— Мне печально видеть Ваше Величество столь измученной заботами. Я предлагаю — бросьте все, сбегите, развейтесь, оставьте Королевскую Гавань со всеми этими скучными прошениями. Мы могли бы переодеться служанками и провести день среди черни, слушая, что они говорят о Драконьем Камне. Я знаю таверну, где играет Лазурный Бард, когда он не развлекает своим пением малютку-королеву, и еще один подвал, в котором волшебник превращает свинец в золото, воду в вино, а девочек в мальчиков. Возможно, он испробует одно из подобных заклинаний на нас. Разве не забавно Вашему Величеству побыть одну ночь мужчиной?
«Если б я была мужчиной, то была бы Джейме», — пронеслось в голове у королевы. — «Если б я была мужчиной, я могла бы править от своего имени вместо Томмена».
— Только, если ты останешься женщиной, — ответила она, зная, что именно это желала услышать Таэна. — Это безнравственно с твоей стороны так меня искушать, но какой бы я была королевой, если б оставила свое королевство в дрожащих руках Хариса Свифта?
Таэна надула губки. — Ваше Величество слишком усердны.
— Да, — согласилась Серсея, — и к концу дня я в этом раскаюсь. — Она взяла леди Мерривезер под локоть. — Идем.
Прошение Джалабхара Ксо было первым в списке на этот день, что было привилегией его ранга принца в изгнании. Таким роскошным, в ярком плаще из перьев, он являлся только просить. Серсея позволила ему как всегда попросить людей и оружие, чтобы помочь отвоевать долину Красных Цветов, затем сказала:
— У Его Величества сейчас своя война, принц Джалабхар. Сейчас у него нет людей, которыми он мог бы поделиться. Возможно, в следующем году. — Это был обычный ответ Роберта. В следующем году она скажет ему «никогда», но только не сегодня. Драконий Камень пал, и теперь принадлежит ей.
Лорд Галлин из гильдии Алхимиков прибыл лично просить, чтобы его пиромантам позволили высидеть все драконьи яйца, которые могут найти на Драконьем Камне после того, как он благополучно вернулся под управление короны.
— Если яйца и остались, то Станнис продал их, чтобы оплатить свой мятеж, — ответила она ему. Она не стала переубеждать его, что их план был безумием. После гибели последнего дракона Таргариенов все подобные попытки заканчивались смертями, бедствиями или позором.
Следующими была группа купцов, умолявшая ее от лица короны заступиться за них перед Банком Браавоса. Браавосцы потребовали с них оплаты просроченных долгов и отказались выдавать новые займы. — «Нам нужен собственный банк», — решила королева. — «Золотой Банк Ланниспорта». — Возможно, если она этому поспособствует, трон Томмена будет в безопасности. За неимением ничего лучшего, все что ей оставалось, это сказать купцам заплатить причитающееся браавосским ростовщикам.
Делегацию Церкви возглавлял ее давний друг септон Рейнард. По городу его сопровождали шестеро Сынов Воина. Вместе их было семеро — священное и счастливое число. Новый Верховный Септон, или Главный Воробей, как прозвал его Лунатик, имел слабость к семеркам. Рыцари носили перевязи, раскрашенные семью священными цветами Церкви. Навершия рукоятей их мечей и шишаки их шлемов были из хрусталя. Они принесли с собой ромбовидные щиты. Такую форму не использовали со времен Завоевания. На них красовался символ, который в Семи Королевствах не видели несколько веков: сверкающий на фоне тьмы радужный меч. Квиберн доложил ей, что уже около сотни рыцарей посвятили свои мечи и жизни служению Сынам Воина. И с каждым днем прибывали все новые. — «Большей частью они одурманены богами. Кто бы подумал, что в королевстве таких полно?»
Многие были межевыми и придворными рыцарями, но несколько из них были знатного происхождения: младшие сыновья, мелкие лорды, старики, мечтающие искупить грехи. И вместе с ними был Лансель. Она считала, что Квиберн пошутил, сказав, что ее дурачок-кузен отказался от замка, земель, жены и отправился обратно в столицу, чтобы присоединиться к благородному и могущественному ордену Сынов Воина, но вот он, стоял здесь среди других набожных глупцов.
Серсее это совсем не понравилось. Как и бесконечная вызывающая грубость и неблагодарность Главного Воробья.
— Где Верховный Септон? — потребовала она ответа от Рейнарда. — Я звала его.
— Его Верховное Святейшество отправил меня вместо себя. — Извиняющимся тоном начал Септон Рейнард. — И просил передать Вашему Величеству, что Семеро направляют его на дальнейшую борьбу с нечестивостью.
— Каким образом? Станет проповедовать целомудрие на Шелковой Улице? Он что, считает, что проповедью можно превратить шлюх обратно в девственниц?
— Тела наши созданы всевышними Отцом и Матерью, поэтому должны мы воссоединять мужчин и женщин, дабы рождать законных чад. — Ответил Рейнард. — Низко и греховно женщинам продавать свои святые тела за деньги.
Данное набожное увещевание было бы куда более убедительным, если б королеве не было известно, что у септона Рейнарда были особенные подружки в каждом борделе Шелковой улицы. Без сомнения, он решил, что, чем скрести полы, лучше поддакивать щебету Главного Воробья.
— Только не начинайте проповедовать мне, — сказала она ему. — Содержатели борделей жалуются, и справедливо.
— Почему добродетель должна прислушиваться к грешникам?
— Потому что эти грешники пополняют государственную казну, — резко ответила королева. — А их гроши позволяют нам оплачивать жалование золотых плащей и строить галеры, чтобы защищать наши берега. Кроме того, это помогает торговле. Если б в Королевской Гавани не было борделей, корабли стали бы причаливать в Сумеречном Доле или Чаячьем городе. Его Святейшество обещал мне покой на улицах. А шлюхи помогают поддерживать этот покой. Чернь, лишенная шлюх, начнет разбойничать и насиловать. Поэтому пусть Его Святейшество проповедует там, где ему полагается, а именно — в септах.
Следующим королева ожидала выслушать лорда Джайлса, но вместо него появился грандмейстер Пицель, жалкий, с посеревшим лицом. Он доложил, что Росби слишком слаб, чтобы подняться из постели.
— Как ни печально, боюсь, что лорд Джайлс скоро воссоединится со своими благородными предками. Пусть Отец всевышний рассудит его по справедливости.
«Если Росби скончается, Мейс Тирелл со своей малюткой-королевой снова попытаются всучить мне Большого Гарта».
— Лорд Джайлс жил со своим кашлем долгие годы, и раньше это не было смертельно. — Пожаловалась она. — Он прокашлял половину правления Роберта и весь срок правления Джоффри. Если он собрался умереть сейчас, то это только означает, что кто-то желает его смерти.
Грандмейстер заморгал, не веря своим ушам.
— Ваше Величество? К-кто может желать смерти лорду Джайлсу?
— Возможно, его наследники. — «Или малютка-королева». — Какая-нибудь обиженная им женщина. — «Маргери, Мейс Тирелл, и Королева Шипов. А почему нет? Джайлс встал на их пути». — Старые недруги. Новые. Даже вы.
Старик стал белым как полотно.
— В-ваше Величество шутит. Я… я ставил его милости клизму, пускал кровь, делал припарки и давал настои… от микстур ему становилось немного легче, а сладкий сон помогал снимать острые приступы кашля, но, боюсь, теперь вместе с кровью он отхаркивает куски своих легких.
— Пусть так. Вы вернетесь к лорду Джайлсу и передадите ему, что мы не даем ему нашего дозволения умирать.
— Как будет угодно Вашему Величеству. — Пицель напряженно поклонился.
Посетители все шли, и шли, и шли, и каждое новое прошение было скучнее предыдущего. Под вечер, когда последний из них наконец-то ушел, и она смогла скромно поужинать со своим сыном, она напутствовала его:
— Томмен, когда молишься перед сном, поблагодари всевышних Мать и Отца за то, что ты до сих пор ребенок. Быть королем — тяжкий труд. Обещаю, тебе он не понравится. Они слетаются отовсюду, словно кладбищенские вороны. Каждый клюет, и каждому хочется отведать кусочек твоей плоти.
— Да, матушка, — уныло ответил Томмен. Она догадалась, что малютка-королева рассказала ему про Лораса. Сир Осмунд говорил, что мальчик расплакался. — «Он еще молод. Когда он подрастет до возраста Джоффа, он уже и не вспомнит даже, как выглядит этот сир Лорас». — Но я не дам себя заклевать. — Продолжил ее сын. — Я должен выходить ко двору каждый день, потому что Маргери говорит…
— … слишком много, — рявкнула Серсея. — Из-за ее пустого трепа я готова вырвать ей язык.
— Не смей так говорить! — Внезапно закричал Томмен. Его маленькое круглое личико налилось кровью. — Оставь ее язык в покое. Не смей ее трогать. Я король, не ты!
Она недоверчиво уставилась на него.
— Что ты сказал?
— Я король. Я приказываю, кому вырвать язык, а не ты. Я не позволю тебе причинить Маргери боль. Не позволю. Запрещаю.
Серсея взяла его за ухо и потащила, визжащего, к двери, возле которой на часах стоял сир Борос Блаунт.
— Сир Борос, Его Величество забылся. Прошу, проводите его в опочивальню и приведите Пэта. На этот раз я хочу, чтобы Томмен высек его сам. И он должен продолжать до тех пор, пока обе ягодицы не станут кровоточить. Если же Его Величество откажется, или скажет хоть слово против, вызовите Квиберна и прикажите вырвать Пэту язык, чтобы Его Величество узнал, какова цена оскорблениям.
— Как прикажете. — Сир Борос вздохнул, неуверенно глядя на короля. — Что ж, Ваше Величество, пройдемте со мной.
Когда на Красный замок опустилась ночь, Джослин разложила в камине огонь, а Доркас засветила у кровати подсвечники. Серсея отворила окно, чтобы вдохнуть свежего воздуха, и обнаружила, что тучи вернулись, заслонив собой звезды.
— Какая темная ночь, Ваше Величество, — пробормотала Доркас.
«Да», — подумала она. — «Но не такая уж и темная, как в Девичьей Башне, или, скажем, на Драконьем Камне, где валяется обгоревший и истекающий кровью Лорас Тирелл… или в темнице под этим замком». — Королева не знала, почему вдруг это пришло ей в голову. Она решительно не позволила Фалис вновь мешать ее мыслям. — «Надо же — поединок. Фалис нужно было трижды подумать, прежде чем выходить замуж за такого болвана». — Из Стокворта пришли вести, что леди Танда скончалась от воспаления легких, спровоцированного сломанным бедром. Безмозглая Лоллис была объявлена новой леди Стокворт, а сир Бронн новым лордом. — «Танда умерла, и Джайлс умирает. Хорошо, что у нас остался Лунатик, иначе при дворе останутся одни дураки». — Улыбаясь, королева опустила голову на подушку. — «Когда я поцеловала ее в щеку, я чувствовала соленый вкус ее слез».