— Сир Акселл, если вы действительно десница королевы, то мне жаль её величество.
Лицо Флорента побагровело от гнева.
— Так это правда. Хочешь оставить её себе, теперь понимаю. Бастард хочет владения своего отца.
«Бастард отказался от владений своего отца. Если бы бастард хотел Вель, ему стоило только попросить».
— Простите меня, сир, — произнёс Джон. — Мне нужно на воздух.
«Здесь воняет». Он повернул голову.
— Это рог.
Другие тоже услышали. Музыка и смех стихли в одночасье. Танцующие замерли на месте, прислушиваясь. Даже Призрак навострил уши.
— Вы слышали? — спросила королева Селиса у своих рыцарей.
— Боевой рог, ваше величество, — ответил сир Нарберт.
Рука королевы дернулась к её горлу.
— На нас напали?
— Нет, ваше величество, — ответил Ульмер из Королевского Леса. — Это дозорные на Стене, вот и всё.
«Один сигнал, — подумал Джон Сноу. — Разведчики возвращаются».
Потом он раздался снова. Звук как будто заполнил весь подвал.
— Два сигнала, — произнёс Малли.
Чёрные братья, северяне, вольный народ, тенны, люди королевы — все затихли, вслушиваясь. Прошло пять секунд. Десять. Двенадцать. Потом Оуэн Олух засмеялся, и Джон Сноу выдохнул.
— Два сигнала, — объявил он. — Одичалые.
«Вель».
Тормунд Великанья Смерть наконец-то явился.
Дейенерис
Зал полнился юнкайским смехом, юнкайскими песнями и юнкайскими молитвами. Танцовщицы плясали; музыканты играли странные мелодии на колокольчиках, пищалках и пузырях; певцы пели древние любовные песни на непостижимом языке Старого Гиса. Вино текло рекой — не жидкое бледное пойло из Залива Работорговцев, а густые сладкие вина с Арбора и сонное вино Кварта, приправленное диковинными пряностями. Юнкайцы прибыли в город по приглашению короля Хиздара: заключить мир и засвидетельствовать возрождение знаменитых бойцовых ям Миэрина. Чтобы воздать почести гостям, благородный супруг королевы открыл врата Великой Пирамиды.
«Ненавижу их, — думала Дейенерис Таргариен. — Как вышло, что я пью и любезничаю с людьми, с которых предпочла бы содрать кожу?»
На пиру подавали дюжину разных сортов мяса и рыбы: верблюжатину, крокодила, тушки поющего кальмара, глазированных уток и шипастых личинок, а кроме того, козлятину, свинину и конину для тех, чьи вкусы были менее изысканы. И, конечно, собачатину. По гискарским понятиям без неё пир не считался полноценным. Повара Хиздара приготовили из собак четыре вида блюд.
— Гискарцы съедят всё, что может плавать, летать или ползать, кроме человека и дракона, — предупредил её Даарио, — и держу пари, при малейшей возможности сожрут и дракона.
Одним мясом за столом не обойтись, поэтому на пиру были фрукты, каши и овощи. Воздух благоухал ароматами шафрана, корицы, гвоздики, перца и прочих дорогих пряностей.
Дени едва притронулась к яствам.
«Заключён мир, — повторяла она себе. — То, чего я хотела, чего добивалась, то, ради чего я вышла замуж за Хиздара. Почему же у этого мира привкус поражения?»
— Ещё немного, любовь моя, — заверял её Хиздар. — Скоро юнкайцы уйдут, а вместе с ними и их союзники с наёмниками. Мы получим всё, чего желали: мир, провизию, торговлю. Скоро снова откроется наш порт, и кораблям будет снова позволено в него заходить.
— Это они позволят, да, — ответила она, — но их военные корабли никуда не денутся. Юнкайцы в любой момент могут снова взять нас за горло. Они открыли рынок рабов прямо у моих стен!
— Но вне наших стен, милая королева. Таковы были условия мира — Юнкай хочет торговать рабами как и прежде — без препон.
— В собственном городе сколько угодно, а не здесь, у меня на глазах. — Мудрые господа обустроили загоны для рабов и помост для аукционов чуть южнее Скахазадхана, где широкая река несла свои бурые воды в Залив Работорговцев. — Это плевок мне в лицо: они устроили целое представление, показывая, насколько я бессильна остановить их.
— Пустая показуха, — ответил её благородный муж. — Представление, как вы сами сказали. Пусть фиглярствуют. Когда они уйдут, мы разобьём на этом месте фруктовый рынок.
— Когда они уйдут, — повторила Дени. — И когда же? По ту сторону Скахазадхана видели всадников. Ракхаро говорит, что это дотракийские разведчики и за ними идет кхаласар. Они приведут с собой пленников. Мужчин, женщин и детей — в подарок работорговцам. — Дотракийцы не продавали и не покупали, но делали подарки и принимали ответные дары. — Вот почему юнкайцы устроили этот рынок — они уйдут отсюда с тысячами новых рабов.
Хиздар зо Лорак пожал плечами.
— Но они уйдут, и это важнее всего, любовь моя. Юнкай будет торговать рабами, Миэрин — нет, так мы условились. Потерпите немного, и всё закончится.
Так что Дейенерис сидела на пиру молча, закутавшись в токар цвета киновари и мрачные мысли. Она отвечала только тогда, когда её спрашивали, и не переставала размышлять о мужчинах и женщинах, которыми торговали за стенами города как раз сейчас, когда она пирует с гостями. Пусть её благородный супруг произносит речи и смеётся над плоскими шутками юнкайцев. Это право короля и его долг.
За столом говорили в основном о предстоящих схватках. Барсена Черноволосая будет драться с вепрем — клыки против кинжала. В боях примут участие и Кразз, и Пятнистый Кот, а в финальном поединке сойдутся Гогор Гигант и Белакво Костолом. Ещё до захода солнца один из них умрёт. «Не бывает королев с чистыми руками», — повторяла про себя Дени. Она думала о Дореа, о Куаро, о Ероих… о маленькой девочке по имени Хаззея, которую никогда не видела. «Пусть лучше несколько человек умрёт в ямах, чем тысячи у ворот. Такова цена мира, и я плачу её по своей воле. Если я оглянусь, я пропала».
Судя по виду, юнкайский главнокомандующий Юрхаз зо Юнзак застал ещё Эйегоново завоевание. Скрюченного, морщинистого и беззубого полководца принесли к столу два дюжих раба. Остальные юнкайские благородные господа производили немногим лучшее впечатление. Один из них был мелок и тщедушен, зато сопровождавшие его рабы-солдаты были до нелепости долговязы и худы. Другой — молод, ладно сложён и полон жизни, но так пьян, что Дени с трудом понимала о чём он говорит. «И как подобным мокрицам удалось поставить меня на колени?»
Наёмники были людьми иного склада. Все четыре отряда, состоящие на службе у Юнкая, прислали на пир своих командиров. Гонимых Ветром представлял пентошийский дворянин, известный как Принц в Лохмотьях; Длинные Копья — Гило Риган, больше похожий на сапожника, чем на солдата, и говоривший шепотом. Кровавая Борода из Роты Кошки шумел так, что хватило бы на десятерых. Это был великан с дремучей бородой, ненасытный до вина и женщин. Он орал, рыгал, громоподобно пускал ветры и щипал всех служанок, что оказывались в пределах его досягаемости. Время от времени он усаживал одну из них себе на колени, чтобы потискать ей грудь и поласкать её между ног.
Прибыл и представитель Младших Сыновей. «Если бы тут был Даарио, пир кончился бы кровопролитием». Никаким обещанным миром нельзя было убедить капитана пустить Бурого Бена Пламма в Миэрин и оставить в живых. Дени поклялась, что семерым послам, включая командиров, не причинят никакого вреда, но юнкайцам клятв показалось мало. Они потребовали заложников. За троих юнкайских господ и четырёх капитанов наёмников Миэрин отправил в осадный лагерь семерых своих: родную сестру Хиздара, двух его кузенов, кровного всадника Дени Чхого, её адмирала Гролео, капитана Безупречных Героя и Даарио Нахариса.
— Оставляю тебе своих девочек, — сказал её капитан, отдавая Дени перевязь с позолоченными распутницами. — Храни их бережно до моего возвращения, любимая. Мы же не хотим, чтобы они устроили у юнкайцев кровавый переполох.
Не было на пиру и Бритоголового. После коронации Хиздар первым делом сместил его с поста начальника Медных Тварей и назначил на это место своего двоюродного брата — жирного и одутловатого Маргаза зо Лорака.
«Оно и к лучшему. Зеленая Милость говорит, что между Лораками и Кандаками кровная вражда, а Бритоголовый никогда не скрывал презрения к моему благородному мужу. А Даарио …»
После свадьбы Даарио стал совсем неуправляемым. Его не радовал заключённый королевой мир, ещё меньше её замужество, а из-за обмана дорнийцев он был просто в бешенстве. Когда принц Квентин сообщил ему, что и остальные вестеросцы перекинулись к Воронам-Буревестникам по приказу Принца в Лохмотьях, только вмешательство Серого Червя и его Безупречных не позволило Даарио поубивать их всех. Лже-дезертиры сейчас были надёжно упрятаны в подземельях пирамиды… но Даарио продолжал пылать гневом.
«Для него же безопаснее оставаться в заложниках. Мой капитан не создан для мира». Дени не могла рисковать: он мог зарубить Бурого Бена Пламма, мог осмеять Хиздара при всём дворе, спровоцировать юнкайцев или ещё как-то нарушить перемирие, ради которого ей пришлось столь многим пожертвовать. Даарио — это ходячая беда. Отныне она не должна пускать его ни в постель, ни в сердце, ни в мысли. Если он её не предаст, то поработит — Дени не знала, что страшнее.
Когда застолье окончилось, и по настоянию королевы остатки яств унесли собравшимся внизу беднякам, высокие бокалы наполнили пряным квартийским ликёром, тёмным как янтарь. Затем началось представление.
Принадлежавший Юрхазу зо Юнзаку хор юнкайских кастратов пел песни на древнем языке Старой Империи голосами тонкими, нежными и невообразимо чистыми.
— Доводилось ли вам слышать подобное, любовь моя? — спросил её Хиздар. — Божественные голоса, не правда ли?
— Да, — согласилась она. — Хотя, по-моему, они предпочли бы сохранить кое-что присущее смертным.
Все развлекавшие их артисты были рабами. Таковы были условия мира: работорговцы могут привозить своих рабов в Миэрин, не опасаясь, что тех освободят. В обмен юнкайцы пообещали уважать права и свободы бывших рабов, освобождённых Дейенерис. Хиздар назвал это соглашение честной сделкой, но Дени чувствовала горечь. Королева выпила ещё чашу вина, чтобы её перебить.