— Гайль Гитлер! Садитесь, Кемпнер. Я сейчас просмотрел личные дела работников нашего шифровального отдела. Там неблагополучно, Кемпнер. Я отвечаю за политическую благонадежность всех наших чиновников, имеющих отношение к работе за границей, вы — только за шифровальщиков. На этом отрезке наши пути совпадают.
— Я в вашем распоряжении, мой фюрер.
— Скажите, Кемпнер, какого вы мнения о герре Айхенш-токе?
— Плохого. Он мне кажется опасным. Я подозреваю, что он из евреев — фамилия подозрительная, к тому же наружное наблюдение установило, что перед сном он полчаса гуляет по улице, где когда-то была синагога. Я хотел было взять его под особый надзор, но…
— Что «но», Кемпнер?! Говорите короче и яснее.
— Группа антропометрии особенно тщательно замерила его лицевой угол и челюстно-носовой индекс. Оказалось, он принадлежит к южногерманскому типу немца: он действительно родом из Тироля.
Бюлов закуривает сигару, презрительно кривит рот и Цедит сквозь зубы:
— Настоящие немцы, Кемпнер, родятся только в Пруссии. Заметьте себе это. И не морочьте себе и мне голову насчет немцев с юга.
— А наш фюрер?
Бюлов спохватывается, крякает и недовольно:
— Адольф Гитлер — блестящее исключение, которое лишь подтверждает общее правило. Гайль Гитлер!
— Гайль! У меня есть еще одно основание для подозрения: герр Айхеншток за последнее время перестал занимать у товарищей деньги, расплатился с долгами и стал хорошо одеваться.
— Гм… После поездок в Женеву? Так, так… Что говорит в Женеве Тон?
— Герр полковник подтверждает мои подозрения. Он следит за герром Айхенштоком через одного своего родственника или доверенное лицо.
— Хорошо. Усильте наблюдение и вы сами. Теперь другая неприятность, Кемпнер, ответьте прямо: почему стал пить герр барон фон Голльбах-Остенфельзен?
— Не могу знать, мой фюрер. Господин барон вне подозрений, и я никогда не интересовался его личной жизнью.
— Напрасно, Кемпнер. Каждый немец, кроме рейхсфюрера, может быть под подозрением! Я удалил барона от шифров и кодов, но удалить его из министерства не в силах: сопротивление кадрового состава будет слишком велико. Двоюродный брат барона женат на племяннице нашего министра, барона фон Нойрата, и герр фон Риббентроп имеет это в виду. А пока, Кемпнер, поинтересуйтесь его семейной жизнью!
Парк. Золотая осень. Иштван и Сергей на узкой дорожке.
Сергей:
— Я полагаю, что Экономист дал нам достаточно материалов для того, чтобы умереть в лапах абвера или гестапо. Пора дать ему понять это и перейти от фантастики к делу.
Иштван:
— Центр тоже так думает. Но нужен плавный переход. Ты, Сергей, не давай новых, более опасных тем, а поворачивай старые на новый лад. Исподволь начни говорить о военных заказах заводу Кирова и так далее. Потом мимоходом поинтересуйся, от кого именно немцы в Ленинграде получают такие сведения. Так медленно, осторожно, рукой в бархатной перчатке подведи Экономиста к раскрытию агентурной сети. Конечно, увеличь оплату и углуби конспирацию. Когда дело сдвинется с места, познакомь Экономиста с Гансом, то есть с сыном Путилова, бывшим пражским студентом. Думаю, все пойдет хорошо!
Гостиная Дорис Шерер. Дорис в нарядном пеньюаре у столика с бутылками виски и газированной воды. Рядом вазочка с шариками льда. Видна левая сторона лица и белая рука. Сергей ходит по комнате со стаканом в руке.
— Не выходит, милый?
— Нет. Я боюсь, Дорис. Пойми — не имею права рисковать тобой и собой. Риск вслепую — глупый риск!
Молчание. Дорис наблюдает, как по стеклам стекают дождевые капли.
— Осень наступила… Как быстро летит время! Ты не можешь смелее пользоваться услугами твоих коллег по банку?
— Нет. Боюсь открыть им источник информации.
— Правильно. Это означало бы мою смерть. Надо быть осторожным. Но пора серьезно заняться делом. Время идет, милый!
Молчание.
— Налей мне еще немного виски и брось пару шариков льда. Хорошо, Дорис, хватит. Нам нужно остро и ясно мыслить. Слушай, а если я привлеку к делу моего друга и верного помощника, Лайоша Батори? Это дворянин, сердечный друг моего покойного отца и вполне порядочный человек. Он, как говорится, выходил меня с пеленок и воспитал. Он — управляющий моего единственного имения. Надо же чем-то отблагодарить человека, он иначе не возьмет денег?
— Пожалуй, ты прав. Я тебе верю, но знаешь ли, милый, я люблю тебя, но не на столько, чтобы потерять совесть. Я заменю материалы о Германии материалами о России? Хотя они и не так заметно связаны с движением курса акций наших заводов и мы не заработаем так быстро и много, но все же они — термометр подготовки к войне. Что ты об этом Думаешь?
Сергей, едва сдерживая радость, с притворной вялостью отвечает:
— Не знаю, право. Я не гонюсь за деньгами. Если тебе это удобно, давай используем эти материалы. Я вызову в Берлин Лайоша Батори, он найдет здесь нужные связи, и начнем дело, но на этот раз по-новому и шире. Кстати,
Дорис, у вас в большом спросе иностранная валюта. Не хочешь ли ты получить деньги в долларах?
— Нет, нет: их размен — улика! Какой ты наивный, мой дорогой Черт с копытами! У нас за всеми следят! Нам с тобой нужны незаметные немецкие марки.
— Тогда я буду жить на доллары, а деньги от перепродажи акций передам тебе. Думаю, для начала тысячи две в месяц.
— Не считай того, чего нет! Познакомь меня с герром Ба-тори, я на него посмотрю, и тогда решим что делать, милый!
Ленинград. Адмиралтейский завод. Лунная ночь. Силуэт зданий и верфи. Пусто. В густой тени тихие голоса. Молодой голос:
— Без трех минут четыре. Неужели не придет, Владимир Петрович?
— Придет, Алеша. Он третий в списке, говорят, добытом нашими разведчиками.
Молчание. Бой часов, вдоль тени от заводских сооружений пробирается фигура человека. Четверо чекистов внезапно выбегают из засады.
— Стой! Руки вверх!
Человек испуганно:
— Что вы, товарищи… Я — вахтер, проверяю свой участок перед сменой…
— Руки вверх! Ну! Бросай оружие! В ответ выстрел. Один из чекистов падает. Отчаянная борьба. Пожилой чекист, уводя арестованного:
— Вызовите «скорую помощь»!
Голос чекиста, нагнувшегося к раненому:
— Поздно, товарищ начальник, Алеша убит!
Дождь. Парк. К мокрой от осеннего дождя статуе тевтонского рыцаря с мечом жмутся фон Зиттарт и барон. С меча рыцаря на шляпу Роя льется вода, но он этого не замечает и только мокрым рукавом машинально вытирает лицо.
— Гадина, ведь я же запретил прикасаться к бумагам! А вы вздумали их воровать?!
Он задыхается от ярости. Барон, понурясь, молчит, опустив голову на грудь.
— Слюнтяй! Поднимите голову, барон фон Голльбах-Ос-тенфельзен! Ну! Я приказываю: поднять голову!
Барон поднимает голову.
— Вы смеете улыбаться?! А?
Дождь усиливается.
— На днях вас арестуют. Если в вас еще осталась хоть капля дворянской крови, то вы не отдадитесь живым в руки этому хамью. Стреляться не советую: имя Голльбах-Остен-фельзен должно остаться незапятнанным.
фон Зиттарт крепко берет барона за отвороты плаща.
— Вы уйдете тихо, Эрих. Без скандала. Из-за небрежного обращения с газом на собственной кухне. А завтра верните мне долг, слышите?
Они стоят друг против друга.
— Вы сумеете умереть с честью, Эрих?
— Нет, Роберт. Этого не нужно. Я уже умер…
Барон беззвучно смеется и, сгорбившись и подняв воротник, медленно уходит в завесу дождя.
Опушка осеннего парка. Полуголые поредевшие ветви, последние бурые листья крутятся по ветру над пустыми грязными клумбами. Рой и Сергей стоят в кустах, их ноги в грязи, по лицам течет вода.
Сергей мягко и укоризненно говорит:
— Эх, барон, барон… А ведь мы решили быть друзьями и оба дали друг другу доказательства доверия, и вот теперь выясняется, что вы украли документы! Куда это годится? Разве на воровстве далеко уедешь? Признался бы во всем раньше… Мы дали бы деньги на лечение в Швейцарии или Париже… Все могло бы идти хорошо, если бы вы были откровенны!
Барон, помолчав:
— Я не мог.
— Почему?
— Я работаю не один. На моем горле рука.
— Чья рука?
— Нет… Пока… Рука моего сообщника. Но она не менее жестока.
Молчание. Шорох дождя, подвывание ветра.
— Эрих, завтра мы вдвоем уезжаем в Швейцарию!
Барон грустно качает головой.
— Поздно, граф. Меня уже не выпустят за границу. Помогите мне еще раз достать документы.
— Зачем они вам?
— Вы дадите мне денег, и я расплачусь с долгами. Пожалуйста.
— А где хранятся документы?
— В соседней с курьерским залом комнате. В железном ящике.
— В сейфе?
— Нет. Перед отправкой адресатам с курьерами они лежат в простом ящике. Наши две комнаты отпираются и закрываются вместе.
— Как долго вы можете держать материалы?
— В течение ночи.
— Вы можете сделать слепок с ключа?
— Могу.
— Послезавтра встретимся здесь, но среди кустов, вон там, видите? Я дам вам зубоврачебную быстро твердеющую пасту для слепка с зубов. Нагрейте ее пальцами и аккуратно отпечатайте ключ с одной и другой стороны. Ключ потом хорошо вытрите носовым платком, чтобы удалить отпечатки ваших пальцев. Поняли? Желаю успеха.
Скромно обставленная комната. Четыре мужчины и одна женщина совещаются, часто прислушиваясь, по очереди на цыпочках подходят к двери. Говорят они быстро, нервным шепотом, сдвинув головы над круглым столом. Их слов не разобрать. На комоде патефон играет шутливую песню с громким голосом и оркестровым аккомпанементом.
Пластинка кончается, люди не замечают этого, и патефон громко хрипит. Один, высокий в пенсне, поднимается и говорит негромко, но торжественно:
— Ну все. Мы сделали выводы из неудачи на верфи. Такие провалы больше не повторятся. Я могу сообщить в Берлин, что с разобщенностью и кустарщиной мы покончили. Теперь у нас создана организация военного типа с железной дисциплиной и единым руководством. Я сообщу н