
Работа по созданию нового двигателя поначалу казалась ему интересной и увлекательной. Но когда были сделаны все расчеты и рабочие чертежи, когда работу перенесли в цеха, он затосковал. Было обидно, что этот первый советский двигатель не совершит революцию в моторостроении. «Конечно, он обещает быть лучше, мощней и надежней иностранных, покупных, но пока его делают и осваивают, на Западе могут появиться новые, значительно более сильные моторы».
Цандер пригласил Стрешнева, решив поговорить с ним как с другом.
Стрешнев, выслушав его доводы, раздумывая, тихонько стал отбивать пальцами «Марсельезу».
– Ну что, Андрей, ты не согласен со мной?
– В технике идет и будет идти вечное соревнование, Фридрих.
– Согласен. Это неизбежно. Но можно двигаться вперед маленькими жалкими шажками, а можно совершать прыжки.
– Говорят: тише едешь – дальше будешь!
– Нот, я не согласен, – запротестовал Цандер. – Мы сейчас, по существу, занимаемся компиляцией и создаем улучшенную конструкцию, а я за то, чтоб создавать новый тип двигателя.
9
– Если вопрос стоит так – я за прыжки! – с улыбкой воскликнул Стрешнев и, расправив бороду, поднялся, обнял друга:
– Ну-ка выкладывай, Фридрих, что у тебя за идея?
– Я думаю, Андрей, что теперешние бензиновые моторы нуждаются в коренной переделке. Они маломощны. Для моего воздушного корабля потребовалось бы пять моторов! Это утяжелило бы вес корабля в несколько раз и загубило бы все дело.
– Для твоего корабля наши двигатели не годятся, согласен. Но ведь это не значит, что они непригодны для самолетов?
– Не спеши, Андрей, я еще не сказал главного.
– Ты хочешь увеличить мощность, но ведь это немыслимо без увеличения веса?
– Возможно. Я уберу карбюратор.
– Что?! Ты это серьезно, Фридрих?
– Да! Сейчас горючая смесь подается в распыленном состоянии. Для сжигания ее приходится сжимать. Коэффициент полезного действия очень мал…
– Что же предлагаешь ты?
– Убрать карбюратор и заменить его насосом. Подавать горючее, скажем нефть, прямо в цилиндры под большим давлением, вместе с жидким кислородом. Я высчитывал – это даст огромный эффект! При этом же объеме цилиндра мощность возрастет почти втрое.
– Интересно! – Стрешнев прошелся по кабинету. – У тебя уже созрел проект?
– Еще нет, но я буду над ним работать. Такой двигатель, снабженный несколькими винтами, сможет провести межпланетный корабль через плотные слои атмосферы. Ну, как ты отнесешься к этому замыслу?
– Замысел отличный! Но будет ли хорош такой двигатель – я еще не уверен… Ты должен работать над проектом и пока никому об этом не говорить.
– Почему, Андрей?
– Так будет лучше. Поверь. И главное – не осуждай то, что делаем мы. Первый советский авиационный двигатель должен быть освоен нами, и как можно быстрей. Это очень важно. Фридрих! Очень! От успеха этой работы будут зависеть и межпланетные полеты.
10
В то время, когда Фридрих Цандер работал над чертежами и схемами двигателя высокого давления, по другую сторону океана, в Америке, в живописном университетском городе Вустере, за письменным столом сидел другой изобретатель – Роберт Годдард.
Это был высокий худощавый человек с большим лбом и спокойными темными глазами.
Перед ним, на столе, освещенном мягким светом окон, лежали гранки научной работы «Метод достижения крайних высот».
Дочитав последнюю 69-ю страницу, Годдард поставил свою подпись, бросил на гранки ручку с золотым пером и, закурив сигару, стал прогуливаться по просторному, уставленному книгами, кабинету.
Будучи профессором физики в университете имени Кларка, Годдард с четырнадцатого года вел опыты с пороховыми ракетами, пытаясь поднять их на высоты, превосходящие полет воздушного шара. Опыты предпринимались с целью ведения метеорологических наблюдений.
Три года назад он написал работу, гранки которой сейчас лежали у него на столе, и послал ее в Смитсоновский институт, прося субсидию на создание высотной ракеты.
Из института пришло письмо с просьбой назвать испрашиваемую сумму.
«Я осмелюсь назвать сумму в 250 долларов», – скромно ответил Годдард.
Через несколько дней была получена телеграмма: «Смитсоновский институт, для начала работ над ракетой, выделяет пять тысяч долларов»…
– Ого! – воскликнул Годдард. – Это же мой пятилетний заработок! Теперь я смогу развернуться…
За три года Годдард изготовил несколько пороховых ракет оригинальной конструкции. Созданием в этих ракетах выводной трубы особой формы Годдарду удалось до шестидесяти четырех процентов химической энергии пороха переводить в механическую энергию вытекающих газов. В обычной же пороховой ракете используется только два процента энергии пороха. В пушке не более шестнадцати.
Благодаря этому удачному изобретению Годдарду удалось достичь довольно высокой скорости газовой струи – 2290–2430 метров в секунду. Он решил совершенствовать свои ракеты и, чтоб добиться новых ассигнований, задумал опубликовать залежавшуюся рукопись.
Работа его была написана научным языком, с множеством формул, и он не рассчитывал на широкий успех. Однако закончил ее весьма интригующеей фразой:
«Проведенные опыты позволяют надеяться, что в недалекое время станет возможно послать ракету на Луну и произвести там взрыв осветительного снаряда такой силы, что вспышка будет видна с Земли».
Теперь, прогуливаясь по кабинету, Годдард курил и думал:
«Если журналисты заметят мою работу, они, очевидно, поднимут шум в газетах. Ну что ж… Тогда будет больше надежд получить в институте дополнительные ассигнования».
11
Весной двадцатого года был подписан мирный договор с буржуазной Латвией. До этого известия в Цандере еще жила хоть крохотная надежда на встречу с Мартой, – теперь все рухнуло… «Я потерял ее навсегда», – вслух сказал Цандер. – Надо мужаться».
И это случилось в те дни, когда Цандер заканчивал последние листы чертежей двигателя высокого давления.
Стрешнев, опасаясь, чтоб Цандер снова не заболел, приходил к нему каждый день.
В субботу утром он позвонил из цеха по телефону:
– Фридрих, голубчик, сегодня после работы поедем ко мне, – приехали старики из Калуги. Есть важные новости..
– А что? Какие новости? Может, про Циолковского?
– Не знаю… Мне звонил тесть…
Стрешнев открыл дверь своим ключом. Друзья вошли неслышно, разделись, причесались у зеркала, и только тогда Стрешнев распахнул дверь в гостиную. На диване в пуховом платке с книгой в руках сидела худенькая женщина с густыми поседевшими волосами, уложенными в пучок.
Увидев Стрешнева, она ласково взглянула на него большими серыми глазами и, выронив книгу, вскочила:
– Андрюша! Андрюшенька!
Стрешнев, обнимая и целуя мать, неуклюже топтался вокруг:
– Рад, рад, что вы приехали, мама… Очень рад! А где же отец?
– Пошел со Славиком погулять… Ну, как же ты, Андрюшенька? Все у вас благополучно?
– Все хорошо, мамочка… Отлично! Вот, позволь представить тебе моего закадычного друга – Фридриха Артуровича Цандера.
– Очень рада!
Цандер поклонился, церемонно поцеловал протянутую руку:
– Я давно мечтал познакомиться с вами.
– И я тоже… Вон вы, оказывается, какой… Андрюша так много рассказывал о вас…
Раздался звонок.
– Это они! – сказал Стрешнев и бросился открывать дверь.
В передней послышались радостные возгласы, поцелуи, и тут же в гостиную вбежал шустрый белокурый Слава. Следом вошел рослый русобородый, как сын, еще прямой и крепкий, Стрешнев-отец. Ему исполнилось шестьдесят шесть, а выглядел он лет на десять моложе.
– Я бы вас, Сергей Андреич, скорее принял за брата Андрея, чем за отца, – пожимая его руку, с улыбкой сказал Цандер.
– Живем в провинции… И воздух и питанье не то, что здесь
– Дедушка, дедушка! Иди сюда! – позвал Слава, усевшись на диване рядом с Елизаветой Павловной.
– Иду, Славик, иду, – усмехнулся дед и сел рядом с внуком.
– Ну, рассказывайте, как доехали? Какие новости? – спросил Андрей, садясь поближе.
– Доехали хорошо. Правда, на вокзале у нас чуть не конфисковали корзину с продуктами… Спасибо, один военный вмешался.
– Послали бы телеграмму, я бы встретил.
– Ничего. Все обошлось… Как же вы тут, Андрюша?
– Трудимся… Теперь полегче стало… Вот с Фридрихом Артуровичем собираемся лететь на Марс… А что с Константином Эдуардовичем? Есть ли известия?
– Выпустили! Виделся с ним перед отъездом… Передавал привет.
– Спасибо! За что же его арестовали?
– Переписывался с чудаком – изобретателем из Киева. Тот дал его адрес какому-то белому офицеру, возможно, лазутчику. Ну тот и нагрянул, видимо желая укрыться.
– И что же?
– Пробыл до ночи и ушел, а на другой день Циолковского арестовали и увезли в Москву.
– И долго держали?
– Нет, через месяц выпустили с извинениями… Глупость! Разве он мог быть в чем-нибудь замешан? Напротив, он только на Советы и надеется. Советская власть поможет ему в заветной мечте.
– И что же, как сейчас?
– Ничего… учительствует… Начал хлопоты о переиздании своих статей…
– Скажите, Сергей Андреич, а он не возбуждал вопроса о постройке ракеты? – спросил Цандер.
– Нет. Он уже много лет увлечен дирижаблями… Правда, тут я ему давал читать статью и Кибальчиче, о проекте ракеты, так он страшно разволновался…
– А где о Кибальчиче написано? – спросил Цандер.
– В «Былом», в пятом номере… Лизонька, где же у нас журнал?
– Он лежит в кабинете – Федор Семенович читал.
– Пойдемте, господа, туда. А впрочем, идите одни… Ступай, Андрюша, ступай! Мы с мамой побудем здесь.
Цандер заметил, как Сергей Андреич достал платок и вытер глаза.
– «Находясь в заключении, за несколько дней до смерти, я пишу этот проект, – читал Андрей приглушенно, стараясь подавить нахлынувшее волнение. – Я верю в осуществимость моей идеи, и эта вера поддерживает меня в моем ужасном положении».
Стрешнев передохнул, взглянув на помрачневшего Цандера, и продолжал:
– «Если же моя идея после тщательного обсуждения учеными специалистами будет признана исполнимой, то я буду счастлив тем, что окажу громадную услугу Родине и человечеству. Я спокойно тогда встречу смерть, зная, что моя идея не погибнет вместе со мной, а будет существовать среди человечества, для которого я готов был пожертвовать своей жизнью.
Я умоляю ученых, которые будут рассматривать мой проект, отнестись к нему как можно серьезнее и добросовестнее и дать мне на него ответ как можно скорее».
– И этот проект не показали ученым? Ведь тогда же были Менделеев и Столетов! – воскликнул Цандер.
– Нет, не показали… – вздохнул Стрешнев и опять стал читать:
– «Прежде всего, считаю нужным заметить, что, будучи на свободе, я не имел достаточно времени, чтобы разработать свой проект в подробностях и доказать его осуществимость математическими вычислениями…
Насколько мне известно, моя идея еще не была предложена никем…
Какая же сила применима к воздухоплаванью? Такой силой, по-моему, являются медленно горящие взрывчатые вещества…»
Андрей читал, а Цандер сидел в кожаном кресле в глубокой задумчивости. Когда речь пошла об устройстве реактивного снаряда, он вскочил, быстро взглянул на чертеж и снова сел. Он кусал губы, молча смотрел вниз, поминутно вздрагивая.
Кончив читать, Стрешнев взглянул на друга.
Цандер сидел, опустив голову на руку, и, казалось, плакал.
– Фридрих, ты плачешь?
– Нет, думаю…
– Что же ты скажешь?
– Сколько лет пролежал проект в архиве?
– Тридцать семь!
– Выходит, он был составлен за двадцать два года до статьи Циолковского?
– Да!
Цандер поднялся:
– Я преклоняюсь перед этим человеком, Андрей. Преклоняюсь перед его гением и перед его мужеством! Что наши лишения, голод, холод, неурядицы в сравнении с тем, что пережил Кибальчич? Ведь он не дрогнул перед лицом смерти!
– Да, Фридрих, – это герой!
– А что же мы? Я вожусь с этим двигателем и совершенно забросил проект межпланетного корабля. Забросил расчеты траекторий. Позор! Сегодня же, сейчас же еду и берусь за дела.
– Нет, нет, сейчас я тебя не отпущу. Кажется, пришел Федор Семенович, поужинаем.
– А что, Андрей, неужели твой отец знал Кибальчича? Я видел слезы на его глазах.
– Да, они были друзьями. Когда Кибальчича везли на казнь, отец крикнул ему: «Прощай, друг!» – и чуть за это не поплатился жизнью.
– И матушка твоя была с ним знакома?
– Она была в него влюблена… О, это романтическая и грустная история.
– Кибальчич тоже ее любил?
– Да, да, Фридрих, но об этом не надо… Мама очень страдает…
В дверь постучали.
– Пожалуйста! – крикнул Андрей.
Вошли два деда с маленьким Славиком.
Цандер поздоровался с Федором Семеновичем и, извинившись, вышел.
Дверь в гостиную оказалась открытой. Елизавета Павловна сидела в углу дивана. Лицо ее было задумчиво.
Цандер подошел к дивану, встал на колени и, молча поцеловав ей руку, выбежал из комнаты.