— Но все трое могут и не быть виновны, — предположила леди Мерривезер. — А что, может и хорошо, если одна из них не принимала в этом участия. Если она будет возмущена и уязвлена тем, что ей откроется…
— … то ее можно будет убедить свидетельствовать против остальных. Да, очень хорошо, но которая из них?
— Алла.
— Самая застенчивая?
— Так выглядит со стороны, но это скорее скрытность, чем застенчивость. Предоставь это мне, дорогая.
— С радостью. — Само по себе признание Голубого Барда ничего не значит. В конце концов, артисты всю жизнь лгут. Если Таэна справится, то Алла Тирелл станет хорошей подмогой. — Сир Осни тоже должен сделать признание. До сознания остальных нужно довести, что только через раскаяние они смогут заслужить королевское прощение и право отправиться на Стену. — Что до Джалабхара Ксо, то для него рассказать правду — было бы соблазнительным выходом. На счет остальных она была не так уверена, но Квиберн умеет убеждать…
Когда они выбрались из ванны, рассвет только-только разлился над Королевской Гаванью. От долгого пребывания в воде кожа королевы побледнела и сморщилась.
— Останься со мной, — попросила она Таэну. — Я не хочу ложиться одна. — Она даже пробормотала молитву прежде, чем забраться под одеяло, умоляя Мать послать ей сладкие сны.
Но как всегда это оказалось бесполезным сотрясением воздуха. Боги глухи. Серсее снова снилось, что она оказалась внизу в темнице. Только на сей раз вместо певца к стене была прикована она. Она была обнажена, и из ран на ее груди, в том месте, где Бес откусил ее соски, сочилась, капая на бедра, кровь.
— Прошу, — умоляла она, — Пожалуйста, только не моих детей, не трогай моих детей. — Но Тирион только злобно пялился на нее в ответ. Он был тоже обнажен, и с ног до головы был покрыт жесткой шерстью отчего был больше похож на обезьяну, чем на человека. — Ты увидишь, как их коронуют, — произнес он. — И ты увидишь, как они умрут. — Потом он присосался к ее кровоточащей груди губами, и ее с ног до головы, словно раскаленный кинжал, пронзила боль.
Дрожащая, она очнулась в объятьях Таэны.
— Кошмар, — слабо пробормотала она. — Я кричала? Прости.
— При дневном свете сны обращаются в прах. Снова карлик? Почему он так тебя пугает, этот маленький глупый человечек?
— Он меня убьет. Это было предсказано, когда мне исполнилось десять лет. Я хотела узнать, за кого я выйду замуж, но она сказала…
— Она?
— Майега. — Слово получилось неразборчивым. Она все еще слышала голос Малары Хизерспун, которая настаивала, что если не вспоминать о пророчестве, то оно не исполнится. — «Но в колодце она не была такой молчаливой. Кричала и выла она очень громко».
— Тирион — валонкар, — продолжила она. — Вы используете в Мире это слово? На Высоком Валирийском оно означает младший брат. — После того, как Мелера утонула, Серсея узнавала про это слово у септы Саранеллы.
Таэна взяла ее руку в свою и сжала.
— Это была ужасная женщина, старая, больная и уродливая. Ты была юна и красива, полна жизни и величия. Ты рассказывала, что она жила в Ланниспорте, поэтому она отлично знала про карлика и то, что он убил вашу мать. Эта тварь не посмела тебя ударить, зная, кто ты есть, поэтому она решила уязвить тебя своим змеиным языком.
«Возможно ли, что это так?» — Серсее очень хотелось в это поверить.
— Но Мелара умерла, как она и предсказала. И я так и не вышла замуж за Рейегара. А Джоффри… карлик убил моего сына прямо у меня на глазах.
— Одного сына, — поправила леди Мерривезер. — Но у тебя есть второй, славный и сильный, и никакое зло ему не грозит.
— Не грозит, покуда я жива. — Произнесенные вслух, эти слова помогли вселить в нее уверенность в том, что так оно и будет. — «Да. При дневном свете сны обращаются в прах». — Снаружи утреннее солнце начало пробиваться сквозь завесу облаков. Серсея выскользнула из-под одеяла. — Этим утром я буду завтракать с королем. Я хочу видеть сына. — «Все, что я делаю, я делаю ради него».
Томмен помог ей придти в себя. Никогда прежде он не был с ней таким милым, как этим утром, болтая про своих котят, намазывая мед на ломоть черного горячего хлеба, только что вынутого из печи.
— Сир Зарапка поймал мышь, — поведал он ей. — А леди Усик у него ее стащила.
«Я никогда не была такой невинной и милой», — вспомнила Серсея. — «Как же он думает править этим беспощадным королевством?» — Мать внутри ее хотела только защитить его, а королева понимала, что он должен вырасти жестче, иначе Железный Трон неизбежно его уничтожит:
— Сиру Зарапке нужно учиться отстаивать свои права, — сказала она в ответ. — В этом мире слабые всегда оказываются добычей сильных.
Король, облизывая мед с пальцев, задумался над сказанным.
— Когда сир Лорас вернется, я хочу научиться сражаться копьем, мечом и кистенем, так же, как и он.
— Ты научишься сражаться, — пообещала королева. — Но не у сира Лораса. Он не вернется, Томмен.
— Маргери говорит, что вернется. Мы за него молимся. Мы просим у Матери ее милости, и у Воина — дать ему сил. Элинор говорит, что это самая главная битва сира Лораса.
Она пригладила его волосы, мягкие золотистые кудри так сильно напомнили ей о Джоффе.
— Будущий вечер ты проведешь с женой и ее кузинами?
— Нет, не сегодня. Она сказала, что желает поститься и очиститься.
«Поститься и очиститься… ах, да! Грядет Девичий День».
Уже много лет Серсее не приходилось отслеживать приход этого святого дня. — «Будучи трижды замужем, она все еще хочет заставить нас верить в то, что она девушка». — В скромном белом наряде малютка-королева поведет свой курятник в септу Бейлора, чтобы поставить у ног Девы высокие белые свечи и украсить ее шею пергаментной гирляндой. — «Но, по крайней мере, не со всем курятником». — В Девичий День всем вдовам, матерям и шлюхам было запрещено входить в септу, как и мужчинам, чтобы не осквернить священные гимны невинности. Только невинные девицы могут…
— Матушка? Я сказал что-то не то?
Серсея поцеловала его в лоб.
— Ты сказал нечто очень умное, дорогой. А теперь беги, играй с котятами.
Сразу после этого она позвала сира Осни Кеттлблэка в свои апартаменты. Он явился со двора весь в испарине с самодовольным видом, и, встав на колено, как всегда раздел ее глазами.
— Встаньте, сир, и сядьте рядом. Когда-то вы бесстрашно оказали мне услугу, но сегодня у меня для вас есть суровое поручение.
— Да, и у меня для тебя есть нечто суровое.
— Это подождет. — Она легко пробежала пальцами по его шрамам. — Вы помните ту шлюху, которая наградила вас ими? Когда вы вернетесь со Стены, вы ее получите. По нраву ли вам это?
— Я хочу только тебя.
Верный ответ.
— Для начала вы должны признаться в преступлении. Мужские грехи, если их оставить гнить, могут отравить душу. Я знаю, жить с тем, что вы совершили невыносимо тяжело. Пришло время очистить свое имя от позора.
— От позора? — Он выглядел озадаченным. — Я говорил Осмунду, Маргери только дразнит. Она никогда не позволит мне зайти дальше, чем…
— Как по-рыцарски с вашей стороны ее защищать, — прервала его Серсея. — Но вы слишком хороший рыцарь, чтобы продолжать жить преступником. Нет, вы должны сегодня же ночью направиться в Великую Септу Бейлора и переговорить с Верховным Септоном. Когда у мужчины на душе столь тяжкие грехи, только Его Святейшество лично может спасти его от адских мук. Расскажите ему, как вы переспали с Маргери и ее кузинами.
Осни моргнул.
— Что, и с кузинами тоже?
— С Меггой и Элинор, — решила она. — Но никогда с Аллой. Подобная маленькая деталь сможет представить историю в более правдоподобном свете. — Алла плакала и умоляла остальных прекратить грешить.
— Только Меггу и Элинор? Или Маргери тоже?
— Маргери в особенности. Она у них верховодила.
Она рассказала ему все, что она задумала. Пока Осни слушал, на его лице медленно проступали мрачные предчувствия. Когда она закончила, он произнес:
— После того, как ей снимут с плеч голову, я хочу получить от нее поцелуй, который мне не достался.
— Вы получите все поцелуи, какие пожелаете.
— А потом на Стену?
— Не надолго. Томмен — великодушный король.
Осни почесал покрытую шрамами щеку.
— Обычно, если я вру про какую-то женщину, то я утверждаю, что никогда в жизни ее не трахал, а они утверждают обратное. А здесь… никогда не лгал Верховному Септону. Думаю, за это попадают в какой-нибудь из адов. В худший из всех.
Королева немного отстранилась. В последнюю очередь от Кеттлблэка она ожидала услышать упоминания о благочестии.
— Вы отказываетесь повиноваться?
— Нет. — Осни прикоснулся к ее золотистым волосам. — Говорят, лучшая ложь, если в ‘ей есть доля правды… нужно придать ей остроты. Ты хочешь, чтобы я пошел рассказывать, как я трахнул королеву…
Она едва не врезала ему по физиономии. Едва. Но она и так зашла чересчур далеко, и на кон было поставлено слишком много. — «Все, что я делаю, я делаю ради Томмена». Она повернула голову и поймала руку сира Осни в свою, поцеловав его пальцы. Они были грубыми и твердыми, зачерствевшие от меча. — «У Роберта были такие же», — подумалось ей.
Серсея обняла его за шею.
— Я не желаю, чтобы говорили, что я превратила тебя в лжеца, — прошептала она хрипло. — Дай мне всего час, и приходи в мою спальню.
— Мы ждали слишком долго, — он просунул пальцы в корсаж платья и рванул. Шелк треснул с таким оглушительным звуком, что Серсея испугалась, что его услышала половина Красного Замка. — Снимай остальное, пока я не порвал все на кусочки, — добавил он. — Но можешь оставить корону. Мне нравится, когда она на тебе.
Принцесса в башне
Ей досталась комфортная тюрьма.
Это обстоятельство Арианну немного утешило. Зачем отцу стараться обеспечивать ей комфорт, если он собирается казнить изменницу? — «Он не может убить меня», — убеждала она себя сотню раз, — «Он вовсе не жесток. Я плоть от его плоти и кровь от крови, его наследница и единственная дочь». — Если понадобится, она припадет к колесам его кресла, признает вину и будет молить о прощении. Она будет рыдать. Когда он увидит текущие по ее лицу слезы, то все простит.