— Волантис. — Селми почувствовал, как дрогнула его правая рука. «Мы заключили мир с Юнкаем, не с Волантисом». — Вы уверены?
— Уверен. Мудрые Господа знают об этом, знают и их друзья — Гарпии, Резнак, Хиздар. Когда волантийцы прибудут, этот король откроет им ворота. Всех, кого освободила Дейенерис, снова поработят — цепи наденут даже на тех, кто никогда не был рабом. Твоя жизнь может закончиться в бойцовой яме, старик. Кразз сожрет твое сердце.
Голова сира Барристана загудела.
— Нужно сообщить Дейенерис.
— Найди её для начала, — Скахаз вцепился ему в предплечье, пальцы у Бритоголового были точно стальные. — Мы не можем ждать её возвращения. Я переговорил со Свободными Братьями, с Детьми Матери, с Храбрыми Щитами. Они не верят Лораку. Мы должны разбить юнкайцев, но для этого нам нужны Безупречные. Серый Червь к тебе прислушается — поговори с ним.
— Ради чего? — «Он же говорит об измене. Это заговор».
— Ради жизни, — глаза Бритоголового под медной кошачьей маской походили на чёрные озера. — Нам надо ударить прежде, чем прибудут волантийцы. Прорвём осаду, перебьём работорговцев, разгоним наёмников. Юнкайцы не ожидают нападения. У меня есть лазутчики в их лагерях. Они говорят, что там мор, который становится страшнее день ото дня. Дисциплина никуда не годится. Господа чаще пьяны, чем трезвы, сходятся на пирушках, рассказывают друг другу о сокровищах, которые поделят между собой, когда Миэрин падет, и спорят, кто из них главнее. Кровавая Борода и Принц в Лохмотьях друг друга терпеть не могут. Никто не ждет битвы — не сейчас. Они считают, что заключенный Хиздаром мир нас убаюкал.
— Но Дейенерис подписала мирный договор, — возразил сир Барристан. — Не годится разрывать его без разрешения королевы.
— А если она мертва? — резко спросил Скахаз. — Что тогда? Я скажу, чего она хотела бы от нас: чтобы мы защищали её город. Её детей.
Её дети — вольноотпущенники. «Миса — так её называли все те, чьи цепи она разбила. Мать». Бритоголовый прав, Дейенерис хотела бы, чтобы её детей защитили.
— А как же Хиздар? Он все еще её супруг. Её король. Ее муж.
— Её отравитель.
«Так ли это?».
— Где доказательства?
— Корона, которую он носит — вот доказательство. Трон, на котором он сидит. Открой глаза, старик. Это всё, что ему было нужно от Дейенерис, всё, чего он хотел. Когда он заполучил власть — зачем ею с кем-то делиться?
«И правда, зачем?»
Внизу в яме было так жарко. Сир Барристан всё ещё видел дрожащий над багряными песками воздух, чувствовал запах крови, пролитой ради развлечения, и слышал, как Хиздар уговаривает свою королеву отведать саранчу в меду. «Очень вкусно… сладкая и острая… а сам не попробовал ни кусочка, — Селми потер лоб. — Я не приносил присяги Хиздару зо Лораку, а если бы и принёс, он всё равно вышвырнул меня, точь-в-точь как Джоффри».
— Этот… этот кондитер, я хочу сам его допросить. С глазу на глаз.
— Ах, вот как? — Бритоголовый скрестил на груди руки. — Конечно. Допрашивай его. Как пожелаешь.
— Если… если то, что он скажет, убедит меня… если я присоединюсь к вам в этом… этом… Вы должны пообещать, что Хиздару зо Лораку не причинят никакого вреда, пока… если не… докажут, что он как-то был в этом замешан.
— Да что ты так печешься о Хиздаре, старик? Если он сам не Гарпия, то уж точно её первенец.
— Я знаю наверняка лишь то, что он супруг королевы. Я хочу, чтобы вы дали мне слово, иначе, клянусь, я встану у вас на пути.
Скахаз хищно улыбнулся.
— Значит даю слово. Никакого вреда Хиздару, пока его вину не подтвердят. Но когда у нас будут доказательства, я собираюсь убить его собственными руками. Я хочу вытащить из Хиздара кишки и показать ему, прежде чем позволю умереть.
«Нет, — подумал старый рыцарь. — Если Хиздар пытался убить мою королеву, я сам о нём позабочусь, но его смерть будет быстрой и чистой».
Боги Вестероса были далеко, но сир Барристан Селми всё-таки помолчал немного, помолившись про себя и попросив Старицу осветить ему путь к мудрости. «Ради детей, — сказ он себе. — Ради города. Ради моей королевы».
— Я поговорю с Серым Червём, — произнес он.
Железный жених
«Горе» появилось на рассвете — его чёрные паруса четко вырисовывались на бледно-розовом утреннем небе.
«Пятьдесят четвёртый, и приплыл в одиночку», — раздражённо подумал Виктарион, когда его разбудили. Он тихо проклял Штормового Бога за его жадность — гнев чёрным пламенем жёг его нутро: «Где мои корабли?»
Виктарион вышел в море с Щитовых островов с девяносто тремя кораблями, оставшимися от сотни, некогда составлявшей Железный Флот. Флот, который принадлежал не кому-то из лордов, а самому Морскому Трону, флот, чья команда набиралась со всех островов. Эти корабли были меньше огромных боевых дромонов зелёных земель, но втрое больше любой обычной ладьи. С крепким корпусом и мощным тараном, они могли достойно встретить королевский флот в битве.
После долгого пути вдоль пустынных и безжизненных берегов Дорна с их водоворотами и мелями они достигли Ступеней, где запаслись зерном, дичью и свежей водой. Там «Железная Победа» захватила пузатое торговое судно — большой ког «Благородная Леди», гружёный солёной треской, китовым жиром и маринованной сельдью, который шел в Старомест через Чаячий Город, Синий Дол и Королевскую Гавань. Эта снедь оказалась приятным дополнением к их запасам. Они захватили ещё пять судов в Редвинских Проливах и у побережья Дорна — три когга, галеас и галеру, и это увеличило флот до девяносто девяти единиц.
Девяносто девять кораблей покинули Ступени в составе трёх гордых эскадр с приказом встретиться у южного мыса Кедрового Острова. Но до края света добрались лишь сорок пять. К месту встречи мелкими группами, а иногда поодиночке приплыли двадцать два корабля из эскадры самого Виктариона, четырнадцать — из отряда Хромого Ральфа и только девять из тех, что отправились с Рыжим Ральфом Стоунхаузом. Сам Рыжий Ральф пропал. Кроме того, флот пополнился девятью судами, добытыми в море, таким образом, всего набралось пятьдесят четыре… но захваченные корабли были коггами, рыбацкими лодками, торговыми и рабовладельческими судами, а не боевыми ладьями. В битве они представляли собой плохую замену потерянным кораблям Железного Флота.
Последним три дня тому назад показался «Губитель Дев». За день до него с юга приплыли вместе три корабля — захваченная «Благородная Леди» шла между «Кормильцем Воронов» и «Железным Поцелуем». Но два дня перед этим не было никого, а до этого явились «Безголовая Жиенна» и «Страх», а до них было ещё два дня пустынного моря и безоблачного неба после появления Хромого Ральфа с остатками эскадры. Он привел с собой «Лорда Квеллона», «Белую Вдову», «Плач», «Скорбь», «Левиафана», «Железную Леди», «Пиратский Ветер», «Боевой Молот» и ещё шесть кораблей, два из которых, сильно потрепанные штормами, шли на буксире.
— Шторма, — посетовал Хромой Ральф, приковыляв к Виктариону. — Три больших бури и скверные ветра между ними. Красные ветра из Валирии, пахнущие пеплом и серой, и чёрные ветра, принёсшие нас к её губительным берегам. Наше плавание было проклято с самого начала. Вороний Глаз боится тебя, милорд, иначе зачем ему отсылать тебя так далеко? Он рассчитывает, что мы не вернёмся.
Виктарион думал о том же, когда попал в первый шторм неподалеку от Старого Волантиса.
«Боги ненавидят братоубийц, — решил он, — иначе Эурон Вороний Глаз уже принял бы дюжину смертей от моей руки».
В тот раз море бесновалось, палуба вздымалась и ухала вниз под ногами, и он видел, как «Пир Дагона» и «Красный Прилив» столкнулись с такой силой, что оба корабля разнесло в щепки. «Дело рук моего братца», — подумал Виктарион. И это были лишь первые потери в его эскадре. Но далеко не последние.
Потому он отвесил Хромому две пощёчины и сказал:
— Первая — за корабли, которые ты потерял, вторая — за болтовню о проклятьях. Заикнись об этом ещё раз, и я прибью твой язык к мачте. Вороний Глаз умеет делать немых, и я тоже. — В левой руке пульсировала боль, из-за которой Виктарион говорил жёстче, чем требовалось, но он всегда выполнял свои обещания. — Корабли ещё придут. Шторма закончились. Я соберу свой флот.
Обезьяна на мачте насмешливо взвыла, будто чувствуя его разочарование. «Грязная шумная тварь». Он мог бы послать человека поймать её, но обезьянам нравилась такая игра, и они были куда ловчее матросов. Вой отдавался в ушах, из-за чего пульсирующая боль в руке казалась ещё сильнее.
— Пятьдесят четыре, — пророкотал Виктарион.
Нельзя было надеяться, что все корабли Железного Флота выдержат столь длинный путь… Но Утонувший Бог мог оставить ему семьдесят или даже восемьдесят кораблей. «Если бы с нами был Мокроголовый или какой-нибудь другой жрец». Виктарион принёс жертву перед отплытием и ещё одну на Ступенях, где разделил свой флот на три части, но, по-видимому, он произнёс неправильные молитвы. «Это так, или же Утонувший Бог здесь не имеет силы». Виктарион всё больше начинал опасаться, что они слишком далеко заплыли в странные моря, где даже боги были подозрительными… Но эти сомнения он доверил только своей смуглянке, у которой не было языка, чтобы ответить.
Когда на горизонте показалось «Горе», Виктарион призвал к себе Одноухого Вульфа.
— Я хочу поговорить с Сусликом. Передай мои приказы Хромому Ральфу, Бескровному Тому и Чёрному Пастуху. Все охотничьи отряды отозвать, лагерь снять к рассвету. Загрузить как можно больше фруктов и загнать на корабли свиней. Мы сможем резать их по мере надобности. «Акула» останется здесь, чтобы сообщать отставшим, куда мы уплыли. — Ей всё равно требовался длительный ремонт — после штормов от неё остался лишь остов. Таким образом, в его распоряжении остались только пятьдесят три корабля, но тут уж ничего не поделаешь. — Снимаемся с якоря завтра — с вечерним приливом.