— Ха! — захохотал Тормунд. Это тоже не изменилось: он всё ещё смеялся легко и часто. — Мудрые слова. Я не хочу, чтобы твои вороны заклевали меня до смерти, — он хлопнул Джона по спине. — Когда мой народ будет в безопасности за вашей Стеной, мы разделим мясо и мёд. Но пока… — одичалый снял браслет с левой руки и кинул его Джону, затем повторил то же с таким же браслетом на правой. — Первый взнос. Я получил их от своего отца, а тот — от своего. Теперь они твои, вороватый чёрный ублюдок.
Браслеты были из старого золота — массивные и тяжелые, с выгравированными древними рунами Первых Людей. Тормунд Великанья Смерть носил их, сколько Джон его знал, они казались такой же неотъемлемой его частью, как и борода.
— Браавосец расплавит браслеты ради золота. Такая жалость. Наверное, тебе стоит оставить их себе.
— Нет. Я не позволю, чтобы болтали, дескать, Тормунд Громовой Кулак заставил вольный народ расстаться с сокровищами, а свои оставил себе, — он ухмыльнулся. — Но я попридержу кольцо, которое ношу на члене. Оно будет побольше этих штучек. Для тебя сошло бы вместо ожерелья.
Джон не смог сдержать смех:
— Ты совсем не меняешься.
— О, я меняюсь. — Улыбка растаяла, как снег летом. — Я не тот, что был в Красных Палатах. Я видел слишком много смертей, да и вещей похуже тоже. Мои сыновья… — лицо Тормунда омрачилось горем. — Дормунд пал в битве за Стену, а он был почти мальчишка. Это сделал один из рыцарей твоего короля, какой-то ублюдок в серых латах и с молью на щите. Я видел тот удар, но мой мальчик умер, прежде чем я смог добраться к нему. А Торвинд… его забрал холод. Этот всегда болел, а однажды ночью умер. И хуже всего, до того как мы об этом узнали, он восстал — бледный с голубыми глазами. Мне пришлось позаботиться о нём самому. Это было тяжело, Джон, — слезы блестели в глазах Тормунда. — По-правде говоря, он не стал настоящим мужчиной, но когда-то он был моим маленьким мальчиком, и я любил его.
Джон положил руку ему на плечо:
— Мне очень жаль.
— С чего бы? Разве не ты всё это устроил? На твоих руках кровь, да, также как и на моих. Но не его кровь, — Тормунд покачал головой. — У меня есть ещё два сильных сына.
— А твоя дочь?..
— Мунда, — улыбка Тормунда вернулась. — Веришь, взяла этого Рика Длинное Копье себе в мужья. У парня член долог, да ум короток, но он хорошо к ней относится. Я сказал ему, что если он хоть раз причинит ей боль, я оторву ему хрен и им же изобью его до крови. — Он снова от души хлопнул Джона. — Тебе пора возвращаться. Если я задержу тебя дольше, они решат, что мы тебя съели.
— Тогда, до рассвета. Три дня, считая с сегодняшнего. Мальчики — первые.
— Я расслышал тебя и первые десять раз, ворона. Кто-нибудь бы мог подумать, что мы не доверяем друг другу, — он плюнул. — Мальчики — первые, ага. Мамонты пойдут в обход. Убедись, что Восточный Дозор ждёт их. Я позабочусь, чтобы не было драк и спешки у твоих треклятых ворот. Мы пойдем красиво, по порядку, как утята — друг за дружкой. А я буду матушкой-уткой. Ха! — Тормунд выпустил Джона из своей палатки.
Снаружи царил яркий и безоблачный день. Солнце вернулось на небо после двухнедельного отсутствия, и голубовато-белая Стена на юге сверкала. Существовала поговорка, которую Джон слышал от стариков в Чёрном Замке: «Настроение Стены меняется чаще, чем у Безумного Короля Эйериса», говорили старики, или, иногда «Настроение Стены меняется чаще, чем у женщины». В облачные дни Стена казалась белым утесом, а в безлунные ночи — чёрной как уголь. Во время снежных бурь Стена выглядела слепленной из снега. Но в такие дни, как этот, любой бы увидел, что она — изо льда. В такие дни Стена сияла ярко, как кристалл септона: каждая трещинка и впадина заполнена солнечным светом, и кажется, что в полупрозрачных волнах танцуют и умирают замёрзшие радуги. В такие дни Стена была прекрасна.
Старший сын Тормунда стоял рядом с лошадьми и разговаривал с Кожаным. Торегг Высокий, так его звали среди вольного народа. Хотя он был выше Кожаного не более чем на дюйм, зато перерос своего отца на целый фут. Гарет по кличке Конь, здоровенный парень из Кротового городка, жался к огню. Он и Кожаный были единственными людьми, которых Джон взял с собой на переговоры. Более внушительный эскорт был бы знаком страха, а если бы Тормунд замыслил кровопролитие, то двадцать бойцов принесли бы не больше пользы, чем двое. Единственной защитой, в которой Джон, действительно нуждался, был Призрак. Лютоволк чуял врагов, даже тех, кто прятал неприязнь за улыбкой.
Но Призрака не было видно. Джон стянул с руки чёрную перчатку, сунул два пальца в рот и свистнул.
— Призрак! Ко мне!
Наверху внезапно захлопали крылья. Ворон Мормонта слетел с ветви старого дуба и уселся на седло.
— Зерно! — прокричал он. — Зерно, зерно, зерно!
— Ты тоже следовал за мной?
Джон потянулся согнать птицу, но вместо этого погладил её перья. Ворон настороженно взглянул на него.
— Сноу, — каркнул он, понимающе кивая головой.
В этот момент между двумя деревьями возник Призрак, рядом с ним шла Вель.
«Они выглядят идеальной парой». Вель оделась во все белое: белые шерстяные штаны, заправленные в сапоги из белёной кожи, белый плащ из медвежьей шкуры, сколотый на плече вырезанным из чардрева ликом, белая туника с костяными застежками. Даже её дыхание было белым… но глаза — синими, длинная коса — цвета тёмного меда, а щёки горели румянцем от холода. Давненько Джон не видел столь восхитительного зрелища.
— Вы пытались украсть моего волка? — спросил он.
— Почему бы и нет? Если бы у каждой женщины был лютоволк, мужчины стали бы куда любезней. Даже вороны.
— Ха! — хохотнул Тормунд Великанья Смерть. — Не вздумай вступать с ней в перепалку, лорд Сноу, она слишком умна для таких, как ты и я. Лучше быстренько укради её, пока Торегг не опомнился и не взял её первым.
Что там говорил о Вель этот мужлан Акселл Флорент? «Созревшая девушка, и весьма привлекательная. Хорошие бёдра, хорошие груди — отлично подходит для деторождения». Все вполне, правда, но женщина одичалых — нечто большее. Она доказала это, разыскав Тормунда, что не смогли сделать опытные разведчики Дозора. «Возможно, она не принцесса, но смогла бы стать достойной женой любого лорда».
Однако этот мост был сожжён давным-давно, и Джон сам бросил факел.
— Я охотно позволяю Тореггу прийти к ней, — сообщил он. — Я же дал клятву.
— Она не будет возражать. Ведь так?
Вель похлопала по длинному костяному ножу у бедра:
— Лорд Ворона может прокрасться в мою постель любой ночью, когда осмелится. После кастрации ему будет гораздо легче держать клятву.
— Ха! — снова фыркнул Тормунд. — Слышал, Торегг? Держись от неё подальше. У меня уже есть дочь, второй не нужно.
Качая головой, вождь одичалых нырнул обратно в палатку.
Пока Джон чесал Призрака за ухом, Торегг привёл Вель лошадь. Она всё ещё ездила на серой косматой лошадке, которую Малли дал ей в тот день, когда она покидала Стену. Чахлое создание, слепое на один глаз. Повернув лошадь к стене, Вель спросила:
— Как поживает маленькое чудовище?
— Вырос вдвое больше, чем был, когда вы уезжали, и кричит втрое громче. Когда ему хочется сиську, в Восточном Дозоре, слышно как он вопит. — Джон оседлал свою лошадь.
Вель ехала рядом.
— Итак… я привела вам Тормунда, как и обещала. Что теперь? Мне придется вернуться в старую камеру?
— Ваша старая камера занята. Королева Селиса потребовала Королевскую Башню для себя. Вы помните Башню Хардина?
— Ту, которая выглядит так, будто вот-вот рухнет?
— Она так выглядела веками. Я приказал подготовить для вас верхний этаж, миледи. У вас будет больше места, чем в Королевской Башне, хотя, возможно, там и не так удобно. Никто никогда не называл это место Дворцом Хардина.
— Я всегда предпочту свободу удобству.
— Внутри замка вы будете свободны, но я с сожалением должен сказать, что вы остаетесь пленницей. Впрочем, обещаю, что вас не потревожат нежеланные гости. Башню Хардина охраняют мои люди, а не воины королевы. И в холле спит Вун Вун.
— Великан-охранник? Даже Далла не могла похвастаться этим.
Выглядывая из палаток и навесов под голыми деревьями, одичалые Тормунда смотрели, как они проезжают. Джон заметил, что на каждого боеспособного мужчину приходилось три женщины и столько же детей, измождённых созданий с впалыми щеками и голодными глазами. Когда Манс Налётчик вел вольный народ к Стене, его последователи гнали перед собой большие стада овец, коз и свиней, но теперь остались лишь мамонты. В мамонтах много мяса, и Джон не сомневался, что их бы тоже закололи, если бы не свирепость великанов.
Джон видел и следы болезни. Это встревожило его больше, чем он мог выразить. Если даже отряд Тормунда оказался голодающим и больным, что же случилось с тысячами, которые последовали за Матушкой Кротихой в Суровый Дол?
«Коттер Пайк должен скоро добраться до них. Если ветра попутные, его флот, может быть, сейчас уже возвращается в Восточный Дозор, и с ними столько вольного народа, сколько смогло втиснуться на борт».
— Как прошло с Тормундом? — спросила Вель.
— Спросите меня через год. Самое сложное впереди. Я ещё должен убедить своих же братьев отведать то варево, что приготовил. Боюсь, вкус не понравится никому.
— Позвольте мне помочь.
— Вы уже помогли. Вы привели ко мне Тормунда.
— Я могу сделать больше.
«Почему бы и нет? — подумал Джон. — Все уверены, что она — принцесса». Внешностью Вель вполне подходила на эту роль, а держалась девушка на коне так, словно родилась в седле. «Принцесса-воительница, — решил он, — не какое-нибудь нежное создание, которое сидит в башне, расчёсывая волосы в ожидании, что её спасёт какой-нибудь рыцарь».
— Я должен поставить королеву в известность об этом соглашении, — сказал он. — Вы можете встретиться с ней, если найдёте в себе достаточно сил, чтобы преклонить колено.