— Мясные пироги. Бараньи фрикадельки, посыпанные мелко порубленным шпинатом, молотыми грецкими орехами и тмином…
— У вас нет тмина. Мне мистер Фэншоу сказал утром.
— Баранины у нас тоже нет. И грецких орехов не будет до осени.
Продуктовые кладовые полупусты, знал он. По мере приближения Рождества съестные запасы таяли. Вместо вина подадим пряный сидр, сказал Джон кухонным работникам. За холодными салатами из щавеля, эстрагона и латука последуют горячие из свеклы, репчатого лука и корня петрушки. Листья латука приправим яблочным уксусом, солью и маслом, эндивий зальем маслом, горчицей и взбитыми яичными желтками.
В пекарне Тэм Яллоп и Симеон пробовали испечь тарталетки по рецепту Вэниана. Адам Локьер пообещал состряпать жаркое из снятого с костей мяса певчих птиц. Джед Скантлбери вызвался приготовить салаты. Хески объявил, что они с Симеоном соорудят медовые торты, а Венделл Терпин и Альф взяли на себя печеные яблоки. Филип и мистер Банс заявили, что займутся хряком, и проследили, как огромную тушу тащат через двор, оставляя на снегу темную струйку крови.
— Это нас здорово выручит, — заметил Филип двумя днями позже, осматривая хрячью тушу, висящую в разделочной на крюке под балкой; рядом стояла корзина с яблоками.
Джон поднял взгляд к потолку:
— Мы устроим для них незабываемый новогодний пир.
Адам и его помощники выпотрошили тушу, предварительно ошпарив и удалив с нее щетину. Мистер Банс в подсобной чистил яблоки. Диггори принес корзину битой птицы, и Симеон уселся ощипывать. Из лесных хранилищ притащили мешки с кореньями поручейника и рапунцеля. Бочки сидра поставили охлаждаться в самый темный угол винного погреба. Снаружи, у западной стены дома, два садовника Мотта вырыли костровую яму.
Склонившись над котлом с поварешкой Сковелла в руке и вдыхая головокружительные ароматы пряного сидра, Джон слышал, как позади него нарастает деловой шум: звон горшков, котелков и сковородок, дробный стук ножей по разделочным доскам, отрывистые голоса поваров. Кухня медленно возвращалась к жизни. В полдень к нему подошел Филип, с озадаченным выражением лица:
— Она требует всех нас наверх.
— Кто?
— Леди Лукреция. Наверх, в Большой зал. Хочет, чтобы все ели вместе. — Филип потряс головой, как если бы прихоти хозяйки Бакленда выходили за пределы всякого понимания. — Первые мужчины и женщины ели вместе, заявила она Джемме. И мы должны поступать так же.
Джон отвернулся, чтобы скрыть улыбку. В кухню вошли Адам Локьер и Питер Перз, припорошенные снегом.
— Цапля отказался идти, — сообщил Адам. — На прудах лед толщиной шесть дюймов, а малый все равно упирается. — Он отдал Филипу связку ключей. — И сахарная голова изрядно уменьшилась в размере.
Пряный сидр перелили в простую супницу. Филип расставил блюда в нужном порядке и велел подать подносы. Льюк и Колин обливались пóтом над жаровнями. Радостно ухмыляющийся Симеон внес первый поднос с тарталетками, и Альф принялся наполнять их яблочно-вишневым вареньем. С хозяйственного двора донесся голос мистера Банса: «Немного левее, Хески! Осторожнее, не споткнись здесь, Адам!» Потом кожаный полог в дверном проеме отодвинулся, и в кухню вплыл жареный боров, несомый на шестах, уложенных на плечи. Хески держал под ним поддон для стекающего жира. Спина животного чуть не задевала потолок, бока раздувались от начинки. На деревянных клыках, прикрепленных к рылу, висели две изящные клетки, сплетенные из ивовых прутьев. В каждой клетке сидел на жердочке один из голубей Диггори Винга.
— Сковелл бы таким гордился, — сказал Джону Филип, разглядывая блестящую золотисто-коричневую корочку на борове. — Но послушайте, как же мы его наверх-то затащим?
Чтобы поднять громадную тушу по лестнице, потребовались соединенные усилия Колина, Льюка, Джона, Адама и всех подавальщиков Квиллера вместе с ним самим. Шум голосов, доносившийся в служебный коридор из Большого зала, показался Джону почти таким же громким, как во время визита короля. Мистер Банс нес разделочный нож размером с абордажную саблю. Джон проверил, достаточно ли устойчиво возлегает боров на гигантском подносе, потом голос мистера Фэншоу — такой же пронзительный и гнусавый, каким всегда был голос мистера Паунси, — принялся объявлять имена всех кухонных работников:
— Мистер Адам Локьер из Бакленда, повар! Мистер Хески Биньон из Бакленда, младший повар!..
Наконец прозвучало имя Джона. Он выступил вперед из-за подноса с жареным боровом и обомлел от изумления.
Отполированные серебряные тарелки сверкали в свете бесчисленных свечей, трепетавших повсюду вокруг. По всей длине Большого зала тянулся «высокий» стол, сооруженный из подручных материалов. За ним стояла Лукреция. Джон зачарованно уставился на нее.
Она была в серебристо-голубом шелковом платье, складки которого мерцали и переливались в трепетном свете свечей. Рядом с ней стояла миссис Гардинер. А с другой стороны от домоправительницы находился пустой стул. Лукреция сделала приглашающий жест.
— Итак, работники баклендской кухни согласились присоединиться к нам, мастер Сатурналл, — произнесла молодая женщина, чьи щеки пылали румянцем. — Это большая честь для всех нас.
Джон слегка поклонился Поул и Гардинер и занял место между ними. Филип и остальные кухонные работники смотрели на него во все глаза, пихая друг друга локтями и ухмыляясь. Джемма, сидевшая чуть дальше, подалась вперед, выглядывая из-за безмолвного мистера Паунси.
— Первый тост — за мастера Сатурналла! — провозгласила Лукреция, и один из подавальщиков Квиллера наполнил кубок пряным сидром; перед Джоном стояла солонка в виде корабля.
Размахивая абордажной саблей, мистер Банс атаковал хрячий бок. Орудуя ножом длиной со свое предплечье, мистер Квиллер отрезал тонкие ломти от окорока. Подавальщики разносили тарелки со свининой, нашпигованной бараниной и яблоками, и обходили стол с подносом, нагруженным жареными птичьими тушками с золотистой корочкой. Вскоре стук вилки и ножа в руках Джона влился в общий звон столовых приборов, стоявший в Большом зале. Рядом с ним миссис Гардинер с наслаждением хлебала из кубка. Наконец она подавила отрыжку и расслабленно откинулась на спинку стула. Джон поднял свой кубок:
— За здравие вашей светлости!
Лукреция наклоном головы поблагодарила за тост.
В другом конце зала подавальщики уселись за стол вместе с поварами и поварятами, садовниками Мотта, дворовыми работниками и служанками, и все они с аппетитом поглощали свои порции. Филип вел оживленный разговор с Мэг, а Джемма хмуро косилась на него. Сидевшая рядом с ней Джинни приветливо улыбнулась Джону. Наклонившись через стол, Пандар по секрету сообщал что-то оторопевшему Хески и хохочущему Симеону. Джед Скантлбери, похоже, подавился, но все равно продолжал заталкивать в рот куски свинины, а Питер Перз хлопал его по спине. Пока Джон озирал знакомые лица, Лукреция обратилась к нему через разомлевшую миссис Гардинер:
— Помнишь, как ты сидел здесь в прошлый раз, мастер Сатурналл?
— Я был дегустатором короля.
Когда осоловелые глаза почтенной домоправительницы сомкнулись, он подался к Лукреции:
— Я хотел бы сейчас уединиться с тобой.
Она улыбнулась:
— Для чего бы это, мастер Сатурналл?
— У меня есть кое-что для тебя.
— Опять пареная репа? Или талый снег?
— Секрет, — прошептал он.
Лукреция пристально смотрела на него через сморенную дремотой миссис Гардинер. Внезапно раскрасневшийся Джед Скантлбери вскочил на ноги.
— Кто говорит, что Железнозадый отменил Рождество? — прокричал молодой человек и поднял свой кубок. — За Рождество! За короля!
Все разом подняли кубки.
— Сегодня ночью, — прошептал Джон под шум голосов, дружно подхвативших тост. — Приходи поскорее.
— Так это и есть твой секрет?
Лукреция разглядывала плоскую деревянную шкатулку. Но когда она откинула крышку, лицо ее расплылось в недоверчивой улыбке.
— Украшения?
— «Дам пояс мягкий из плюща, — процитировал Джон. — Янтарь для пуговиц плаща».
— Мои любимые строки…
— «С тобой познаю счастье я… Приди, любимая моя».
Наступило долгое молчание. Лукреция смахнула слезу с одного глаза, потом с другого.
— Как ты их изготовил? — наконец спросила она.
Джон вспомнил жгучий укол стыда, который он ощутил, когда тайно выносил из кладовой кусок мадейрского сахара, отколотый от головы. В своей комнате он размолол сахар, потом расплавил и стал растягивать на толстые нити, которые скручивал и переплетал, пока они твердели в воздухе. Теперь Лукреция смотрела на пояс из золотистых колец, перстень с ограненным камнем и пряжку, сплетенную из тончайших волокон янтарного цвета. Он пожал плечами:
— Это было не так уж трудно.
— Боюсь, они слишком сладкие, на мой вкус.
— Они предназначены не для твоих уст.
Лукреция недоуменно взглянула на него:
— Тогда для чьих же?
Через несколько минут тишину спальни нарушил странный диалог.
— Приди, любимая моя, — сказал Джон. Хруп.
— Ой! — вскрикнула Лукреция.
— С тобой вкушу блаженство я.
Хруп.
— Прекрати, Джон!
— Открыты нам полей простор…
Хруп-тресь-хруп…
— Ты разбудишь весь дом своими визгами, — укоризненно сказал Джон, наклоняясь, чтобы куснуть очередное карамельное кольцо.
Золотистый пояс обвивал талию обнаженной Лукреции. Внезапно девушку обуяло безудержное веселье.
— Перестань! — задыхаясь от смеха, пролепетала она. — Пожалуйста, Джон, перестань…
— Леса, долины… — хруп-тресь, — склоны гор.
Наконец ей удалось вырваться.
— Теперь ты надевай, — приказала она.
— Я? На что?
Она подступила к нему, потрясая цепью.
— Нет!
— Да…
Позже, когда пояс, пряжка и перстень были с хрустом перемолоты их зубами, когда их клейкие губы наконец разлиплись и они, тяжело переводя дыхание, распростерлись навзничь среди скомканных простыней, Джон почувствовал, как рука Лукреции скользнула в его ладонь. Они лежали, глядя в потолок, где дрожали красноватые отблески камина.