Дышать трудно, но мы переводим дух с довольной улыбкой.
— А палатка Тэллюа?
— Ага, наконец, вспомнили! Я ждал этого вопроса.
Дерюга подходит к кустам и картинным жестом их раздвигает.
— Страна Страха! — театрально декламирует он.
В лучах восходящего солнца среди неописуемо пышных цветов олеандра я вижу повисшую над поселком треугольную площадку, к которой ведет узкая тропинка. Позади площадки очевидно обрыв на другую сторону горы. Точно порхая в воздухе, играют на солнце яркими красками две большие палатки.
— Волшебное гнездо нашей Жар-птицы! — любезно добавляет он, злобно блестя глазами.
Я с восхищением гляжу вперед и вдруг вижу толпу туземцев. Люди галдят и машут руками. Из их гущи отделяется фигура в мундире и шлеме и пускается наутек. В обеих руках легионера бьются куры.
— Ба, — цедит сквозь зубы Дерюга, — я так и думал: господин лейтенант со своими молодцами уже изволил прибыть! Хорош обход района! Слышите радость благодарного населения?
Возбужденная толпа выла и проклинала. Потом вопли вдруг стихли: лохматые фигуры рассыпались как горох, навстречу нам показался Сиф. У него под глазом — здоровенный синяк, лицо помято, и, видимо, сержант не в настроении распоряжаться.
— Командуйте вы, — прошу я Дерюгу.
— Да что тут командовать! Разбивайте свою палатку прямо у источника: вода обеспечена днем и ночью. Вон те палатки — наши, вот моя, а вот герра Балли.
— А где же он сам?
— Сейчас узнаем. Эй, ребята, где профессор? В обходе? Ладно, скоро вернется: мы практикуем выезды с базы на два-три дня для освоения района. Вот что, мсье, — Дерюга оборачивается ко мне, — купайтесь и наводите красоту, даю вам час времени. Потом захожу за вами, и мы отправляемся вместе вон на ту площадку — в гости к прекрасной Тэллюа.
«Любопытно, — говорю я себе, застегивая пуговицы мундира. — Очень любопытно, — пальцы слегка дрожат от волнения. — Уж не включился ли и я в блестящую компанию соискателей? Олоарт — Лаврентий — Лионель?.. Не хватает только меня и Сифа».
Надеваю шлем. Бросаю последний взгляд в зеркало, которое держит мсье Свежесть.
«Чертова баба… а интересно все-таки, как она выглядит?»
— Вы готовы?
На Дерюге новенький белый костюм. В крепости он ходил неряхой, а здесь, в горах, принарядился… Забавный тип… А я?!
Мы замечаем парадную вылощенность друг друга, оба смущены и смотрим в стороны.
— Прекрасная погода, мсье ван Эгмонт!
— Чудесный воздух, граф!
Вот и площадка. Красивый обширный шатер из пестрых тканей, позади него шатры и навесы поменьше. У входа шест с рогатым черепом какого-то животного и копья с флажками, на одном узнаю бело-красные цвета Олоарта аг-Дуа. За палатками громкий смех и говор — молодые женщины заняты стряпней.
Какая бодрость! Воздух пьянит, как вино… Эх, славно! И, готовясь войти в шатер, вдруг замечаю над зубчатой вершиной горы легкое облачко — первое облачко Сахары! «Привет тебе!» — говорю я ему и смело поднимаю полу шатра.
В первый момент после яркого утреннего света шатер кажется темным. Вверху отверстие, сквозь которое льется поток сильного голубоватого света и видно радостно сияющее небо. Потом замечаю второй источник освещения — широкое отверстие в задней стене, затянутое прозрачной оранжевой тканью: оно пылает в темноте, как большой фонарь. Постепенно глаза привыкают — медный треножник, вьется дымок и чувствуется запах благовонного курения. На корточках сидит молодая женщина в полосатом халате — рабыня, по-здешнему шаклитка, с белым веером… Еще замечаю смутные очертания столика, чашки и сласти, ковер на полу и многое другое… но все это выпадает из внимания… Не отрываясь, я гляжу только прямо перед собой.
Посредине шатра, под отверстием в потолке, устроено возвышение, покрытое цветными тканями и подушками — род ложа или староиспанской эстрады. Столб голубого света упирается в него, и на фоне прозрачной темноты шатра яркие краски драпировок сверкают, как эмаль. На возвышении лежит девушка, одетая в короткий халат лимонного цвета, поверх которого наброшен второй ярко-голубой халат. Его атласные широкие складки свободно рисуют небольшое стройное тело. Голубые лучи сверху и оранжевые со стороны перекрещиваются и чудесно мягкими цветами освещают всё — и ткани одежды, и золото украшений, и даже смуглую кожу: девушка светилась и отливала разноцветными бликами, как большой драгоценный камень или крыло бабочки. Вот она шевельнулась, приподнялась мне навстречу, все краски вспыхнули и заиграли, даже тщательно причесанные волосы показались цветными, даже каждый пальчик маленькой босой ножки, перехваченной браслетом, нежно мерцал из темноты оранжевым и голубым.
Я молча стоял и любовался… Я боялся спугнуть это светящееся существо — казалось, оно взмахнет яркими крыльями и упорхнет в смеющееся вверху небо, как настоящая Жар-птица.
— Это — Большой Господин, о котором я говорил тебе, Тэллюа.
— Лионель?! И вы тут?!
— Проездом… Начал обход зоны с этого места.
Теперь я вижу и лейтенанта: он полулежит перед эстрадой на ковровых подушках. Поверх походного мундира накинут красный бурнус зуава. «И он тоже?» — улыбаюсь я.
Лаврентий не может упустить случая:
— Ах, мсье д’Антрэг, как вы предусмотрительны: взять в обход безлюдной пустыни парадную форму — это не всякому придет в голову. Пистолет не забыли?
— Нет, никуда не уйти от всех наших пошлостей — они путешествуют с нами, — я обрываю Лаврентия и подхожу к Тэллюа.
Она встает и, прижав к груди обе руки, кланяется в пояс. Говорит гортанным голосом, с трудом подбирая французские слова, как ребенок в школе, старательно и наивно:
— Здравствуй, Большой Господин!
Начинается официальная часть разговора, ряд обязательных вопросов и предписанных приличием ответов. Девушка говорит спокойно и рассматривает меня из-под синих ресниц. Я стою перед эстрадой с листком в руках, поперхиваясь, читаю ответы.
— Ма ту лит? — спрашивает она певуче.
— Аю, эль кейрас, танемерт! — заикаюсь я.
Потом повторяем то же, но наоборот:
— Ма ту лит? — спрашиваю я.
— Аю, эль кейрас, иншаллах! — улыбаясь, отвечает она.
— Т-эс-ламет?
— Аю, э-с-лама, танемерт!
— Т-эс-ламет?
— Аю, э-с-лама, иншаллах!
И так далее, пока церемония не подходит к законному концу.
Потом, обернувшись к рабыне, девушка продолжает говорить на своем языке, та, с любопытством меня разглядывая и мешая французские и итальянские слова, переводит: «Пусть Аллах меня благословит… Рад ли я, что добрался до этой прекрасной страны? Слава Аллаху, если да… Её бедный шатер принадлежит мне, она — моя бедная рабыня…»
Тэллюа спокойно стоит в сиянии небесных лучей, желтый и голубой атлас широких одежд мягко блестит в полутемном шатре. Неясно, очень неясно я вижу золотой обруч от уха к уху, продолговатое смуглое лицо, блестящие черные глаза и ярко накрашенный алый рот. Тонкие брови насмешливо вздернуты.
«Нет, не рабыня, — думаю я, усаживаясь на ковер, — и, к сожалению, не моя».
Рабыни принесли несколько больших и малых кувшинов и чашки.
— Туареги не пьют и не курят, но они — люди, и у них есть своя страсть, национальное удовольствие и слабость — чаепитие, — поясняет Лионель. — Это единственный в Африке народ чаехлебов. Да-да, не удивляйтесь, ван Эгмонт: в центре Сахары ценят чай не менее, чем под пагодами Пекина или в Лондоне. Сейчас вы увидите ритуал приготовления чая в горах Хоггара.
Между тем Тэллюа насыпала в большой кувшин с широким горлышком из кувшина с узким горлышком сахарный песок, отмерила из маленького красного кувшинчика китайский чай — так, как это делают аптекари — постукивая пальчиком по горлышку, долила немного кипяченой воды и стала покачивать смесь, заглядывая одним глазом в горлышко. Когда заварка настоялась, девушка крикнула, и другая рабыня быстро внесла котелок с еще булькающим кипятком. Туда и была добавлена заварка — началась церемония чаепития. Тэллюа говорит что-то рабыне, гортанный голос звучит, как мягкие удары медного гонга, произнося сложные формулы здешних любезностей, она певуче растягивает слова.
Видимо, девушка с удовольствием играет роль хозяйки. Она стоит, слегка опустив голову, искоса поглядывая на нас троих. Лионель блаженно молчит, я разглядываю хозяйку, разговор поддерживает Лаврентий. Раза два я испытывал горячее желание за наглый тон и шутки встать и сильно ударить его по голове.
— Откуда едет Большой Господин?
— Из Голландии… Ты знаешь, где это?
Тэллюа делает грациозный жест отрицания.
— Очень далеко. Там всегда дождь.
— Каждый день?
— Совершенно точно.
Тэллюа изумленно переглядывается с рабыней. Она явно завидует мне.
— Но если идет дождь, то солнца нет?
— Нет. На небе там всегда тучи. И часто бывает холодно и темно.
Теперь девушка разглядывает меня с сочувствием.
— Бедный Большой Господин… Зачем же он живет в такой стране?
Тэллюа озадачена и с любопытством ждет ответа.
— У него там много жен, — объясняет Лаврентий.
— Сколько же?
— Да пятьдесят наберется наверняка.
Девушка удивлена и что-то соображает.
— А детей?
— По трое и больше от каждой. Всего 168.
Этот вопрос обе женщины обсуждают между собой довольно долго. Цифру 168 переводят неуверенно, и Дерюга подтверждает ее на пальцах.
— Аллах возлюбил Большого Господина, — серьезно заключает Тэллюа и глядит на меня с уважением. В эту минуту у нее милый вид совершенного ребенка.
— Сколько тебе лет, Тэллюа? — спрашиваю я. Она отвечает по-французски, я понимаю только слово десять.
— Десять, — подтверждаю я, показывая пальцы обеих рук, — и еще сколько?
Рабыня предлагает помощь, но мне приятно говорить с самой хозяйкой, и я продолжаю разговор на пальцах. Мы не понимаем друг друга. Тэллюа, мило улыбаясь, оборачивается к служанке и произносит длинную фразу.
— Если Большой Господин хочет знать точно, сколько госпоже лет после десяти, — переводит женщина, — то пусть остается на ночь и считает — если у него хватит сил.