Но, это невозможно, не бросив Пенни. А она захочет взять с собой собаку и свинью.
— Всё будет не так уж ужасно, правда? — прошептала Пенни. — Он так много за нас заплатил. Он будет добр, верно?
«Пока мы его развлекаем».
— Мы слишком дорого обошлись, чтобы дурно с нами обращаться, — обнадежил её Тирион, чувствуя стекавшую по спине кровь от двух последних ударов.
«А вот когда наши представления ему наскучат… А они ведь наскучат …»
Пока новый хозяин вступал в свои права, надсмотрщик ожидал их с двумя солдатами и повозкой, запряжённой мулом. У надсмотрщика было длинное узкое лицо, в бороду вплетены золотые нити, а жёсткие чёрно-рыжие волосы на висках казались парой когтистых рук.
— Какие вы милые создания, — сказал он. — Напоминаете моих детей… или напомнили бы, если б мои малютки не умерли. Я хорошо о вас позабочусь. Назовите ваши имена.
— Пенни, — прошептала карлица тоненьким, испуганным голоском.
«Тирион из дома Ланнистеров, законный лорд Бобрового Утеса, ты, мерзкий червь».
— Йолло.
— Дерзкий Йолло. Веселая Пенни. Вы теперь собственность благородного и славного Йеззана зо Каггаза, учёного и воителя, уважаемого человека среди мудрых господ Юнкая. Считайте, что вам повезло, ибо Йеззан добрый и щедрый господин. Думайте о нем, как о своём отце.
«Да с удовольствием», — подумал Тирион, но на сей раз придержал язык. Он не сомневался, что скоро им придется выступать перед новым хозяином, и не хотел заработать лишний удар хлыстом.
— Ваш отец больше всего любит свои особенные сокровища, и вас он будет лелеять, — рассказывал надсмотрщик. — А обо мне думайте как о няньке, которая заботилась о вас в детстве. Все мои дети зовут меня Нянькой.
— Лот девяносто девять, — выкрикнул распорядитель торгов. — Воин.
Быстро проданную девушку, прижимающую одежду к маленьким грудям с розовыми сосками, уже сопровождали к новому хозяину. Вместо неё двое работорговцев втащили на помост Джораха Мормонта — обнажённого, если не считать набедренной повязки, с покрытой ранами от ударов хлыстом спиной и распухшим почти до неузнаваемости лицом. Запястья и лодыжки рыцаря сковывали цепи. «Вот и попробуй то блюдо, которым потчевал меня», — подумал Тирион, однако понял, что не испытывает радости от страданий большого рыцаря.
Даже в цепях Мормонт выглядел опасным — громадный мордоворот, широкоплечий, с большими мощными руками. Жёсткие тёмные волосы, покрывавшие его грудь, делали рыцаря похожим скорее на зверя, чем на человека. Вокруг его глаз чернели круги — два тёмных провала на безобразно распухшем лице. На одной щеке горело клеймо — маска демона.
Когда работорговцы ринулись на палубу «Селейсори Кхоран», сир Джорах встретил их с мечом в руке, убив троих прежде, чем его оглушили. Оставшиеся члены команды с удовольствием прикончили бы его, но капитан запретил — за бойца всегда можно выручить добрую меру серебра. Поэтому Мормонта приковали к веслу, избили до полусмерти, морили голодом и заклеймили.
— Он велик и силён, — объявил распорядитель. — Полон злобы и устроит хорошее представление в бойцовых ямах. Кто предложит три сотни для начала?
Никто не предложил.
Мормонт не обращал никакого внимания на этот разношерстный сброд. Его глаза были устремлены за пределы осадных линий — на далёкий город с древними стенами из разноцветного кирпича. Тирион читал этот взгляд как книгу: так близко, и, вместе с тем, так далеко. Бедолага вернулся слишком поздно. Охранники загонов со смехом поведали им, что Дейенерис Таргариен вышла замуж. Она выбрала своим королём миэринского работорговца — столь же богатого, сколь и благородного. И когда мирный договор будет подписан и скреплён печатями, бойцовые ямы Миэрина вновь откроются. Другие рабы говорили, что охранники лгут, и Дейенерис Таргариен никогда не замирилась бы с работорговцами. Они называли ее Мхиса. Кто-то сказал, что это означало «мать». Рабы шептались, что скоро серебряная королева выступит из своего города, разгромит юнкайцев и разобьёт цепи.
«А потом испечёт нам лимонный пирог, поцелует наши болячки, и они тут же заживут», — думал карлик. Он не верил, что королевские особы кинутся кого-то спасать. Возникни такая необходимость, те, скорее, предпочтут спасать самих себя.
Грибов, засунутых в его башмак, хватило бы и для него, и для Пенни. Тогда Хрусту и Хрюшке-Милашке придётся самим о себе позаботиться.
Нянька продолжал инструктировать новые приобретения своего хозяина.
— Если будете делать только то, что вам говорят, и ничего более, заживёте как маленькие лорды — в любви и ласке, — пообещал он. — Если же ослушаетесь… но вы же никогда так не поступите? Только не вы, мои сладенькие, — он наклонился и потрепал Пенни по щеке.
— Тогда две сотни, — снизил цену распорядитель. — Такой здоровяк стоит в три раза больше. А какой прекрасный из него выйдет телохранитель! Ни один враг не посмеет к вам приблизиться!
— Пойдёмте, мои маленькие друзья, — сказал Нянька. — Я отведу вас в ваш новый дом. В Юнкае вы будете жить в золотой пирамиде Каггаза и есть из серебряной посуды, но здесь мы живём просто, в скромных солдатских палатках.
— Кто предложит сотню? — взмолился распорядитель торгов.
Наконец, заявка поступила, хотя предложили всего лишь пятьдесят серебряных монет. Покупателем оказался худой мужчина в кожаном фартуке.
— И ещё одна, — добавила старуха в фиолетовом токаре.
Один из воинов поднял Пенни и посадил её на задке упряжки.
— Кто эта старая женщина? — спросил у него Тирион.
— Зарина, — ответил воин. — Дешёвые бойцы, которые её. Мясо для героев. Твой друг умирать скоро.
«Никакой он мне не друг». Но Тирион Ланнистер неожиданно для себя повернулся к Няньке и сказал:
— Ты не можешь позволить ей купить его.
— Чего это ты расшумелся? — прищурился в ответ надсмотрщик.
Тирион указал рукой.
— Вон тот, он играет в нашем представлении. Медведь и прекрасная дева. Джорах изображает медведя, Пенни прекрасную деву, а я рыцаря, который её спасает. Я пританцовываю вокруг него и бью по яйцам. Очень смешно.
— Этот? — покосился на помост надсмотрщик. Ставки на Джораха Мормонта дошли до двух сотен.
— И ещё монета, — сказала старуха в фиолетовом токаре.
— Ваш медведь. Понятно.
Нянька поспешно протиснулся сквозь толпу, и, наклонившись к огромному жёлтому юнкайцу, зашептал тому на ухо. Его хозяин кивнул, тряся подбородком, а затем поднял свой веер.
— Три сотни, — произнес он хриплым голосом.
Карга фыркнула и отвернулась.
— Зачем ты это сделал? — спросила Пенни на Общем языке.
«Хороший вопрос, — подумал Тирион. — Зачем?»
— Твоё представление становилось скучным. Любому фигляру нужен танцующий медведь.
Она бросила на него укоряющий взгляд, отползла вглубь повозки и уселась, обняв Хруста с таким видом, словно пёс — её последний настоящий друг на земле. Возможно, так оно и было.
Нянька вернулся с Джорахом Мормонтом. Двое рабов-воинов запихнули его в повозку между карликами. Тот не сопротивлялся. Тирион понял, что борьба рыцаря закончилась, когда он услышал, что его королева вышла замуж. Одно слово, произнесённое шепотом, сделало то, чего не смогли добиться все кулаки, хлысты и дубины — оно сломало его. Надо было дать старухе его выкупить. От него теперь столько же толку, как от сосков на панцире.
Нянька вскарабкался на место кучера, взял в руки вожжи и они двинулись через лагерь осаждающих к огороженной территории их нового хозяина, благородного Йеззана зо Каггаза. Четверо рабов-воинов шагали рядом, по двое с каждой стороны повозки.
Пенни не плакала, но её глаза были красными, а взгляд — несчастным, и она не отрывала его от Хруста. Неужели она думает, что всё исчезнет как туман, если не смотреть? Сир Джорах Мормонт не видел никого и ничего. Он сидел в оковах, съёжившийся и понурый.
Тирион же глядел на всех и на всё.
Юнкайский лагерь не был единым целым, а представлял собой сотню возведённых бок о бок лагерей, полумесяцем опоясывавших стены Миэрина. Целый город из шёлка и парусины с собственными проспектами и переулками, тавернами и шлюхами, хорошими и плохими районами. Между линией осады и заливом словно жёлтые грибы выросли палатки. Некоторые из них — маленькие и убогие — были всего лишь кусками старой засаленной парусины, натянутой, чтобы уберечься от дождя и солнца. А рядом стояли большие казарменные шатры, способные вместить сотню мужчин, и огромные, словно дворцы, шёлковые павильоны с водружёнными на полог блестящими гарпиями. Некоторые лагеря были выстроены в правильном порядке: палатки располагались концентрическими кругами вокруг костровой ямы, оружие и доспехи сложены во внутреннем круге, а коновязи находились во внешнем. В других, казалось, царил полный хаос.
Вокруг Миэрина на долгие лиги вокруг простирались сухие и выжженные, плоские, голые и лишённые деревьев долины, но юнкайские корабли привезли с юга достаточно леса и шкур, чтобы построить шесть огромных требушетов. Они были установлены с трёх сторон города — со всех, кроме речной. Их окружали груды битого камня и бочки со смолой и дёгтем, ожидавшие, когда к ним поднесут огонь. Один из воинов, шагавших рядом с повозкой, перехватил взгляд Тириона и с гордостью сообщил, что каждый из требушетов имеет свое собственное имя: Драконолом, Ведьма, Дочь Гарпии, Злая Сестра, Призрак Астапора, Кулак Маздана. Возвышаясь над палатками на высоту в сорок футов, требушеты были самыми приметными объектами лагеря осаждающих.
— Один только их вид поставил драконью королеву на колени, — хвастался воин. — В этой позе она и останется, отсасывая благородный член Хиздара, иначе мы разнесем её стены в пыль.
Тирион наблюдал, как секли раба: удар за ударом, пока спина несчастного не превратилась в кровавое месиво. Мимо, лязгая на ходу железом, прошагала группа людей, вооружённых копьями и короткими мечами, но скованных цепью по запястьям и лодыжкам. В воздухе запахло жареным мясом, и Тирион увидел, как один человек свежевал собаку, чтобы бросить её в котел.