— Мне не о чем беспокоиться, — сказала я. — Папа устроит для меня свадьбу призраков.
— Тебе следует внимательнее смотреть на то, что происходит внизу.
— Понимаю. Ты меня испытываешь…
— Нет, у твоего отца другие планы.
— Я не вижу, что папа делает в столице, но какое это имеет значение, в конце концов? Даже если он не станет устраивать свадьбу призраков, я буду ждать Жэня. Не кажется ли тебе, что именно поэтому я не могу сдвинуться с места?
Она не обратила внимания на мой вопрос.
— Ты думаешь, этот мужчина будет тебя ждать? — Она сморщилась, словно открыла банку с вонючим тофу. Она была моей бабушкой, почтенной прародительницей, и я не смела ей противоречить. — Не стоит посвящать ему столько времени, — сказала она, погладив мое лицо широким рукавом, скрывавшим ее руку. — Ты была хорошей внучкой. Мне очень нравились персики, что ты приносила мне все эти годы.
— Так почему же ты не помогла мне?
— Я не хотела причинить тебе вред.
Странное замечание. Но она часто говорила вещи, которых я не понимала.
— Послушай меня внимательно, — строго сказала бабушка. — Тебе нужно поразмыслить над тем, почему ты сюда попала.
Но зачем? Разве мне не было суждено, так же как Линян, следовать за моим возлюбленным?
Тем временем люди встречали и провожали праздничные дни. Родители забыли принести мне новогодние жертвенные дары, хотя праздник наступил всего через несколько дней после моей смерти. В тринадцатый день первого месяца нового года они должны были поставить у моей гробницы зажженную лампу. Во время праздника Весны им следовало убрать на моей могиле, выпустить петарды и сжечь бумажные деньги, чтобы я могла тратить их в загробном мире. В первый день десятого месяца, когда по календарю начинается зима, им следовало сжечь теплые жакеты, шерстяные шапочки и обитые мехом ботинки (разумеется, бумажные), чтобы обогреть меня. В течение года, в первый и пятнадцатый день лунного месяца, моя семья должна была приносить мне жертвенные дары: вареный рис, вино, тарелки с мясом и бумажные деньги. По традиции эти дары должны были поставить перед моей поминальной дощечкой, чтобы я получила их в загробном мире. Но Шао так и не принесла ее оттуда, где она была спрятана, и никто не спрашивал ее о ней, и потому я решила, что мои родители слишком скорбят о моей смерти, чтобы искать дощечку.
Затем, во время праздника Горькой Луны[22], проходящего в самые темные и холодные дни зимы, случилось нечто, потрясшее меня до глубины души. Незадолго до первой годовщины моей смерти отец вернулся домой, и мама приготовила особую кашу с различными злаками, орешками и фруктами, приправив ее несколькими видами сахара. Мои родственники собрались в зале с поминальными дощечками и предложили эту кашу бабушке и другим членам семьи. Но опять же, мою табличку не извлекли из кладовой, и мне каши не досталось. Я знала, что обо мне не позабыли, потому что мама горько плакала обо мне каждую ночь. Это пренебрежение было дурным знаком.
Бабушка, которая, должно быть, ела кашу вместе с дедушкой в другом месте, увидела, что случилось, и прилетела ко мне. Ее объяснения были просты, но я не хотела слышать и понимать то, что она мне говорила.
— Твои родители никогда не будут почитать тебя, — объяснила она. — Это противоречит законам природы. Если бы ты была мальчиком, твой отец бил бы твой гроб палкой, чтобы наказать за то, что ты нарушил сыновний долг и умер раньше, чем он, но затем он смягчился бы и понял, что такова была твоя судьба. Но ты девушка и к тому же незамужняя. Родственники никогда не будут приносить тебе жертвенных даров.
— Это из-за того, что на моей дощечке не поставили точку?
Бабушка фыркнула:
— Нет, потому, что ты умерла незамужней. Родители растили тебя для того, чтобы ты вошла в семью мужа. Твое место рядом с ним. Тебя не считают частью семьи Чэнь. И даже если на твоей дощечке поставят точку, ее будут держать подальше от глаз — за дверью, в шкафу или в особом храме, как дощечки тех девушек, которые тебя навещают.
Я никогда не слышала ни о чем подобном раньше, но сначала поверила бабушке. Впрочем, уже через мгновение я выбросила из головы невеселые мысли.
— Ты ошибаешься…
— Потому что никто не говорил тебе об этом, когда ты была жива? Если бы твои мать и отец положили твою дощечку на семейный алтарь, они бы рисковали навлечь на себя гнев других предков. — Она подняла руку. — Лично я не имею ничего против, но есть другие, кто придерживается более традиционных взглядов. Никто не хочет видеть на семейном алтаре такую уродливую вещь.
— Родители любят меня, — твердо сказала я. — Мать, равнодушная к своей дочери, не стала бы сжигать книги, чтобы прогнать ее болезнь.
— Это правда, — согласилась бабушка. — Она не хотела этого делать, но доктор надеялся, что искра гнева ярко разгорится в тебе, и ты свернешь с предназначенного тебе пути.
— А папа не стал бы заказывать представление оперы на мой День рождения, если бы не лелеял меня, словно драгоценную жемчужину.
Стоило мне сказать это, как я поняла, что ошибаюсь.
— Он сделал это не для тебя, — возразила бабушка, — а для чиновника Тана. Твой отец хотел заручиться его согласием, чтобы получить высокий пост.
— Но чиновник Тан неодобрительно относится к этой опере!
— Он лицемер, как и многие люди, стоящие у власти.
Неужели она намекала на моего отца?
— Непостоянный человек не может быть лояльным политиком, — продолжила бабушка. — Боюсь, твоему отцу несвойственно ни то, ни другое.
Она замолчала, но выражение ее лица заставило меня задуматься о прошлом, и я наконец увидела то, чего не замечала при жизни.
Мой отец не собирался хранить верность династии Мин. Я верила, что он благородный человек, но это было не так. Впрочем, сейчас это было неважно. Я помнила, как мой отец всегда сожалел о том, что я родилась девочкой. Несмотря на это, в глубине души я всегда верила, что он балует, обожает и любит меня, но то, что произошло с моей дощечкой, и все остальное, что было с ней связано, — ведь я была незамужней девушкой, которую растили для другой семьи, — доказывало обратное. Никто не позаботился о моей дощечке, оставшейся в мире людей, и из-за этого моя душа сильно страдала. Я была словно оторванный кусок шелка. Обо мне позабыли. Я осиротела, и это было единственным объяснением того, почему я застряла на Наблюдательной террасе.
— Что же со мной будет? — воскликнула я. — Прошел всего один год, но мое платье уже износилось, и я сильно похудела.
— Твои родители могли послать твою дощечку в храм незамужних девушек, но эта идея кажется мне отвратительной, потому что в таких местах оставляют дощечки не только девушек из хороших семей, но и наложниц, и продажных девок. — Бабушка поплыла по террасе и села рядом со мной. — Свадьба призраков помогла бы им избавиться от этой глупой дощечки…
— Я могу выйти замуж за Жэня. Для этой церемонии нужна дощечка, и тогда все увидят, что на ней нет точки, — с надеждой произнесла я. — Ее поставят, и тогда мою табличку положат на алтарь семьи У и будут ей поклоняться.
— Но твой отец ничего для этого не сделал. Думай, Пион, думай. Говорю тебе: смотри внимательно. Что ты видела? Что ты видишь сейчас?
Время здесь было какое-то странное. Иногда оно медленно тянулось, иногда быстро бежало. Прошло несколько дней, и к отцу опять пришло несколько молодых людей.
— Папа занимает высокую должность, и ему приходится часто встречаться с разными людьми.
— Девочка, разве ты не слышишь, о чем они говорят?
Дела были принадлежностью большого мира. Все эти месяцы я специально старалась не прислушиваться к разговорам моего отца, но в этот раз изменила своему правилу. Он задавал молодым людям разные вопросы. Я пришла в ужас от мысли о том, что он собирается устроить мне свадьбу призраков не с Жэнем, а с кем-то другим.
— Будешь ли ты хранить верность и исполнять сыновний долг? — спрашивал он то одного молодого человека, то другого. — Ты будешь убирать наши могилы перед Новым годом и каждый день приносить на алтарь жертвенные дары? И еще мне нужны внуки. Будут ли у тебя дети, чтобы они позаботились о нас после твоей смерти?
Услышав эти вопросы, я поняла, что задумал папа. Он решил усыновить одного из этих молодых людей. У отца не было сыновей. Это было огорчительно для любого мужчины, но если речь заходила о почитании предков, это становилось настоящим горем.
— Твой отец многое для тебя сделал, — сказала бабушка. — Я видела, как он о тебе заботился — учил читать, писать, думать. Но ты была девочкой, а ему нужен сын.
Папа много лет любил меня и заботился обо мне, но теперь я видела, что его чувства были бы сильнее, если бы я была мальчиком. Я заплакала. Бабушка обняла меня.
Мне было очень сложно смириться с этим, и я посмотрела вниз на Жэня, надеясь, что его семья предложит мне кашу. Разумеется, они этого не сделали. Жэнь стоял под навесом, укрываясь от ливня, и покрывал киноварным красным лаком ворота родительского дома, знаменуя этим приход Нового года. А в это время в библиотеке моего отца некий молодой человек с маленькими глазами подписывал договор об усыновлении. Отец похлопал его по спине и сказал:
— Бао, сынок, мне следовало сделать это много лет назад!
ПЕРЕВОРОТ
Говорят, что смерть сменяет жизнь, а конец — это начало нового. Очевидно, в моем случае это было совсем не так. Я и оглянуться не успела, как прошло семь лет. Праздники и дни торжеств, в особенности Новый год, были особенно тяжелы для меня. Когда я умерла, я была худой, но без жертвенных даров я с каждым годом становилась все более хрупкой и прозрачной, и наконец от меня остался один бесплотный образ. Единственное платье, что у меня было, поблекло и изорвалось. На меня было жалко смотреть. Я все время проводила у балюстрады, не в силах покинуть Наблюдательную террасу.
Девушки, умершие от любви, приходили навещать меня на Новый год. Они понимали, что мне должно быть очень грустно. Мне нравилось проводить с ними время, потому что между нами — в отличие от того времени, когда я жила со своими сестрами в усадьбе семьи Чэнь, — не было зависти и мелочных обид. В один прекрасный день они привели ко мне Сяоцин. У нее был высокий лоб, нарисованные брови, мягкие податливые губы. Ее волосы были украшены заколками. Она была одета в одно из тех платьев, какие носили в старые времена: элегантное, с развевающимися полами и украшенное цветами. А ее ступни были такими крошечными, что когда она грациозно покачивалась, ступая по террасе, то казалась парящей в воздухе. Она была слишком прекрасна для того, чтобы стать чьей-нибудь женой, и теперь я понимала, почему так много мужчин было очаровано ею.