— A-а. Спасибо.
Клик! Клик! Клик!
— Проклятое кликанье! Этот звук действует мне на нервы!
— А мне?! Оно снится по ночам.
Грета смотрит в окно. Лучи света в окнах едва видны и заметно изменили направление. Движение на улицах становится глуше.
— Луна заходит, скоро полицейские займут свои места. Пора заканчивать.
— Знаю.
Клик! Клик! Клик!
— Ты опять тянешь, как в первый раз.
— Ты знаешь, я здесь предпоследний раз!
— Удивительно, ты это помнишь? Как мало в тебе человеческого. Сергей, ты — машина. Чекист.
— Вот когда-нибудь поедем вместе в Москву, тогда узнаешь, какой я. Там я дома. Свободен! Понимаешь, Грета? Свободен! Чекист — самый человечный из людей.
Она смотрит в окно.
— Скорее, вспышка из машины! Гаэтано возвращается! Ну, заканчивай!
Сергей быстро убирает документы в сейф, складывает аппарат.
— Ой, вторая вспышка. Он у ворот! Запирай же!
— Дверца не закрывается!
— Скорей же, бога ради!
— Что такое? Не понимаю!
Сергей возится с дверцей сейфа.
— Какая-то веревочка высунулась! Все в порядке! Исчезаю!
Грета зажигает свет в коридоре. Закрывается маленькая дверь кабинета и одновременно отворяется наружная дверь. Исчезает Сергей, и появляется Гаэтано. Грета медленно идет по освещенному коридору навстречу мужу, снимает с него шляпу и вводит в спальню. Зажигает там свет и тушит его в коридоре.
Воцаряются тишина и мрак. Издали слышатся смех и голоса Гаэтано и Греты.
Машина мчится по улице. Снопы света уличных фонарей скользят по потному лицу Сергея. Ганс у руля. Спокойно говорит:
— Ну как?
Сергей устало:
— Едва не засыпался.
Альдона тревожно и быстро:
— В чем дело?
Сергей не сразу:
— Какой-то шнурочек из сейфа свесился наружу… Створки точно притерты… Не мог закрыть…
Ганс спокойно:
— Я уже решил оставить машину Альдоне и бежать на помощь.
— Через заднюю калитку?
— Да.
— Правильно. Ну ничего. Обошлось!
— На этот раз.
— Да. На этот.
Молчание. Они выезжают за город. Автомобиль набирает скорость. Свист ветра и воздуха. Полная темнота. Ганс включает фары.
Голос Альдоны:
— Ты очень боишься, Сергей?
— Во время операции — нет. Некогда. Я работаю. Потом, на следующий день, на меня находит страх. Утром после такой ночи проснусь и страшно.
— Тяжелая работа.
— Да. Меня изнуряет кликанье аппарата. А у вас что всего хуже?
— Все. Страх за тебя, Сергей. Кажется, было бы легче лезть в дом с тобой вместе. Ждать вдали с пистолетом в руке и не знать, что с тобой делается, — это ужасно!
Сергей устало:
— Включи радиоприемник, Альдонка. Это дает нам силы выносить все это.
Музыкальная передача из Москвы.
Комната аптекаря. Сидят в креслах Иштван и Сергей.
— Ну как Грета?
— Держится. Пока…
— Боится?
— А как ты думаешь, Иштван?! Еще год на государственную работу, и я — врач! Еще одна специальность!
— Трудно при наших условиях учиться?
— Еще бы! Я мечтаю о минуте, когда перед отъездом в Москву прокрадусь на берег какого-нибудь озера и швырну пистолет в воду! Вот будет славно. В Москве мы заживем неплохо, будем вспоминать и смеяться над этими каторжными годами.
— Я, Сергей, хотел бы быть лингвистом. Сидел бы себе с книгами и работал! Хорошо!
Иштван хохочет.
Лето. Советские дети собирают ромашки и васильки на лугу под березками. Рожь. Простор. Серебристо-голубой цвет. Незатейливая и бесконечно родная картина. Родина.
Горная тропинка. Чужой приторно-красивый пейзаж. Снег, луга, цветы, коровы, толпы иностранных туристов. Затерявшись среди них, идут два туриста, обвешанные биноклями, фотоаппаратами и флягами. У них в руках палки, на носу черные очки. Это Степан и Иштван.
Степан:
— Сегодня твоя тройка, Иштван, идет на последнюю операцию с полковником. Центр считает, что Гаэтано скомпрометирован достаточно, пора перестать рисковать и переходить к мирному сотрудничеству. Грета пусть предупредит, что к ней приедет двоюродный брат. Перед вашим отъездом Грета подготовит торжественный ужин. Вы с Лёвушкой за столом покажите полковнику фотографии его документов и объясните, что вы — агенты японской разведки и вербуете его для работы на Токио. Если почувствуете, что выгоднее сослаться на советскую разведку, то используйте этот вариант, на месте вам будет виднее. В дальнейшем материалы станет получать Лёва или кто-нибудь из его эксплуатационной бригады, скажем, Петр. А твоя бригада, Иш-тван, получит новое назначение. Пусть сегодня Сергей договорится с Гретой о секретном свидании за городом и там подготовит с ней передачу.
— Как быть с Гретой?
— Свою судьбу пусть она решит сама: хочет покоя и довольства — пусть живет с полковником. Откажется от спокойного житья, значит, наш пример ее кое-чему научил. Кадры нам нужны.
— Понятно. Когда будет почта? Мы два месяца сидим без писем из дома!
— Писем нет. Надо ждать. Я сам волнуюсь: дома у меня заболел сын!
Ночь. Идет дождь. Машина Сергея.
— Раз Гаэтано дома, не в «Империале», то как же ты пойдешь, Сергей?
— Надо. Это — последняя вылазка.
— Но…
— Без «но», Альдона. Осталось три минуты. Мой пистолет. Все. Теперь вы. Пистолеты?
— Все в порядке.
— Ганс, прикрой меня по второй схеме.
— Есть прикрыть по второй схеме.
— Сигнал! Внимание!
Две темные фигуры выходят из машины.
Темный коридорчик в доме полковника.
— Здравствуй, птичка!
— Здравствуй! Тише! Ко мне нельзя, Гаэтано дома!
— Знаю. Что он делает?
— Выпил за ужином и спит.
— Прекрасно. Впусти меня.
— Нельзя. Он услышит. Умоляю, будь разумным!
— Иди вперед, Грета.
Кабинет. Мрак. Чуть синеют окна. Сквозь щель в бархате вспыхивает тонкая полосочка света. Две темные фигуры.
— Скоро?
— Осталось минут на десять. Больше здесь ты меня не увидишь.
— Господи… Я умираю от страха…
Клик! Клик! Клик!
Вдруг в коридоре хлопает дверь спальни и распахивается дверь кабинета. Входит одетый в щегольскую пижаму полковник, останавливается в дверях, зажигает свет, закидывает руки на глаза и сладко потягивается. Видны только его белые зубы и черные закрученные кверху усы.
— Ох, и сладко же я заснул, моя куколка! А-а-х!
Он все еще потягивается и ничего не видит. Перед ним стоит Сергей с маской на лице и с пистолетом в руке. Грета прислонилась спиной к стене, в руках у нее дрожит зачем-то взятый со стола газетный лист. Полковник опускает руки, делает шаг вперед и вдруг замечает все. Видит открытый сейф, кипу документов и фотоаппарат.
— Руки вверх! Входите и ложитесь на пол!
— А-а-а… — левой рукой Гаэтано хватается за сердце, а правой за горло. Дергается. Хрипит. Медленно и шатаясь движется вперед. Вдруг молниеносным прыжком в бок летит к боковой двери, распахивает ее и с налета натыкается головой в грудь Ганса, который в правой руке держит пистолет, а левой сильно толкает полковника обратно в кабинет. У Ганса на лице тоже маска. Полковник поражен.
— Немцы!!!
Он отступает к середине комнаты, поворачивает голову то к Сергею, то к Гансу. Люди в черном стоят неподвижно.
— Ничего не понимаю! Что это?!
И вдруг, поняв, что он погиб, в ярости кричит:
— Пррроклятье!
— Ложитесь лицом вниз! Ну, быстро! — командует Сергей.
— Пошли к черту! — отвечает полковник, падает в кресло, роняет голову на руки и застывает в позе злобного отчаяния.
Тишина. Ганс в дверях стоит как изваяние. Грета трепе-Фот с нелепой газетой в руке, потом, по кивку Сергея, запиРает дверь в коридор на ключ и кладет его на стол. Задергивает занавески на окнах. Полковник временами трясет головой и сквозь пальцы тихонько шепчет:
— Погиб… Погиб… Конец…
Задумывается.
Сергей выходит из-за стола и мягко говорит:
— Вы напрасно волнуетесь, синьор полковник! Ваше дело далеко не потеряно: все может остаться так, как было, за исключением вашего заработка, он станет больше!
Полковник вяло поднимает голову:
— Что? Как вы сказали? — он трет лоб.
— Мы — не немцы. Я — представитель японской разведки. А японцы молчат и хорошо платят. Будем работать вместе! Договорились?
Лицо полковника отражает вихрь мыслей — надежду, радость, отчаяние.
— Не верю! Вы испытываете мою верность? Сволочи!
Он роняет голову на руки и судорожно рыдает.
— Ни одному слову не верю! Слишком хорошо вас, немцев, знаю…
И вдруг принимает решение. Опускает руки, закуривает. Резко кричит Сергею:
— Чин?
— Что? Не понимаю!
— Воинское звание, черт побери! Надеюсь, что говорю с офицером?
— Я — подполковник.
Гаэтано Мональди несколько раз глубоко затягивается и швыряет на ковер тлеющую сигарету.
— Синьор подполковник, я признаю себя побежденным. Опустите пистолет. Он уже не нужен. Я погиб. Я не верю ни одному вашему слову.
Горький смех.
— Ну да, и вы не немецкая графиня, а японка, ха-ха! Проклятье! Сейчас, женщина, накиньте на себя меховое манто. Как есть, в манто и белье, садитесь в свою машину и уезжайте освежиться после бурной сцены ревности со стороны пьяного мужа. Вернетесь часа через два-три. Я приведу кабинет в порядок, оденусь… Возьму бутыль виски и стакан, и в своей машине уеду в горы. Знаю недалеко очень крутое место… Выпью бутылку… Когда почувствую, что алкоголь проник в мозг, спущу машину и себя под откос. Вскрытие покажет, что всему виной не самоубийство, а нетрезвое состояние.
Полковник снова уронил голову на руки и застыл в позе примирения с судьбой: он как будто бы осел в кресле, ушел в него.
Грета вышла, в кабинет донесся звук мотора. Не поднимая головы полковник слабым голосом сказал:
— Женщина убралась. Теперь ваша очередь, господин подполковник, чтоб вас черти взяли!
Тихо. Полковник расплылся в кресле, Сергей не спеша собирает свои вещи.