На обоих концах длинного туннеля распахнулись ворота и открылись железные решётки. Наверху на льду заиграли лучи восходящего солнца: розовым, золотым и лиловым. Скорбный Эдд прав, Стена скоро заплачет. «Боги, пусть она рыдает в одиночестве».
Атлас повёл их подо льдом, освещая сумрак туннеля железным фонарём. Джон шёл за юношей, ведя под уздцы своего коня. Следом шагала охрана, а за ними — Боуэн Марш с парой десятков стюардов, каждому из которых поручили своё задание. Наверху Ульмер из Королевского Леса охранял Стену. Рядом с ним стояли сорок лучших лучников Чёрного Замка, готовые ответить дождём стрел на любые неприятности внизу.
К северу от Стены верхом на низеньком мохнатом коньке, выглядевшем слишком хилым, чтобы выдержать вес своего ездока, поджидал Тормунд Великанья Смерть. Его сопровождали шестьдесят воинов и два уцелевших сына: высокий Торегг и молодой Дрин.
— Хар! — произнёс Тормунд. — Телохранители, что ли? А как же доверие, ворона?
— Ты привёл больше людей, чем я.
— И правда. Ступай сюда, парень. Я хочу, чтобы мой народ посмотрел на тебя. У меня тысячи тех, кто никогда не видел лорда-командующего. Взрослые люди, которых в детстве пугали, что твои разведчики съедят их, если те будут плохо себя вести. Они должны увидеть обычного длиннолицего парня в старом чёрном плаще. И понять: нечего бояться Ночного Дозора.
«Не хотел бы я, чтобы они усвоили этот урок». Джон стянул перчатку с обожжённой руки, сунул два пальца в рот и свистнул. Из ворот выбежал Призрак. Лошадь Тормунда шарахнулась в сторону, и одичалый едва не вылетел из седла.
— Нечего бояться? — повторил Джон. — Призрак, стоять.
— Ты ублюдок с чёрным сердцем, лорд Ворона.
Тормунд Трубящий-в-Рог поднял ко рту свой боевой рог. Звук, точно раскат грома, отразился ото льда, и первые представители вольного народа потянулись к воротам.
От рассвета до заката Джон смотрел, как проходят одичалые.
Сначала прошли заложники — сотня парней от восьми до шестнадцати лет.
— Твоя кровная плата, лорд Ворона, — объявил Тормунд. — Надеюсь, что плач их несчастных матерей не потревожит твои сны.
Некоторых мальчишек сопровождали к воротам родители или другие родичи, но большинство из них шли одни. Четырнадцатилетние и пятнадцатилетние были уже почти мужчинами и не хотели, чтобы их видели цепляющимися за женские юбки.
Двое стюардов пересчитывали проходивших мимо мальчишек, записывая имя каждого на длинных свитках пергамента. Третий собирал в качестве платы их ценности и тоже всё учитывал. Ребята шли в незнакомое место, чтобы служить тем, с кем тысячи лет враждовали их друзья и родные, но Джон не видел слёз, не слышал плач матерей. «Это — люди зимы, — напомнил он себе. — Там, откуда они родом, слёзы замерзают на щеках». Ни один заложник не задержался и не пытался ускользнуть, когда наступал его черёд войти в этот мрачный туннель.
Почти все мальчишки были худыми, некоторые на последней стадии истощения, с тощими ногами и руками-веточками. Джон и не ждал ничего иного. В остальном ребята отличались лишь телосложением, ростом и цветом волос. Он видел высоких и низких, шатенов и брюнетов, золотистых и рыжеватых блондинов, просто рыжих — поцелованных огнём, совсем как Игритт. Он видел парней со шрамами, хромых мальчишек, рябых мальчишек. У ребят постарше на щеках пробивался пушок, а над губой росли тонкие маленькие усики. Впрочем, попался один парень с такой же густой бородой, как у Тормунда. Кто-то из них был одет в прекрасные мягкие меха, кто-то — в вываренную кожу и разрозненные части доспехов, большинство — в шерсть и тюленьи шкуры, а кое-кто и вовсе в лохмотья. Один даже шёл голышом. У многих было оружие: заострённые деревянные копья, каменные молоты, ножи из кости, камня или драконьего стекла, палицы, сети, у некоторых попадались даже изъеденные ржавчиной старые мечи. Рогоногие весело шагали босиком по сугробам. Другие мальчишки привязали к сапогам «медвежьи лапы» и ступали по снегу, не проваливаясь сквозь наст. Шесть парней приехали на лошадях, два — на мулах. Двое братьев пришли с козлом. У самого высокого заложника, вымахавшего до шести с половиной футов роста, было совсем ещё детское лицо, а самым низким оказался коренастый мальчик, утверждавший, что ему девять, но выглядевший никак не старше шести.
Отдельно записывали сыновей известных одичалых. Тормунд называл их, когда те проходили мимо.
— Этот парень — сын Сорена Щитолома, — указал он на высокого мальчугана. — А тот, с рыжими волосами — Геррика Королевской Крови. Его послушать, так он потомок Реймунда Рыжебородого. Если хочешь знать правду — младшего брата Рыжебородого.
Два мальчика выглядели, как близнецы, но Тормунд уверял, что они кузены и между ними год разницы.
— Первый зачат от Харля-Охотника, второй — от Харля-Красавчика, обоих родила одна женщина. Отцы ненавидят друг друга. На твоём месте, я бы отправил одного в Восточный Дозор, а другого — в Сумеречную Башню.
Другие заложники, по его словам, были сыновьями Хоуда-Странника, Брогга, Девина Шкуродела, Кайлига Деревянное Ухо, Морны Белой Маски, Великого Моржа…
— Великий Морж? В самом деле?
— У них на Стылом Берегу странные имена.
Трое заложников оказались сыновьями Альфина Убийцы Ворон, печально известного разбойника, убитого Куореном Полуруким. По крайней мере, так утверждал Тормунд.
— Они не похожи на родных братьев, — отметил Джон.
— Сводные братья, рождены от разных матерей. Член у Альфина был крохотный, ещё меньше твоего, но он не стеснялся совать его куда попало. Заделал по сыну в каждой деревне.
Об одном приземистом пареньке с крысиным лицом Тормунд сказал:
— Это отродье Варамира Шестишкурого. Помнишь Варамира, лорд Ворона?
Джон помнил.
— Оборотень.
— Да, был им. А кроме того, злобным коротышкой. Наверняка, мёртв уже. Никто не видел его после битвы.
Двое мальчишек оказались переодетыми девочками. Заметив это, Джон отправил за ними Рори и Большого Лиддля. Одна пришла вполне спокойно, другая лягалась и кусалась. «Это могло плохо кончиться».
— У этих двух известные отцы?
— Хар! У этих худышек? Не похоже. Выбрали по жребию.
— Это девочки.
— Правда? — Тормунда покосился на них из своего седла. — Мы с лордом Вороной поспорили, у кого из вас хозяйство больше. Снимайте штаны, чтоб мы могли посмотреть.
Одна из девушек покраснела, а другая взглянула на них с вызовом и сказала:
— Оставь нас в покое, Тормунд Великанья Вонь. Дай пройти.
— Хар! Ты победил, ворона. Хрена нет ни у одной, но у малявки есть яйца. Будущая копьеносица.
Он позвал своих людей.
— Ступайте, найдите им девчачью одежду, пока лорд Сноу не обмочил подштанники.
— Мне нужны два парня вместо них.
— С чего бы это? — Тормунд почесал бороду. — По моему, заложник есть заложник. Этот твой большой острый меч срубит с той же лёгкостью срубит голову девчонке, как и мальчишке. Отцы и дочерей любят. По крайней мере, большинство отцов.
«Меня волнуют не их отцы».
— Манс пел когда-нибудь об Отважном Денни Флинте?
— Нет, насколько я помню. Кем он был?
— Девушкой, которая переоделась мальчиком, чтобы принять чёрное. Печальная песня о ней прекрасна, а то, что с ней произошло, нет.
По некоторым версиям песни призрак девушки до сих пор бродит по Твердыне Ночи.
— Я отошлю девочек в Долгий Курган.
Единственными мужчинами там были Железный Эммет и Скорбный Эдд, которым он доверял. Джон не мог сказать того же обо всех своих братьях.
Одичалый понял.
— Ну и мерзкие же вы птицы, вороны, — сплюнул он. — Значит, ещё два парня. Ты их получишь.
Когда мимо них прошествовали девяносто девять заложников, чтобы пройти под Стеной, Тормунд Великанья Смерть представил сотого.
— Мой сын Дрин. Пригляди, чтобы с ним хорошо обращались, или я зажарю твою чёрную печёнку и съем.
Джон присмотрелся к мальчику. «Ровесник Брана, вернее, Бран был бы его возраста, если бы его не убил Теон». Но Дрин совсем не такой милый, как Бран. Коренастый мальчишка с короткими ногами, сильными руками и широким красным лицом — миниатюрная копия своего отца с копной тёмно-каштановых волос.
— Он будет моим собственным пажом, — пообещал Джон.
— Слышал, Дрин? Смотри, не зазнайся, — сказал Тормунд и посоветовал Джону:
— Время от времени ему необходима хорошая трёпка. Но берегись его зубов — кусается.
Он снова потянулся за своим рогом, поднял и протрубил ещё один сигнал.
К этому времени появились воины. И совсем не сотня. «Пять сотен, — прикинул Джон, когда те показались из-под деревьев. — А может, и не меньше тысячи». Верхом ехал только один из десяти, но каждый был вооружён. На спинах они несли круглые плетёные щиты, обтянутые шкурами или варёной кожей, с изображениями змей, пауков, отрубленных голов, окровавленных молотов, демонов и разбитых черепов. Кто-то напялил украденную сталь — помятые остатки доспехов, снятых с погибших разведчиков, — кто-то надел доспехи из костей, как Гремучая Рубашка, но на всех были меха и кожа.
Среди воинов шли и копьеносицы с длинными развевающимися на ветру волосами. Джон не мог смотреть на них, не вспоминая Игритт: отблеск огня в её волосах, её лицо, когда она раздевалась для него в пещере, звук её голоса.
— Ничего ты не знаешь, Джон Сноу, — повторяла она ему сотню раз.
«Это было правдой и тогда, и сейчас».
— Ты мог бы послать женщин первыми, — сказал он Тормунду. — Девушек и матерей.
Одичалый задумчиво на него посмотрел.
— Да, мог бы. А ты со своими воронами мог бы решить закрыть эти ворота. Несколько воинов на той стороне, и ворота останутся открытыми, не правда ли? — ухмыльнулся он. — Я купил твою проклятую лошадь, Джон Сноу, но это не значит, что мы не в состоянии пересчитать ей зубы. Не думай, что я и мои люди не верим тебе. Мы доверяем тебе настолько, насколько ты доверяешь нам.