Здесь шествие замедлилось. Улица была крутой и узкой, а толпа напирала со всех сторон. Нищие Братья отгоняли людей с дороги, пытаясь отодвинуть их в сторону, но отступать было особо некуда и те, кто стоял в последних рядах, толкали толпу обратно. Серсея пыталась идти с высоко поднятой головой, но в результате наступила на что-то скользкое и влажное, и упала бы, не подхвати её под руку септа Юнелла.
— Вашему величеству стоит смотреть под ноги.
Серсея выдернула руку.
— Хорошо, септа, — покорно произнесла она, хотя от злости ей хотелось плюнуть той в лицо.
Королева шла, облачённая лишь в собственную гордость и покрывшуюся мурашками кожу. Она искала глазами Красный Замок, но высокие деревянные здания со всех сторон загораживали обзор.
— Позор, позор! — вещала септа Сколерия, а её колокольчик всё позвякивал.
Серсея попыталась ускорить шаг, но тут же уткнулась в украшенные звёздами туники, так что пришлось снова замедлиться. Прямо посреди дороги какой-то мужик продавал с тележки нанизанное на палочки жареное мясо, и пока Нищие Братья прогоняли его с пути, процессия остановилась. Мясо подозрительно смахивало на крысятину, но шедший от него запах аппетитно щекотал ноздри, и, когда путь снова расчистился, половина зевак расходились в сторону с палочками в руках, жуя на ходу.
— Не хотите попробовать, ваше величество? — крикнул здоровенный детина с огромным пузом, поросячьими глазками и чёрной нечёсаной бородой, напомнившей Серсее о Роберте. Когда она с отвращением отвернулась, мужчина швырнул в неё палочку с мясом. Та попала ей в ногу и, отскочив, упала на дорогу, но на бедре Серсеи остался кроваво-жирный след от недожаренного мяса.
Крики теперь казались громче, чем на площади, наверное, потому, что толпа стала гораздо ближе. Чаще всего доносились «шлюха» и «грешница», но кричали и «братова подстилка», и «сука», и «изменница». Время от времени раздавались возгласы в честь Станниса или Маргери. Мостовая была грязной, а проход — таким узким, что Серсея даже не могла обойти лужи. «От промокших ног пока никто не умер», — успокаивала она себя. Хотелось верить, что лужи остались после дождя, хотя это вполне могло быть и лошадиной мочой.
Из окон и с балконов тоже кидались всякой дрянью: летели полусгнившие фрукты и тухлые яйца, которые, разбиваясь о мостовую, источали серное зловоние, лилось пиво. Потом кто-то швырнул через головы Нищих Братьев и Сынов Воина дохлую кошку. От удара о землю тушка лопнула, забрызгав голени Серсеи внутренностями и личинками.
Она шла дальше. «Я слепа и глуха, а они — жалкие черви», — говорила она себе.
— Позор, позор! — пели септы.
— Каштаны, горячие жареные каштаны! — кричал уличный торговец.
— Королева-шлюха! — торжественно провозгласил пьяница с балкона и с издёвкой поднял кружку:
— Да здравствуют королевские сиськи!
«Слова — это ветер. Они не могут меня ранить».
На полпути с холма Висеньи Серсея поскользнулась на каких-то нечистотах и в первый раз упала, разбив колено до крови. Септа Юнелла помогла ей подняться. По толпе покатился нестройный хохот, какой-то мужик предложил облобызать ей колено, чтобы не болело. Серсея оглянулась. На вершине холма всё ещё виднелись огромный купол и семь кристальных башен Великой Септы Бейелора.
«Неужели я так мало прошла?»
Но хуже всего было то, что она больше не видела Красного Замка.
«Где же он? Где?..»
— Ваше величество. — К ней подошёл капитан, чьё имя Серсея позабыла — Надо идти. Толпа становится неуправляемой.
«Именно так, — подумала она. — Неуправляемой».
— Я не боюсь…
— И зря.
Он схватил её за руку и потянул за собой. Опираясь на него, Серсея шла вниз, пошатываясь и вздрагивая на каждом шагу. Спуск казался бесконечным. «Это Джейме должен вести меня». Он бы вытащил свой золотой меч и прорубил путь прямо через толпу, вырезая глаза каждому, кто посмел бы взглянуть на неё.
Дорога была скользкой, неровной, покрытой трещинами и слишком грубой для её нежных ног. Она наступила пяткой на что-то острое — то ли камень, то ли осколок стекла — и вскрикнула от боли.
— Я же просила дать мне сандалии, — рявкнула Серсея септе Юнелле. — Уж обувь-то вы могли бы мне дать!
Рыцарь снова резко дёрнул её за руку, как какую-то служанку. «Он что, забыл, кто я?» Она — королева Вестероса. Он не имеет права лапать её своими грязными руками.
У подножия холма спуск стал более пологим, а улица расширилась. На вершине холма Эйегона вновь показался Красный Замок, сверкающий багрянцем в лучах утреннего солнца. «Нужно идти дальше». Она вырвалась из крепкой хватки сира Теодана.
— Не надо меня тащить, сир.
Пошатываясь, она двинулась вперёд, оставляя на камнях кровавые следы.
Она шла через грязь и навоз, окровавленная, замёрзшая, хромающая. Вокруг гудели голоса.
— У моей жены сиськи получше будут! — выкрикнул какой-то мужик.
Возница, которому приказали убрать с дороги фургон, осыпал проклятиями Нищих Братьев.
— Позор, позор, позор грешнице, — бубнили септы.
— Смотрите сюда! — закричала из окна борделя шлюха, задирая юбки для мужчин на улице. — Здесь побывало в два раза меньше хуёв, чем у неё!
И всё звонили, звонили колокола.
— Это не королева, — сказал какой-то мальчишка. — Это какая-то старая кошёлка, как моя мать.
«Вот моя расплата, — подумала Серсея. — Я тяжко согрешила — и это моё искупление. Скоро всё закончится, останется позади, и можно будет об этом забыть».
Ей начали мерещиться знакомые лица. Лысый мужчина с пышными бакенбардами неодобрительно глядел вниз из окна, хмурясь в точности, как её отец, и на мгновение так сильно напомнил ей лорда Тайвина, что она споткнулась. Возле фонтана сидела промокшая от брызг девушка и обвиняюще смотрела на Серсею глазами Мелары Хезерспун. Она видела Неда Старка вместе с маленькой Сансой с её рыжевато-каштановыми волосами и лохматую серую собаку, наверное, её волка. Каждый пробирающийся через толпу ребёнок превращался в братца Тириона, насмехающегося над ней в точности так, как он смеялся, когда умер Джоффри. А вот и сам Джофф, её сын, её первенец, её прекрасный мальчик с золотыми кудрями и милой улыбкой. Какие у него красивые губы, какой он…
Тут она упала во второй раз.
Когда ей помогли подняться на ноги, Серсея дрожала, как лист на ветру.
— Пожалуйста, — взмолилась она. — Матерь, будь милосердна. Я же покаялась.
— Да, покаялись, — согласилась септа Моэлла. — А это — ваше искупление.
— Осталось немного, — сказала септа Юнелла. — Видите? — она показала рукой. — Всего-то подняться на холм.
«Подняться на холм. Всего-то». Это действительно было так. Они стояли у подножия Великого холма Эйегона, и прямо над ними возвышался замок.
— Шлюха! — заорал кто-то.
— Братова подстилка! — присоединился ещё один голос. — Дрянь!
— Не хотите отсосать, ваше величество? — Мужик в мясницком фартуке, ухмыляясь, вытащил из штанов член.
Ничего, она почти что дома.
Начался подъём.
Именно здесь насмешки и оскорбления стали самыми жестокими. Путь процессии не проходил через Блошиный Конец, поэтому его обитатели, чтобы насладиться зрелищем, устроились внизу на склонах Великого холма Эйегона. Лица, злобно взирающие на королеву из-за щитов и копий Нищих Братьев, казались безобразными, чудовищными, жуткими. Под ногами повсюду сновали свиньи и голые дети. В толпе, как тараканы, кишели нищие калеки и карманники. Серсея видела человека с острозаточенными зубами, старух с зобами размером с голову, шлюху, вокруг плеч и груди которой обвилась огромная полосатая змея, мужчину с открытыми язвами на щеках и на лбу, из которых сочился серый гной. Все эти люди ухмылялись, облизывались и улюлюкали, пока она, тяжело дыша на подъёме, ковыляла мимо. Некоторые выкрикивали ей непристойные предложения, другие оскорбляли.
«Слова — это ветер, — думала Серсея. — Слова не могут меня ранить. Я — прекрасна, я самая прекрасная женщина во всём Вестеросе. Так говорит Джейме, а он никогда бы мне не солгал. Даже Роберт, тот самый Роберт, который никогда меня не любил, даже он видел, что я красавица, и хотел меня».
Но чувствовала себя Серсея совсем иначе: старой, потасканной, грязной и безобразной. На животе остались растяжки от вынашивания детей, грудь была уже не такая упругая, как в молодости. Сейчас её не поддерживало платье, и она обвисла. «Не надо было делать этого. Я была их королевой, но теперь они все увидели. Все, все увидели… Я не должна была этого допускать». В платье и короне она была королевой. Голая, окровавленная, хромающая, она была всего лишь женщиной, не так уж сильно отличающейся от их жён, больше похожая на их матерей, чем на хорошеньких молоденьких дочек-девственниц. «Что я натворила?!»
Глаза защипало и заволокло пеленой. Нельзя плакать. Не надо. Только не перед этими червями. Серсея вытерла глаза тыльной стороной ладони. От сильного порыва холодного ветра она задрожала, как осиновый лист.
Вдруг посреди толпы она увидела ту старую ведьму с обвисшими сиськами и покрытой бородавками зеленоватой кожей. Как и все остальные, та пялилась на Серсею, и её жёлтые гноящиеся глазки светились злобой.
— Быть тебе королевой, — прошипела она, — пока не придёт другая, моложе и красивее. Она свергнет тебя и отнимет всё, что тебе дорого.
И тут слёзы хлынули неудержимым потоком. Они жгли щёки, как кислота. Серсея вскрикнула, одной рукой прикрыла грудь, а другой промежность, и бросилась бежать. Она неловко карабкалась вверх по склону, проталкиваясь вперёд мимо ряда Нищих Братьев, пригнувшись к земле и расставив ноги. Через какое-то время она споткнулась и упала, поднялась и через десяток ярдов упала вновь. После этого она помнила только, что ползла, карабкалась вверх на карачках, будто собака, а жители Королевской Гавани расступались перед ней, хохотали, свистели и хлопали в ладоши.