— подчеркнул Резнак мо Резнак. — Ваши прочие обязанности останутся неизменными, сир. Если мир будет нарушен, его лучезарность, как и прежде, желает, чтобы именно вы повели войска против врагов нашего города.
«Хотя бы на это у него хватило ума». Белакво Костолом и Гогор Гигант могли служить Хиздару защитниками, но одна мысль о том, что кто-то из них поведет армию в бой, казалась настолько смехотворной, что старый рыцарь едва не улыбнулся.
— Я к услугам его величества.
— Не «величества», — недовольно произнес сенешаль. — Это вестеросский титул. Его великолепие, его лучезарность или его милость.
«"Его тщеславие" сгодилось бы лучше».
— Как скажете.
Резнак облизнул губы.
— Тогда на сегодня всё.
На этот раз его елейная улыбка говорила, что пора откланяться, и сир Барристан удалился, благодарный за возможность избавиться от вони духов сенешаля. «Мужчина должен пахнуть потом, а не цветами».
Великая пирамида Миэрина была восьмисот футов в высоту от основания до вершины. Сенешаль жил на втором этаже. Покои королевы и самого сира Барристана занимали верхний этаж. «Долгий подъём для человека моего возраста», — думал старый рыцарь, взбираясь по лестнице. По делам королевы ему приходилось взбираться по лестнице пять-шесть раз в день, что могли подтвердить боли в коленях и в пояснице. «Придёт день, когда я уже не смогу одолеть эти ступени, — размышлял он, — и этот день наступит скорее, чем мне хотелось бы». Прежде чем это случится, надо удостовериться, что хотя бы несколько его воспитанников будут готовы занять его место рядом с королевой. «Когда они будут готовы, я сам посвящу их в рыцари и дам каждому коня и золотые шпоры».
В покоях королевы было тихо и безлюдно. Хиздар не стал здесь жить — он предпочёл обустроить собственные покои глубоко в недрах Великой пирамиды, где его со всех сторон окружали массивные кирпичные стены. Меззара, Миклаз, Квезза и прочие маленькие пажи королевы — на самом деле, конечно, заложники, хотя и Селми, и сама королева их полюбили настолько, что трудно было думать о них как о заложниках — ушли вместе с королем, а Ирри и Чхику уехали вместе с другими дотракийцами. Осталась только Миссандея, похожая на несчастное маленькое привидение, бродящее в покоях королевы на вершине пирамиды.
Сир Барристан вышел на террасу. Небо над Миэрином было цвета мертвечины: тусклое, белое, тяжёлое — сплошная пелена облаков от горизонта до горизонта. Солнце скрылось за этой облачной стеной — оно зайдёт незримо для глаз, как незримо взошло этим утром. Ночь будет жаркой — одной из тех душных, липких, влажных ночей, когда не хватает воздуха. Вот уже три дня как собирался дождь, но ни капли так и не упало. «Ливень стал бы спасением — он отмыл бы город дочиста».
Отсюда виднелись четыре меньшие пирамиды, западные стены города и военные лагеря юнкайцев на берегу Залива Работорговцев, над которыми, точно какая-то чудовищная змея, вился в воздухе густой столб жирного дыма. «Юнкайцы жгут своих мертвецов, — понял Селми. — Бледная кобылица скачет по их осадным лагерям». Несмотря на все усилия королевы, болезнь распространялась, как внутри города, так и снаружи. Миэринские рынки закрылись, улицы опустели. Король Хиздар держал открытыми бойцовские ямы, но публики было мало. Сообщали, что миэринцы начали избегать даже Храма Милостей.
«Работорговцы непременно придумают, как обвинить Дейенерис и в этом», — с горечью подумал сир Барристан.
Он почти слышал, как они перешептываются — Великие Господа, Дети Гарпии, юнкайцы и все остальные — говорят один другому, что его королева мертва. Половина города в это верила, пусть пока и не находила в себе храбрости произнести это вслух. «Но, думаю, это ненадолго».
Сир Барристан чувствовал себя очень усталым и старым. «И куда ушли все эти годы?». В последнее время, наклоняясь к воде, чтобы напиться, Селми видел, как из воды на него смотрит незнакомое лицо. Когда вокруг его бледно-голубых глаз успели появиться морщины? Когда волосы из золотистых стали снежно-седыми? «Много лет назад, старик. Десятилетия».
И всё же казалось, будто только вчера его посвятили в рыцари после турнира в Королевской Гавани. Он до сих пор помнил прикосновение к плечу меча короля Эйегона — лёгкое, точно девичий поцелуй. Слова обета застревали в горле. В тот вечер на пиру он ел рёбрышки дикого вепря, приготовленные по-дорнийски с драконьим перцем, которые были такими острыми, что обжигали рот. Прошло сорок семь лет, а сир Барристан всё ещё помнил их вкус. Но он не смог бы вспомнить, чем отужинал десять дней назад, даже если бы от этого зависела судьба всех Семи Королевств. «Скорее всего, варёной собакой. Или какой-нибудь другой мерзостью, такой же гадкой на вкус».
Уже не в первый раз Селми дивился, какая же странная судьба зашвырнула его сюда. Он был вестеросским рыцарем, жителем Штормовых Земель и Дорнийских Марок — его место в Семи Королевствах, а не на этих знойных берегах Залива Работорговцев. «Я приехал сюда, чтобы отвезти Дейенерис домой». Но он потерял её, так же как потерял её отца и брата. «Даже Роберта. Я и его подвел».
Возможно, Хиздар был мудрее, чем казалось сиру Барристану. «Десять лет назад я догадался бы, что собирается сделать Дейенерис. Десять лет назад я бы успел её остановить». Вместо этого, когда Дейенерис спрыгнула в яму, он замер от удивления, а затем бессмысленно бросился за ней по багряным пескам, выкрикивая её имя. «Я становлюсь старым и медлительным». Неудивительно, что Нахарис дразнил его «дедулей». «Если бы тогда Даарио находился подле королевы, то смог бы он меня опередить?». Селми решил, что знает ответ на этот вопрос — хотя он ему и не понравился.
Прошлой ночью ему опять приснился тот день: стоящий на коленях Бельвас блюет желчью и кровью, Хиздар зовет драконоборцев, мужчины и женщины в ужасе разбегаются, толкаются на лестницах, лезут друг на друга, кричат и визжат. А Дейенерис…
«Её волосы загорелись. Она держала в руке кнут и кричала, а потом очутилась на спине дракона и улетела». Песок, поднятый в воздух взмахом крыльев Дрогона, запорошил сиру Барристану глаза, но сквозь пелену слёз старый рыцарь увидел, как чудовище вылетает из ямы и его огромные крылья бьют по плечам бронзовых воинов у ворот.
Остальное он узнал уже потом. За воротами началась сильная давка. Внизу обезумевшие от запаха дракона лошади в ужасе вставали на дыбы, молотя подкованными железом копытами. Повсюду раскиданы прилавки с едой и паланкины, упавших людей нещадно топтали ногами. В дракона стреляли из арбалетов и метали копья. Некоторые достигли цели. Разъяренный дракон метался по воздуху, его раны дымились, а девушка цеплялась за его спину. И тогда Дрогон выдохнул пламя.
Медные Твари собирали тела весь остаток дня и большую часть ночи. Всего они насчитали двести четырнадцать погибших и втрое больше раненых и обожжённых. К тому времени Дрогон покинул город — в последний раз, когда его видели, дракон летел над Скахазадханом на север. Никто не нашел ни следа Дейенерис Таргариен. Некоторые клялись, что видели, как она упала. Другие уверяли, что дракон унес её, чтобы сожрать. «Они ошибаются».
Сир Барристан знал о драконах только то, что говорилось в известных всем с детства сказках, но также он знал Таргариенов. Дейенерис летела на драконе верхом — точно так же, как в древности Эйегон летал на Балерионе.
— Быть может, она летит домой, — произнёс он вслух, обращаясь к самому себе.
— Нет, — прошептал позади голосок. — Она не поступила бы так, сир. Она не отправилась бы домой без нас.
Сир Барристан обернулся:
— Миссандея. Дитя. Как долго ты тут стоишь?
— Недолго. Недостойная просит извинить её, если побеспокоила вас, — Миссандея заколебалась. — Скахаз мо Кандак хочет побеседовать с вами.
— Бритоголовый? Ты с ним говорила?
Что за безрассудство? Между Скахазом и королём старая вражда, а девочка достаточно умна, чтобы это понимать. Скахаз высказывался категорически против замужества королевы, и Хиздар не мог этого забыть.
— Он здесь? В пирамиде?
— Он приходит и уходит, когда пожелает, сир.
«Да, это он может».
— Кто тебе сказал, что Скахаз хочет со мной поговорить?
— Медная Тварь в маске совы.
«Он был в маске совы, когда говорил с тобой. Сейчас он может быть шакалом, тигром, ленивцем». Сиру Барристану с самого начала не понравились эти маски, а теперь он возненавидел их как никогда прежде. Честным людям незачем скрывать свои лица. А Бритоголовый…
«О чём он только думает?» После того, как Хиздар передал командование Медными Тварями своему кузену Маргазу зо Лораку, Скахаза назначили Хранителем Реки, управляющим всеми паромами, канализацией и оросительными каналами по Скахазадхану на пятьдесят лиг. Однако Бритоголовый отверг эту древнюю и почётную должность — как её назвал Хиздар — и предпочёл удалиться в скромную пирамиду Кандаков. «Теперь, когда его не защищает королева, приходя сюда, он подвергает себя большой опасности». А если кто-то увидит, как сир Барристан разговаривает с Скахазом, под подозрение попадет и сам рыцарь.
Не нравилось ему эта затея. Она попахивала коварством, обманом и заговором — всем тем, о чём он надеялся забыть вместе с Пауком, лордом Мизинцем и им подобными. Барристана Селми нельзя было назвать книгочеем, но он нередко просматривал страницы Белой Книги с записями деяний его предшественников. Некоторые были героями, другие — слабаками, подлецами и трусами. Большинство же было обычными людьми, просто быстрее и сильнее других, и лучше владеющих мечом и щитом, но так же легко поддающимися гордыне, честолюбию, похоти, любви, гневу, зависти, алчности, властолюбию и всем прочим слабостям, которым подвержены остальные смертные. Лучшие из белых рыцарей преодолели свои слабости, исполнили свой долг и умерли с оружием в руках. Худшие же…