Единственный сухопутный путь через Перешеек — гать, а башни Рва Кейлин затыкали путь на Север, как пробка бутылку. Дорога была узкая, а руины располагались так, что любому врагу, приближающемуся с юга приходилось проходить под ними и между ними. Чтобы штурмовать любую из трёх башен, нападавший, карабкаясь по мокрым камням, заросшим склизкими гирляндами белого мха по прозвищу «шкура призрака», вынужден был подставить свою спину под стрелы двух других. Болотистая почва вокруг гати была непроходимой, бесконечной трясиной, полной засасывающих воронок, плывунов и пестревших зеленью лужаек, выглядевших надежными для неопытного глаза, а на самом деле, оказывающихся водой в тот самый миг, как на них вступишь. Всё это кишело ядовитыми змеями, источающими отраву цветами и чудовищными львоящерами с огромными, словно кинжалы, клыками. Такими же опасными были и люди, почти всегда незаметные, но наблюдающие: болотные жители, лягушатники, грязевики. Фенны и Риды, Питы и Боггсы, Крэи и Квагги, Гринхуды и Блэкмайры — так они себя величали. Железнорождённые называли их всех болотными дьяволами.
Вонючка прошел мимо гниющего трупа лошади с торчащей в шее стрелой. При его приближении в её пустую глазницу скользнула длинная белая змея. За лошадью он заметил всадника, вернее то, что от него осталось. Лицо трупа склевали вороны, а дикие собаки, забравшись под кольчугу, сожрали внутренности. Дальше лежало ещё одно тело. Его уже почти засосало в трясину, и на поверхности виднелись только лицо и пальцы.
Чем ближе он подходил к башням, тем больше становилось трупов. Сквозь их зияющие раны проросли кровоцветы — бледные, с мясистыми и влажными, как женские губы, лепестками цветы.
«В гарнизоне ни за что меня не узнают». Кто-то, возможно, и вспомнил бы юношу, которым он был, пока не узнал своё имя, но Вонючка им незнаком. Он уже давно не смотрелся в зеркало, но догадывался, что выглядит стариком. Большинство его волос выпало, а те, что остались, поседели и стали жесткими и сухими, как солома. Подземелья ослабили его, превратив в старуху, и такую тощую, что сильный порыв ветра мог сбить его с ног.
А его руки… Рамси дал ему прекрасные перчатки из чёрной кожи, мягкие и эластичные. Там, где недоставало пальцев, их набили шерстью, но, приглядевшись к ним повнимательнее, можно было заметить, что три пальца не сгибаются.
— Стой! — прокричал голос. — Чего тебе надо?
— Поговорить. — Вонючка подстегнул лошадь, размахивая мирным знаменем так, чтобы его точно заметили.
— Я пришел без оружия.
Ответа не последовало. Он догадывался, что сейчас внутри железнорождённые обсуждают, впустить ли его или нашпиговать его стрелами. «Всё равно». Быстрая смерть здесь будет в сотню раз лучше, чем возвращение к лорду Рамси с пустыми руками.
Наконец дверь сторожки открылась.
— Давай!
Вонючка поворачивался на звук голоса, когда рядом просвистела стрела. Она прилетела откуда-то справа, где лежали обломки наружной стены, наполовину поглощённые трясиной. Древко прошило полотнище в футе от его лица. От испуга он выронил знамя и вывалился из седла.
— Сюда, — закричал голос. — Скорее, дурень, скорее!
Вонючка взбирался по ступенькам на четвереньках, когда над его головой пролетела другая стрела. Кто-то схватил его и втащил внутрь, и Вонючка услышал, как захлопнулась дверь. Его поставили на ноги, толкнули к стене и приставили нож горлу. Бородатый мужчина стоял так близко, что Вонючка мог сосчитать волоски у него в носу.
— Кто ты? Зачем пришел? Отвечай быстро, не то я сделаю с тобой то же, что и с ним.
Стражник кивнул в сторону позеленевшего и кишащего червями тела, гниющего у двери.
— Я железнорождённый, — солгал Вонючка. Юноша, которым он был прежде, в самом деле, был железнорождённым, но Вонючка появился на свет в подземельях Дредфорта. — Посмотри на мое лицо. Я сын лорда Бейлона. Ваш принц.
Он хотел назвать имя, но слова застряли у него в горле. «Вонючка. Я Вонючка, Вонючка-канючка». Ему придётся ненадолго об этом забыть. Никто не сдастся такому ничтожеству, как Вонючка, даже в самом отчаянном положении. Он должен притвориться, что снова стал принцем.
Захвативший его мужчина, прищурившись, взглянул на его лицо, а затем, обнажив коричневые зубы, подозрительно скривил рот, из которого разило элем и луком.
— Сыновья лорда Бейлона убиты.
— Мои братья. Не я. Лорд Рамси взял меня в плен после Винтерфелла. Он послал меня сюда, чтобы поговорить с вами. Вы здесь командуете?
— Я? — Мужчина опустил нож и отступил, едва не споткнувшись о тело. — Нет, м'лорд.
Видневшаяся из под его ржавой кольчуги кожаная рубаха уже начала гнить, а на тыльной стороне руки кровоточила открытая рана.
— Капитан назначил командиром Ральфа Кеннинга. Я лишь сторожу дверь, вот и все.
— А это кто?
Вонючка пнул тело.
Стражник уставился на мертвеца, словно видел его в первый раз.
— Он… он пил воду. Мне пришлось перерезать ему горло, чтобы перестал кричать. Больной живот. Воду пить нельзя, поэтому мы запаслись элем.
Стражник потер лицо с красными, воспаленными глазами.
— Раньше мы складывали трупы в подвалах. Все погреба затопило. Никто не хочет возиться с мертвецами, вот они и лежат там, где померли.
— Подвал — лучшее место для мертвых. Отдайте их воде. Утонувшему Богу.
Мужчина расхохотался.
— Там внизу нет богов, м'лорд. Только крысы и водяные змеи. Белые твари, толщиной с вашу ногу. Иногда они заползают по ступеням и кусают спящих.
Вонючка вспомнил подземелья Дредфорта, крысу, извивающуюся в зубах, вкус тёплой крови на губах. «Если я не справлюсь, Рамси пошлет меня обратно, только сначала сдерет кожу еще с одного пальца».
— Сколько людей осталось в гарнизоне?
— Немного, — ответил железнорождённый. — Я не знаю. Меньше, чем раньше. Думаю, кто-то ещё есть в Пьяной башне, но не в Детской. Дагон Кодд ходил туда пару дней назад и сказал, что осталось только двое, да и те ели мертвецов. Не поверите, но он обоих убил.
«Ров Кейлин пал, — понял Вонючка. — Только никто не удосужился им это сообщить». Он потёр рот, прикрывая разбитые зубы, и сказал:
— Я должен поговорить с вашим командиром.
— С Кеннингом? — стражник, казалось, был в замешательстве. — Вряд ли он много расскажет. Он умирает. Может, уже помер. Я не видел его с… Уже не помню сколько…
— Где он? Отведи меня к нему.
— А кто же присмотрит за дверью?
— Этот.
Вонючка пнул тело.
Мужчина захохотал.
— Точно. Почему бы и нет? Тогда идем.
Он снял факел со стены и махал им, пока тот не разгорелся.
— Туда.
Стражник провёл Вонючку сквозь дверь вверх по винтовой лестнице. Пока они поднимались, свет факела отражался от черного камня стен.
В комнате наверху лестницы было темно, дымно и ужасно жарко. На узком окне весела рваная шкура, защищая помещение от влаги, а в жаровне тлел кусок торфа. В комнате стоял отвратительный смрад: воняло плесенью, застарелой мочой, дымом и хворью. Пол покрывал грязный тростник, а в углу, на куче соломы, заменявшей кровать, дрожал под грудой мехов Ральф Кеннинг.
Рядом с ним лежало его оружие: меч, топор, хауберк, железный шлем и щит с изображением высунувшейся из облаков руки штормового бога, бьющего молнией в бушующее море. Краска на рисунке выцвела и облупилась, а дерево под ней начало гнить.
Ральф тоже гнил. Он метался под мехами в лихорадке; его голое, бледное тело раздулось и покрылось кровоточащими язвами и струпьями. Голова Ральфа превратилось в нечто уродливое — одна щека распухла до невообразимых размеров, а налившаяся кровью шея, грозила поглотить всё лицо. Рука с той же стороны, что и опухшая щека, стала толстой, как бревно, и в ней копошились личинки. Судя по его виду, Кеннинга много дней не мыли и не брили. Из одного глаза тек гной, а борода покрылась коркой засохшей рвоты.
— Что с ним произошло?
— Стоял на парапете, и какой-то болотный дьявол пустил в него стрелу. Всего лишь оцарапал, но… их стрелы отравлены, наконечники смазаны каким-то дерьмом или чем похуже. Мы залили рану кипящим вином, но это не помогло.
«Я не могу вести с ним переговоры».
— Убей его, — сказал Вонючка стражнику. — Он лишился рассудка, весь распух и кишит червями.
Мужчина уставился на него.
— Капитан оставил Ральфа за главного.
— Ты бы добил умирающую лошадь.
— Какую ещё лошадь? У меня никогда не было лошади.
«У меня была». В голове вспыхнуло воспоминание. Улыбчивый кричал почти как человек. С горящей гривой он поднялся на дыбы, ослеплённый болью, и бил копытами. «Нет, нет. Не мой, он не был моим. У Вонючки никогда не было лошади».
— Тогда я убью его сам.
Вонючка схватил меч Ральфа Кеннинга, лежавший возле щита. Ему все еще хватало пальцев, чтобы обхватить рукоять. Когда он рассек клинком распухшее горло, из под прорвавшейся кожи хлынул поток черной крови и желтого гноя. Кеннинг сильно дернулся, а потом замер. Комнату наполнил ужасный смрад. Вонючка бросился к лестнице. Там воздух был влажным и холодным, зато он был чище. Побледневший, едва сдерживающий рвоту железнорождённый выбежал за ним. Вонючка схватил его за руку.
— Кто следующий по старшинству? Где остальные?
— Кто наверху, на укреплениях, кто в зале. Спят или напиваются. Я отведу, если хотите.
— Пошли.
На всё Рамси дал ему всего один день.
Высокий зал из тёмного камня, несмотря на сквозняк, был полон дыма. Каменные стены покрывали пятна белого лишайника, в почерневшем за долгие годы очаге тлел торф, а все свободное место, как и много веков подряд, занимал массивный стол из резного камня. «Вот тут я сидел, когда был здесь в последний раз, — вспомнил Вонючка. — Робб занял место во главе стола, Большой Джон — по правую руку, а Русе Болтон — по левую. Гловеры сидели рядом с Хелманом Толхартом. Карстарк и его сыновья — напротив».
За столом, развалившись, выпивали две дюжины железн