Дени беспомощно посмотрела на него. Хорошо, что драконы не плачут.
— Ладно, как скажете. Будем держать их за стенами, пока эта… эта напасть не прекратится. Разбейте для них лагерь у реки, к западу от города. Поделимся с ними едой, какой сможем. Может быть, удастся отделить больных от здоровых.
Все сановники смотрели на неё.
— Не вынуждайте меня повторять дважды. Идите и выполняйте то, что я велела.
Дени встала, проскользнула мимо Бурого Бена и сбежала вниз по лестнице навстречу желанному уединению на террасе.
Миэрин и Астапор разделяли три сотни лиг, но ей мерещилось, что небо на юго-западе стало темнее, будто его застилал дым от горящего Красного Города. «Из кирпича и крови построен Астапор, и люди в нем из кирпича и крови, — вертелся у нее в голове старый стишок. — Лишь прахом и костями остался Астапор, и люди в нём — лишь прах и кости». Она попыталась вспомнить лицо Ероих, но облик мертвой девушки таял словно дым.
Когда Дейенерис наконец повернулась, то увидела рядом с собой сира Барристана, закутавшегося от вечерней прохлады в белый плащ.
— Сможем ли мы воевать? — спросила она его.
— Люди всегда могут воевать, ваше величество. Лучше спросите, сможем ли мы победить. Пасть в бою легко, выиграть — другое дело. Вольноотпущенники толком не обучены и ни разу не бывали в битве. Ваши наёмники раньше служили врагу, а тот, кто хоть раз поменял хозяина, без колебаний сменит его ещё раз. У вас есть два дракона, которые не покоряются человеку, а третий, быть может, навсегда потерян. Вне этих стен у вас нет друзей, кроме лхазарян, а те не настроены воевать.
— У нас крепкие стены.
— Они не стали крепче, чем были, когда мы стояли с другой стороны. И вместе с нами в этих стенах сейчас находятся Дети Гарпии. И все эти великие господа — те, чьих детей вы не стали убивать, и те, чьих детей убили.
— Знаю, — вздохнула королева. — Что посоветуете, сир?
— Дать сражение, — ответил сир Барристан. — Миэрин переполнен людьми, в нём слишком много голодных ртов и недругов. Боюсь, долгой осады мы не выдержим. Позвольте мне встретить врага по пути на север, чтобы я мог сам выбрать место для битвы.
— Встретить врага, — повторила она. — С вольноотпущенниками, которых вы сами назвали необученными, и которые ни разу не бывали в бою.
— Все мы были такими когда-то, ваше величество. Мы подкрепим их Безупречными. И если бы у меня было пятьсот рыцарей…
— Или пять. И если я отдам тебе Безупречных, Миэрин некому будет охранять, кроме Медных Тварей.
Сир Барристан не стал спорить, и Дени закрыла глаза.
«Боги, — взмолилась она, — вы забрали у меня кхала Дрого, мое солнце и звезды. Вы забрали нашего храброго сына, не дав ему сделать даже вздоха. Вы уже отняли у меня мою кровь. Помогите мне, молю вас. Дайте мне мудрость увидеть грядущий путь и силу сделать то, что необходимо, чтобы защитить моих детей».
Боги не ответили.
Снова открыв глаза, Дейенерис сказала:
— Я не могу воевать одновременно с двумя врагами — внешним и внутренним. Если я хочу оборонять Миэрин, необходимо, чтобы город был на моей стороне. Весь город. Мне нужен… нужен… — она не смогла этого произнести.
— Ваше величество? — вежливо переспросил сир Барристан.
«Королева принадлежит не себе, а своему народу».
— Мне нужен Хиздар зо Лорак.
Мелисандра
В покоях Мелисандры никогда не было по-настоящему темно.
Три сальные свечи горели на подоконнике, чтобы отгонять ужасы ночи. Ещё четыре мерцали у её кровати — по две с каждой стороны. В очаге днем и ночью горел огонь. Первый урок, который должны были выучить её слуги — огонь никогда, ни в коем случае не должен погаснуть.
Красная жрица закрыла глаза и прочитала молитву, потом открыла их, чтобы ещё раз вглядеться в пламя. «Ещё раз». Она должна убедиться. Многие жрецы и жрицы до неё были сбиты с толку ложными видениями — видели то, что хотели, а не то, что посылал им Владыка Света. Сейчас Станнис, король, который нёс на своих плечах судьбу мира, возрождённый Азор Ахай, шёл на юг навстречу опасности. Несомненно, Рглор удостоит её видением его будущего.
«Покажи мне Станниса, Владыка, — молила она. — Покажи мне твоего короля, твоё орудие».
Перед ней заплясали видения — золотые и алые, мерцающие, обретающие очертания и тающие, перетекающие друг в друга — странные фигуры, пугающие и соблазнительные. Она снова видела безглазые лица, уставившиеся на неё кровоточащими провалами. Потом башни у моря, разрушенные захлестнувшей их тёмной, поднявшейся из глубин волной. Тени в форме черепов и черепа, оборачивающиеся туманом; тела, сливающиеся в вожделении — переплетённые, извивающиеся, впивающиеся друг в друга ногтями. Через огненную завесу были видны огромные крылатые тени, кружащие по тяжёлому синему небу.
«Девочка. Я должна снова найти её — серую девочку на умирающей лошади». Джон Сноу будет ждать от неё этого, причем скоро. И недостаточно будет просто сказать, что девочка сбежит. Он захочет большего, ему захочется знать, когда и где, а ей нечего ответить. Она видела её только однажды. «Девочка, серая как пепел, и пока я смотрела, она рассыпалась в прах и развеялась».
В очаге возникли очертания лица. «Станнис? — подумала она на какой-то миг… но нет, это не его черты. — Деревянное лицо, мертвенно бледное». Не враг ли это? Во вспыхнувшем пламени плавала тысяча красных глаз. «Он видит меня». Рядом с ним мальчик с волчьим лицом запрокинул голову и завыл.
Красная жрица вздрогнула. По её бедру стекала кровь, чёрная и дымящаяся. Внутри неё горел огонь, агония, экстаз — переполняющий, обжигающий, преображающий. Мерцание огня — настойчивое, словно рука любовника — рисовало узоры у неё на коже. Незнакомые голоса звали её из далекого прошлого. Она услышала женский крик: «Мелони!» Мужской голос объявил: «Лот семь». Она рыдала, и слёзы её были пламенем. И всё-таки она проглотила их.
С тёмного неба падали снежинки, а им навстречу поднимался пепел; серое и белое кружились одно вокруг другого, горящие стрелы перелетали через деревянную стену, и мертвецы брели в молчании сквозь холод под большим серым утесом, где в сотне пещер горели огни. Потом поднялся ветер, и пришла белая мгла, невыносимо холодная, и один за другим огни угасли. После этого остались лишь черепа.
«Смерть, — подумала Мелисандра. — Черепа — это смерть».
Пламя мягко потрескивало, и в этом треске она услышала прошелестевшее имя «Джон Сноу». Перед ней колыхалось его длинное лицо, обозначенное красными и оранжевыми языками пламени, появляясь и вновь исчезая, тень, наполовину видимая в мерцающей завесе. Вот он человек, теперь волк, теперь снова человек. Но черепа были и здесь, повсюду вокруг него. Мелисандра и прежде видела угрозу для него и пыталась предупредить юного лорда-командующего. «Его окружают враги, кинжалы во тьме. Но он меня не слушает».
Неверующие обычно отмахивались, пока не становилось слишком поздно.
— Что вы видите, миледи? — тихо спросил мальчик.
«Черепа. Тысячи черепов и опять мальчишку-бастарда. Джона Сноу».
Когда её спрашивали, что она видит в своём пламени, Мелисандра всегда отвечала: «Много чего», но видеть было гораздо сложнее, чем произносить эти слова. Это искусство, и, как любое другое искусство, оно требовало таланта, дисциплины, обучения. И боли тоже. Рглор говорил со своими избранными через священный огонь — на языке золы, углей и мерцающего пламени. Языке, по-настоящему понятном только богу. Мелисандра совершенствовалась в своём искусстве бесчисленные годы и уплатила свою цену. Даже в её ордене не было никого, кто мог бы сравниться с ней в мастерстве прозрения тайн, полуоткрытых и полускрытых в священном огне.
И всё же теперь она не могла даже найти своего короля.
«Я молю показать Азора Ахая, а Рглор показывает мне только Сноу».
— Деван, — позвала она, — пить.
В горле пересохло и саднило.
— Да, миледи.
Мальчик налил воды из каменного кувшина у окна и поднес ей чашу.
— Благодарю.
Мелисандра сделала глоток и улыбнулась ему, заставив покраснеть. Она знала, что мальчик был почти влюблен в неё. «Он боится меня, желает и поклоняется мне».
Но пребывание здесь не радовало Девана. Парень очень гордился своей службой королевским оруженосцем, и его задело приказание Станниса остаться в Чёрном Замке. Как и у любого мальчика в таком возрасте, его голова была забита мечтами о славе. Без сомнения, он воображал, какие подвиги совершил бы в Темнолесье. Его сверстники отправились на юг оруженосцами королевских рыцарей, чтобы сражаться вместе с ними. Приказ остаться должен казаться Девану наказанием за какую-то его провинность или, быть может, за провинность его отца.
На самом деле, он был здесь, потому что об этом попросила Мелисандра. Четверо старших сыновей Давоса Сиворта пали в битве на Черноводной, когда зелёный огонь поглотил королевский флот. Деван был пятым, и здесь для него безопаснее, чем рядом с королем. Лорд Давос будет за это благодарен не более самого мальчика, но ей казалось, что Сиворт уже достаточно хлебнул горя. Он во многом заблуждался, но его преданность Станнису несомненна. Она видела это в своем пламени.
В отличие от большинства её слуг, Деван был шустрым, сообразительным и способным. Уходя на юг, Станнис оставил ей дюжину своих людей, но почти все они были бесполезны. Его величество нуждался в каждом мече, так что все, кого он мог оставить, были либо стариками, либо калеками. Один из них ослеп после удара в голову во время битвы у Стены, другой — охромел после того, как павшая лошадь раздробила ему ноги. Сержант лишился руки от удара великаньей дубинки. Трое стражей были евнухами, кастрированными по приказу Станниса за изнасилование женщин одичалых. Ещё двое были пьяницами и один — трусом. Последнего следовало бы повесить, это признавал сам король, но тот происходил из благородной семьи, и его отец и братья были верны с самого начала.