Тирион решил, что лучше уйти и не беспокоить её, но было уже поздно — она его услышала.
— Хугор Хилл.
— Если тебе так угодно.
«Мы оба знаем, кто я».
— Извини, что помешал. Я ухожу.
— Нет, — лицо Пенни было бледное и грустное, но непохоже, что она плакала. — Я извиняюсь. За вино. Это не вы убили моего брата или того бедного старика в Тироше.
— Я сыграл свою роль, хотя и невольно.
— Я так по нему скучаю. По брату. Я…
— Я понимаю, — он осознал, что думает о Джейме. «Считай, что тебе повезло — твой брат умер, не успев тебя предать».
— Я думала, что хочу умереть, — призналась она, — но сегодня, когда началась буря и мне казалось, что корабль вот-вот утонет, я… я…
— Ты поняла, что все-таки ещё хочешь пожить.
«И я тоже. Что-то общее у нас все-таки есть».
Зубы у девушки были кривые, и поэтому она стеснялась улыбаться — но сейчас улыбнулась.
— Вы правда сварили из певца похлебку?
— Кто — я? Нет. Я и готовить-то не умею.
Пенни захихикала — совсем как милая девчушка, которой она и была… Семнадцать-восемнадцать лет, не старше девятнадцати.
— Что он наделал, этот певец?
— Сочинил обо мне песню.
«Там жила она, его тайный клад, наслажденье его и позор. И он отдал бы замок и цепь свою за улыбку и нежный взор». Странно, как быстро вспомнились слова — быть может, он никогда их и не забывал. «Золотые руки всегда холодны, ну а женские — горячи …».
— Наверное, это была очень плохая песня.
— Не совсем. Конечно, это были не «Рейны из Кастамере», знаешь ли, но некоторые места в ней… ну…
— Что там было?
Он засмеялся.
— Нет, тебе точно не захочется послушать моё пение.
— Мама пела нам, когда мы были детьми. Брату и мне. Она всегда говорила, что неважно, как ты поешь, если тебе нравится песня.
— Она была…
— …Невеличкой? Нет, но наш отец — да. Его собственный папаша продал его работорговцу, когда отцу было три, но с годами он стал таким знаменитым скоморохом, что сам купил себе свободу. Он объездил все Вольные Города и Вестерос тоже. В Староместе его звали Боб-Попрыгун.
«А то как же». Тирион постарался не поморщиться.
— Теперь он уже умер, — продолжала Пенни. — И мама тоже. Оппо… кроме него, у меня не было семьи, и теперь его тоже нет, — она отвернулась и устремила взгляд вдаль на море. — Что мне делать? Куда идти? Я ничего не умею, кроме как выступать с потешным турниром, а для него нужны двое.
«Нет, — подумал Тирион, — туда тебе путь заказан, девочка. Даже и не проси меня, даже не думай».
— Найди себе какого-нибудь сиротку, — предложил он.
Пенни его, похоже, не услышала.
— Это отец придумал устраивать потешные турниры. Он сам выдрессировал первую свинью, но к тому времени здоровье ему уже не позволяло на ней ездить, так что его место занял Оппо. Я всегда ездила на собаке. Мы как-то выступали перед морским владыкой Браавоса, и он так хохотал, что потом дал каждому из нас… дорогой подарок.
— Это там вас нашла моя сестра? В Браавосе?
— Ваша сестра? — растерялась девушка.
— Королева Серсея.
Пенни покачала головой.
— Она никогда не… к нам в Пентосе пришел мужчина. Осмунд. Нет, Освальд. Что-то в таком роде. Это Оппо встречался с ним, не я. Оппо за нас обо всем договаривался. Брат всегда знал, что делать и куда нам ехать дальше.
— Дальше нам ехать в Миэрин.
Карлица озадаченно поглядела на него.
— Кварт, вы хотели сказать. Мы направляемся в Кварт через Новый Гис.
— Нет, в Миэрин. Ты прокатишься на псе перед драконьей королевой и уйдешь от неё, получив столько золота, сколько весишь сама. Лучше налечь на еду, чтобы предстать перед её величеством миленькой и пухленькой.
Пенни не улыбнулась в ответ.
— Но одна-то я только и могу, что ездить кругами. И даже если я насмешу королеву, куда мне идти потом? Мы никогда не оставались долго на одном месте. Поначалу зрители покатываются со смеху, но к четвертому или пятому представлению уже знают всё наперед. Тут-то они перестают смеяться, так что приходится двигаться дальше. Больше всего денег мы собирали в больших городах, но мне всегда нравились маленькие. В таких местах у людей нет серебра, но они кормили нас за своими столами, и детишки повсюду следовали за нами.
«Это потому что они в своем загаженном захолустье в жизни не видели карликов, — подумал Тирион. — Треклятая мелюзга будет бегать и за двухголовым козленком, если такой появится. Пока им не надоест его блеяние и его не зарежут на ужин».
Но он не хотел снова вгонять Пенни в слезы, поэтому сказал:
— У Дейенерис доброе сердце и щедрая душа, — это было как раз то, что ей нужно было услышать. — Не сомневаюсь, она найдет тебе место при дворе. Безопасное место, куда не дотянется моя сестрица.
Пенни обернулась к нему.
— И вы там тоже будете.
«Если только Дейенерис не решит, что хочет ланнистерской крови за всю ту таргариенскую, что пролил мой брат».
— Буду.
После этого карлица стала куда чаще показываться на палубе. На следующий день — во второй его половине, когда воздух был теплее, а море спокойнее, Тирион встретил посередине корабля Пенни и её пятнистую хрюшку.
— Ее зовут Милашка, — застенчиво сказала ему девушка.
«Хрюшка-Милашка и Девочка-Пенни, — размышлял он, — с кого-то спросится за это». Пенни дала Тириону желудей, и он покормил Милашку с руки. Свинья сопела и повизгивала.
«Только не думай, девочка, что я не вижу, что у тебя на уме», — подумал он.
Скоро они стали и ужинать вместе: в одни вечера вдвоем, в другие — в компании телохранителей Мокорро. Тирион прозвал их «перстами», потому что они были воинами Огненной Длани и их было пятеро. Пенни посмеялась — милый звук, и не из тех, что ему часто приходилось слышать. Её потеря была слишком свежа, а горе слишком глубоко.
Скоро карлица с его подачи начала называть судно «Вонючим стюардом», хотя и обижалась на Тириона, когда тот величал Милашку «беконом». Чтобы загладить вину, Тирион попытался научить Пенни играть в кайвассу, но скоро понял, что это гиблое дело.
— Нет, — повторял он раз за разом, — летает дракон, слоны так не ходят.
В тот же вечер Пенни подступила к нему с вопросом, не хочет ли он с ней сразиться.
— Нет, — ответил Тирион. Только потом до него дошло, что это «сразиться» означало вовсе не турнирную схватку. Он все равно ответил бы «нет», но, по крайней мере, не так бестактно.
Вернувшись в каюту, которую он делил с Джорахом Мормонтом, Тирион несколько часов вертелся в гамаке, то погружаясь в сон, то просыпаясь снова. Во сне была сплошная серость, каменные руки тянулись к нему из тумана, и лестница вела наверх, к отцу.
Наконец он сдался, встал и пошел на палубу подышать ночным воздухом. На ночь большой полосатый парус «Селейсори Кхоран» убирали, и на палубе было безлюдно. Только один из помощников стоял на кормовом мостике, да Мокорро сидел посередине корабля у своей жаровни, где среди углей все еще плясали маленькие язычки огня.
На небе виднелись только самые яркие звёзды, и все жались к западу. На северо-востоке небо заливало тусклое красное сияние, цветом похожее на кровоподтёк. Тирион в жизни не видел, чтобы луна была такой крупной — чудовищная, распухшая, выглядевшая так, словно проглотила солнце и проснулась в горячке. Её отражение, плывшее по морю за кораблем, мерцало красным на каждой волне.
— Который час? — спросил Бес Мокорро. — Не может же это быть рассвет, разве что восток сменил место. И почему небо красное?
— Над Валирией небо всегда красное, Хугор Хилл.
Холодок пробежал у него по спине:
— Мы что, близко к ней?
— Ближе, чем хотела бы команда, — пробасил Мокорро. — У вас в Закатных Королевствах знают истории о Валирии?
— Некоторые моряки говорят, что увидевший её берега обречен.
Сам он в эти басни не верил — во всяком случае, не больше, чем его дядя. Когда Тириону было восемнадцать, Герион Ланнистер отправился в Валирию с намерением возвратить потерянный фамильный меч дома Ланнистеров, а заодно и другие сокровища, пережившие Рок. Тирион отчаянно хотел отправиться вместе с дядей, но его лорд-отец обозвал путешествие «нелепой авантюрой» и запретил сыну принимать в ней участие.
«Возможно, он не так уж и ошибался».
Прошло уже почти десять лет с того дня, как «Смеющийся лев» отчалил из Ланниспорта, а Герион так и не вернулся. Люди, которых лорд Тайвин направил на его поиски, проследили путь Гериона до Волантиса, где от дяди сбежало полкоманды, и он купил рабов, чтобы их заменить. Ни один свободный не решился устроиться на судно, капитан которого открыто говорил, что намерен идти в Дымящееся Море.
— Так мы видим на облаках отсветы Четырнадцати Огней?
— Четырнадцати или четырнадцати тысяч — кто решится их сосчитать? Смертным неразумно вглядываться в эти огни, друг мой. Это огни божьего гнева, с ними не сравнится никакое людское пламя. Мы, люди — ничтожные создания.
— И некоторые еще ничтожнее других.
«Валирия». Писали, что в день Рока все до единого холмы на пятьсот миль вокруг разверзлись и заволокли небо пеплом, дымом и огнём — адским огнём, таким жарким и жадным, что были поглощены и истреблены даже драконы в небесах. В земле открылись огромные расселины, пожиравшие дворцы, храмы, целые города. Озёра выкипели или обратились в кислоту, горы взорвались, пламенные фонтаны извергли на тысячу футов в воздух расплавленные камни, из красных облаков дождём падали драконье стекло и чёрная кровь демонов, к северу земля раскололась, осела и обрушилась вниз, а бурлящее море ворвалось и залило провал. Величайший город на свете был уничтожен в мгновение ока, легендарная империя исчезла в один день, и Земли Долгого Лета были сожжены, затоплены и опустошены.
«Империя, выстроенная кровью и огнем — валирийцы пожали то, что посеяли».
— Наш капитан собирается проверить, действует ли проклятие?