«Может, мы уже близко? — думал мальчик, пока Ходор взбирался по каменистому склону или спускался по хрустевшему грязному снегу в тёмные расщелины. — Ну, сколько ещё? — спрашивал он себя под шлёпанье копыт громадного лося, бредущего по руслу полузамёрзшего ручья. — Сколько? Здесь так холодно. Где же трёхглазый ворон?»
Мальчик покачивался в висевшей на спине Ходора плетёной корзине, сгибаясь и втягивая голову в плечи, когда великан конюх проходил под веткой дуба. Снова повалил густой, мокрый снег. Ходор шёл, глядя всего одним глазом — веко на втором примёрзло и не открывалось. Густая каштановая борода конюха заиндевела, а с кончиков усов свисали сосульки. В руке он нёс длинный ржавый меч, захваченный из крипты Винтерфелла, и время от времени срубал попавшуюся на пути ветку, окатывая всё вокруг брызгами снега.
— Ход-д-д-дор, — бормотал он под стук собственных зубов.
Удивительно, но это бормотание успокаивало. С начала их путешествия от Винтерфелла к Стене Бран со спутниками коротал время за беседой и пересказом сказок, но здесь всё было иначе. Это чувствовал даже Ходор. Его ходоры стали звучать реже, чем по ту сторону Стены. В этом лесу царило спокойствие, несвойственное всем прочим местам, знакомым Брану. Перед тем, как повалил снег, кружил северный ветер, поднимая с земли кучи бурых листьев, чей лёгкий шелест, напомнил Брану шуршание копошащихся в буфете тараканов. Но теперь опавшая листва похоронена под белым покровом. Время от времени над головами путников пролетал ворон, хлопая широкими чёрными крыльями в холодном воздухе. Остальной мир хранил молчание.
Впереди, обходя сугробы и опустив голову, брёл лось. Его огромные развесистые рога обледенели, а на широкой спине восседал угрюмый и молчаливый следопыт. Толстяк Сэм прозвал его Холодные Руки из-за того, что руки бледного следопыта были чёрными, твёрдыми и холодными, как железо. Тело следопыта укутывали слои шерсти, вываренной кожи и кольчуги. Низко надвинутый капюшон плаща и чёрный шерстяной шарф скрывали его лицо.
Позади следопыта сидела Мира Рид. Она обхватила руками брата, защищая того от ветра и холода теплом собственного тела. Под носом Жойена сосульками застыли сопли, и время от времени его сотрясала сильная дрожь.
«Он выглядит таким маленьким, — подумал Бран, увидев, как тот дрожит. — Сейчас он кажется даже меньше меня, да и слабее, а ведь я — калека».
Замыкал их маленький отряд Лето. Окутанный паром от собственного дыхания на морозном лесном воздухе лютоволк бежал следом за людьми, припадая на заднюю лапу, раненную стрелой ещё у Короны Королевы. Каждый раз, оказываясь в шкуре огромного волка, Бран разделял с ним эту боль. В последнее время он находился в теле Лето чаще, чем в своём. Волк чувствовал укусы холода даже несмотря на густой мех, но видел дальше, слышал и чуял лучше мальчишки, сидевшего в корзине и спелёнутого, словно младенец.
В остальное время, когда Брану надоедало быть волком, он проскальзывал в тело Ходора. Ощущая его присутствие, великан-тихоня принимался хныкать и трясти своей лохматой головой, но уже не столь яростно, как тогда в Короне Королевы.
«Он знает, что это я, — успокаивал себя мальчик. — Он уже ко мне привык».
Но в любом случае в облике Ходора Брану никогда не было уютно. Огромный конюх не понимал, что происходит, и Бран чувствовал во рту привкус его страха. В шкуре Лето — куда лучше.
«Я — это он, и он — это я. Он чувствует то же, что и я».
Иногда Бран ощущал, что лютоволк принюхивается к лосю, прикидывая, сможет ли победить это огромное животное. В Винтерфелле Лето рос рядом с лошадьми, но лось не лошадь, а добыча. Лютоволк чувствовал, как под лохматой шкурой лося течёт тёплая кровь. Одного запаха было достаточно, чтобы пасть наполнилась слюной, и, думая вместе с ним о вкусном, тёмном мясе, давился слюной и Бран.
С ветвей росшего рядом дуба каркнул ворон, и Бран услышал, как неподалёку захлопали крылья ещё одной крупной чёрной птицы, слетевшей на землю. Днём за ними следовало не больше полудюжины воронов, перелетавших с дерева на дерево или путешествовавших на лосиных рогах. Остальные падальщики либо улетали далеко вперёд, либо оставались позади. Но стоило солнцу опуститься, как они возвращались и, спустившись с неба на полночных крыльях, занимали ветки всех деревьев на многие ярды в округе. Некоторые из птиц подлетали к следопыту и шептались с ним, и Брану казалось, что он понимает всё, о чём они каркают и клекочут.
«Они — его глаза и уши. Его шпионы, сообщающие об опасностях, что таятся впереди и подкрадываются сзади».
Вот и сейчас. Лось внезапно встал, и следопыт легко соскользнул с его спины на землю, провалившись по колено в снег. Ощетинившийся Лето зарычал. Лютоволку не нравился запах Холодных Рук.
«Мертвечина, засохшая кровь, чуть слышный душок гнили. И холода. Запах холода сильнее всех остальных».
— Что случилось? — спросила Мира.
— Нас преследуют, — глухо произнёс из-под шарфа Холодные Руки.
— Волки? — предположил Бран. Они уже несколько дней знали, что за ними следят. Каждую ночь путники слышали протяжный вой стаи, и с каждой ночью он становился всё ближе.
«Охотники, голодные. Они чуют нашу слабость».
Дрожащий Бран часто просыпался от холода задолго до рассвета и в ожидании появления солнца прислушивался к звукам отдалённой волчьей переклички.
«Раз есть волки, значит, есть и добыча», — обычно думал Бран, пока до него не дошло, что это они — волчья добыча.
Следопыт покачал головой.
— Нет, люди. Волки по-прежнему держатся на расстоянии. Но эти люди не такие робкие.
Мира Рид откинула с головы капюшон. Налипший на него мокрый снег глухо шлёпнулся на землю.
— Сколько их? И кто это?
— Враги. Я с ними разберусь.
— Я с тобой.
— Ты останешься. Нужно защищать мальчика. Впереди озеро, оно уже достаточно замёрзло. Дойдя до него, поверните на север и следуйте вдоль берега. Вы выйдете к рыбацкой деревушке. Спрячьтесь там, пока я вас не догоню.
Бран думал, что Мира станет пререкаться, но вмешался её брат:
— Делай, как говорят. Он знает эти места лучше.
У Жойена были тёмно-зелёные глаза цвета мха, но Бран ещё ни разу не видел их такими смертельно уставшими, как сейчас.
«Он словно маленький старичок».
К югу от Стены мальчик с болот казался не по годам мудрым, но здесь выглядел таким же напуганным и потерянным, как и все остальные. И всё равно Мира его всегда слушалась.
Это было правильно. Холодные Руки повернул в ту сторону, откуда они пришли и исчез среди деревьев. Следом улетели четыре ворона. Девушка проводила его взглядом. Её щеки покраснели от мороза, при дыхании из носа вылетали струйки пара. Она вновь натянула капюшон, стукнула лося локтем, и их движение возобновилось. Но не успели они пройти и двадцати ярдов, как Мира обернулась и спросила:
— Люди? Что за люди? Он имел в виду одичалых? Почему он ничего не объяснил?
— Он сказал, что пойдёт и разберётся с ними, — ответил Бран.
— Сказал, ага. А ещё он говорил, что отведёт нас к трёхглазому ворону. Клянусь, река, через которую мы сегодня перебрались — та же самая, через которую мы переправлялись четыре дня назад. Мы ходим кругами.
— Реки поворачивают и изгибаются, — неуверенно предположил Бран. — И здесь повсюду озёра и холмы, поэтому приходится кружить.
— Слишком уж много кружим, — настаивала на своём Мира, — и чересчур много таинственности. Мне это не нравится. И он мне не нравится тоже. Я ему не доверяю. Достаточно взглянуть на его руки, а ещё он прячет лицо и не говорит, как его зовут. Кто он такой? Что он такое? Всякий может нацепить на себя чёрный плащ. Кто угодно, любая тварь. Он совсем не ест, никогда не пьёт и, похоже, совсем не чувствует холода.
«Это правда».
Бран боялся говорить об этом, но тоже это заметил. Каждый раз, останавливаясь на ночлег, они с Ходором и Ридами жались друг к другу в поисках тепла, а следопыт ложился отдельно. Иногда Холодные Руки закрывал глаза, но Бран вовсе не считал, что тот спит. И было кое-что ещё…
— Шарф. — Бран нервно оглянулся, но поблизости не было видно ни одного ворона. Все чёрные птицы улетели вслед за следопытом. Их разговор никто не слушал, но Бран всё равно постарался говорить тише:
— Он натянул шарф до носа, но даже когда говорит — тот никогда не покрывается инеем, как борода Ходора.
Мира бросила на него пристальный взгляд.
— Ты прав. Мы ни разу не видели его дыхания, верно?
— Не видели.
При каждом ходоре изо рта Ходора вылетало облако белого пара. Когда говорили Жойен с сестрой, это тоже было видно. Даже дыхание лося сопровождал тёплый пар, висевший в воздухе.
— Но раз он не дышит…
Брану вдруг вспомнились сказки, услышанные им в детстве от старой Нэн.
«За Стеной обитают чудовища, великаны и упыри, коварные тени и ходячие мертвецы, — рассказывала она, укрывая его колючим шерстяным одеялом. — Но сюда им не пройти, пока крепко стоит Стена, и люди Ночного Дозора верны своему долгу. Спи, мой маленький Брандон, дитятко моё, и пусть тебе приснятся сладкие сны. Здесь нет чудовищ».
Следопыт одет в цвета Ночного Дозора, но что, если он совсем не человек? Что, если одно чудовище ведёт их на заклание к другим чудовищам?
— Следопыт спас от мертвяков Сэма и девушку, — нерешительно произнёс Бран. — И пообещал привести меня к трёхглазому ворону.
— А почему трёхглазый ворон не может сам к нам прилететь? Почему он не встретил нас на Стене? У воронов есть крылья. Мой брат слабеет с каждым днём. Сколько ещё нам идти?
Жойен закашлялся.
— Пока не придём.
Они быстро добрались до обещанного озера и свернули на север, как и велел следопыт. Эта часть пути оказалась лёгкой.
Из-за снега, который шёл так давно, что Бран потерял счёт дням, замёрзшее озеро превратилось в бескрайнюю белую пустыню. В тех местах, где лёд был ровным, а берега крутыми они понимали куда идти, но там, где ветер намёл целые курганы снега, было трудно сказать, где кончается озеро и начинается берег. Ориентироваться на деревья тоже не получалось: посередине озера находилось несколько заросших лесом островов, и вместе с тем, на больших участках берега деревья не росли вовсе.