— Отправьте его обратно к Утонувшему Богу, пока он не наложил на нас проклятье! — подстрекал Бартон Хамбл.
— Судно затонуло, и только колдун зацепился за обломки, — сказал Одноухий Вульф. — Где же команда? Может, её сожрали вызванные им демоны? Что произошло с кораблем?
— Шторм. — Мокорро скрестил руки на груди. Он не казался испуганным, хотя все мужчины вокруг грозили ему смертью. Даже скакавшим с воплями по тросам обезьянам он не понравился.
Виктарион колебался. «Он вышел из моря. Зачем Утонувший Бог выбросил его, если не для того, чтобы мы его нашли?» У Эурона были ручные колдуны. Вероятно, Утонувший Бог желал, чтобы и у Виктариона появился такой же.
— Почему ты говоришь, что этот человек — колдун? — спросил он Суслика. — Я вижу перед собой только оборванного красного жреца.
— Я думал также, лорд-капитан… но он многое знает. Он знал, что мы плывем в Залив Работорговцев, до того как ему об этом сказали, и о том, что ты будешь здесь, у этого острова, — маленький человек запнулся. — Лорд-капитан, он сказал мне… он сказал мне, что ты умрешь, если мы не доставим его к тебе.
— Что я умру? — фыркнул Виктарион.
Он уже собирался приказать: «Перережьте ему глотку и выбросьте в море», — когда пульсирующая боль в раненой руке поднялась вверх почти до локтя, и стала такой мучительной, что слова в горле превратились в желчь. Он запнулся и схватился за поручень, чтобы не упасть.
— Колдун проклял капитана! — вскрикнул кто-то.
Остальные подхватили вопль.
— Перерезать ему глотку! Убить, пока он не призвал на нас демонов!
Длинноводный Пайк первым обнажил кинжал.
— НЕТ! — проревел Виктарион. — Назад! Все назад! Пайк, убери клинок. Суслик, возвращайся на свой корабль. Хамбл, отведи колдуна в мою каюту. Остальным вернуться к работе.
Мгновение он боялся, что его не послушаются. Моряки стояли вокруг, перешептываясь, половина с клинками в руках, и каждый ждал решения остальных. Вокруг них дождём шлепалось обезьянье дерьмо — шлеп, шлеп, шлеп. Никто так и не пошевелился, пока Виктарион не схватил колдуна за руку и не потащил его к люку.
Когда он открыл дверь каюты, смуглянка обернулась к нему с безмолвной улыбкой… но увидев красного жреца, оскалилась и яростно, по-змеиному, зашипела. Виктарион ударил её тыльной стороной здоровой ладони, опрокинув на пол.
— Тихо, женщина. Вина нам обоим! — Он обернулся к черному человеку. — Суслик сказал правду? Ты видел мою смерть?
— Это, и многое другое.
— Где? Когда? Я умру в битве? — Его здоровая рука сжималась и разжималась. — Если ты мне лжешь, я расколю твою башку словно тыкву и позволю обезьянам сожрать твои мозги.
— Твоя смерть сейчас с нами, мой лорд. Дай мне свою руку.
— Мою руку? Что ты знаешь о моей руке?
— Я видел тебя в ночных огнях, Виктарион Грейджой. Ты пришел, шагая между языками пламени, неумолимый, лютый, и кровь капала с твоего огромного топора. Но ты не замечал щупалец, державших тебя за запястья, шею, лодыжки. Эти чёрные нити заставляли тебя танцевать.
— Танцевать? — Виктарион рассвирепел. — Твои ночные огни лгут! Я не был рожден для танцев, и я не марионетка! — Он сорвал перчатку и ткнул воспаленной рукой в лицо жреца. — Вот! Ты это хотел увидеть?
Свежая повязка уже была пропитана кровью и гноем:
— У человека, от которого я это получил, была роза на щите. Я оцарапал руку о шип.
— Малейшая царапина может оказаться смертельной, лорд-капитан, но я исцелю вас, если позволите. Понадобится клинок. Лучше всего серебряный, но сойдёт и железо. И жаровня. Я должен зажечь огонь. Будет боль. Чудовищная. Невиданная вами до этого. Но когда мы закончим, в руку вернется жизнь.
«Они все одинаковы, эти люди магии. Мышонок тоже предупреждал о боли».
— Я железнорождённый, жрец. Я смеюсь над болью. Ты получишь, что тебе нужно… но если не сможешь вылечить мою руку, я сам перережу тебе глотку и скормлю тебя морю.
Мокорро поклонился, его тёмные глаза сияли.
— Да будет так.
В этот день больше никто не видел капитана, но команда «Железной победы» слышала, как из его каюты доносились звуки дикого смеха — зычного, тёмного и безумного. Длинноводный Пайк и Одноглазый Вульф попытались открыть дверь каюты, но обнаружили, что она заперта. Позже послышалось странное, похожее на детский плач пение, как сказал мейстер — на высоком валирийском. Именно тогда обезьяны покинули корабль, с визгом попрыгав в воду.
На закате море стало чёрным как чернила, распухшее солнце залило небо кроваво-красным светом, и тогда Виктарион снова вышел на палубу. Его торс был обнажен, левая рука покрыта кровью по локоть. Команда собралась вокруг него, перешептываясь и переглядываясь, и он воздел обожжённую почерневшую руку. Тёмный дым струился с его пальцев, когда он указал на мейстера.
— Этому — перережьте глотку и выбросьте в море, и тогда ветра будут благоприятными на всем нашем пути в Миэрин.
Мокорро видел это в своих огнях. Он также видел невесту на свадьбе, но что с того? Она будет не первой, кого Виктарион Грейджой сделал вдовой.
Тирион
Знахарь зашёл в палатку, бормоча любезности, но одного вдоха зловонного воздуха и взгляда на Йеззана зо Каггаза ему оказалось достаточно, чтобы заткнуться.
— Бледная кобылица, — сообщил он Сладости.
«Да неужели? — подумал про себя Тирион. — Ну кто бы мог подумать? Впрочем, любой, у кого есть нос, даже я с моим обрубком».
Йеззан сгорал в лихорадке, корчась в луже собственных экскрементов — коричневой слизи с вкраплениями крови… и подтирать его жёлтый зад выпало Йолло и Пенни. Их хозяин не мог поднять собственную тушу даже с посторонней помощью, и его иссякающих сил едва хватало на то, чтобы перевернуться на другой бок.
— Моё умение тут бессильно, — объявил знахарь. — Жизнь благородного Йеззана в руках богов. Если можете, сбивайте жар. Говорят, помогает. Принесите ему воды. — Поражённые бледной кобылицей всегда страдают от жажды, выпивая галлоны между испражнениями. — Давайте чистой свежей воды столько, сколько он сможет выпить.
— Только не речной, — уточнил Сладость.
— Ни в коем случае. — С этими словами знахарь испарился.
«Мы тоже должны бежать», — подумал Тирион. Он был рабом в золотом ошейнике с колокольчиками, сопровождавшими каждый его шаг задорным звоном, одной из особенных драгоценностей Йеззана — честью, мало чем отличавшейся от смертного приговора. Йеззан зо Каггаз предпочитал держать своих любимцев рядом, поэтому, пока господину становилось всё хуже, Йолло, Пенни, Сладости и другим ходячим драгоценностям надлежало пребывать подле его тела.
Бедный старый Йеззан. Лорд-сало оказался не таким уж плохим хозяином. Сладость не ошибся. Прислуживая на ночных попойках, Тирион узнал, что среди юнкайских вельмож Йеззан был главным сторонником заключения мира с Миэрином. Большинство других господ просто выжидали время, пока подойдут армии Волантиса. Некоторые предлагали немедленно начать штурм города, иначе волантийцы присвоят себе славу и большую часть добычи. Йеззан не собирался участвовать в этом. Он также противился тому, чтобы вернуть миэринских заложников в виде снарядов для требушетов, как предлагал наёмник Кровавая Борода.
Но за два дня всё может круто измениться. Два дня назад Нянька был крепок и здоров. Два дня назад Йеззан ещё не слышал призрачный стук копыт бледной кобылицы, а флотилии Волантиса находились на два дня пути дальше. А сейчас…
— Йеззан умрёт? — спросила Пенни своим пожалуйста-скажи-что-нет голосом.
— Все умирают.
— Я имела в виду — от хвори.
Сладость посмотрел на них в отчаянии.
— Йеззан не должен умереть. — Гермафродит водил пальцами по лбу их необъятного хозяина, приглаживая его мокрые от пота волосы. Юнкаец застонал, и по его ногам хлынул очередной поток коричневой жижи. Заляпанная пятнами постель ужасно воняла, но они никак не могли подвинуть его тушу.
— Некоторые хозяева перед смертью освобождают своих рабов, — сообщила Пенни.
Сладость захихикал. Это был пренеприятный звук.
— Только самых любимых. Они освобождают их от горестей этого мира, чтобы те могли сопровождать своего любимого господина в могилу и прислуживать ему на том свете.
Сладость знал наверняка. Ему бы первому перерезали глотку.
— Серебряная королева… — начал было козлоногий мальчик.
— …мертва, — перебил Сладость. — Забудь о ней! Дракон унёс её за реку. Она утонула в дотракийском море.
— В траве утонуть нельзя, — возразил козлоногий.
— Будь мы свободными, — сказала Пенни, — мы смогли бы найти королеву. Или, по крайней мере, отправиться на её поиски.
«Ты верхом на своей псине, а я на свинье, гоняясь за драконом по всему дотракийскому морю». — Тирион поскрёб свой шрам, чтобы не захохотать.
— Дракон уже продемонстрировал, что питает слабость к жареной свининке. А жареный карлик в два раза вкуснее.
— Это было просто пожелание, — мечтательно произнесла Пенни. — Мы могли бы уплыть. Корабли снова ходят, война ведь окончена.
«Серьёзно?» — Тирион был склонен сомневаться в этом. Подписи на пергаменте поставлены, но войны ведутся не на бумаге.
— Мы могли бы отправиться морем в Кварт, — продолжала Пенни. — Брат всегда рассказывал, что улицы там вымощены нефритом, а городские стены — одно из чудес света. Вот увидите, когда мы покажем там наше представление, золото и серебро польются на нас дождём.
— Некоторые из кораблей в гавани квартийские, — напомнил ей Тирион. — Ломас Долгоход видел стены Кварта. Мне достаточно и его книг. Забираться ещё восточнее у меня желания нет.
Сладость обтёр пылающее лицо Йеззана влажной тряпкой.
— Йеззан должен выжить. Иначе мы все умрём вместе с ним. Бледная кобылица уносит с собой не каждого седока. Хозяин поправится.
Это была явная ложь. Случилось бы чудо, проживи Йеззан ещё день. Насколько понимал Тирион, жирный лорд и так умирал от какой-то ужасной заразы, подхваченной им в Соторосе. Хворь лишь приближала его конец, по сути, являвшийся милостью. Но для себя карлик такого подарка не желал.