Потом толпа вдруг поредела и исчезла. Перед ней возникли ворота замка и линия копейщиков в алых плащах и позолоченных полушлемах. Послышался знакомый резкий голос дяди, сердито отдающего распоряжения. По бокам мелькнули белоснежные плащи и молочного цвета доспехи — сир Борос Блаунт и сир Меррин Трант кинулись к ней.
— Мой сын! — закричала она. — Где он? Где Томмен?!
— Не здесь. Ни один сын не должен видеть позора своей матери, — резко ответил сир Киван. — Прикройте её.
Джослин склонилась к королеве и накинула ей на плечи чистое мягкое покрывало из зелёной шерсти, чтобы скрыть её наготу. Вдруг их накрыла большая, заслонившая солнце тень. Серсея почувствовала, как сзади её коснулась холодная сталь, и огромные руки в латных перчатках подняли её в воздух как пушинку, как она когда-то поднимала маленького Джоффри. У неё закружилась голова. «Великан, — подумала она, пока тот, широко шагая, нёс её к караульной. Говорят, в богом забытой глуши за Стеной ещё водятся великаны. — Но это же просто сказки. Может, это сон?»
Но нет. Её спаситель был настоящим. Восьми, если не выше, футов роста, с толстыми, как стволы деревьев, ногами, с грудной клеткой, которой позавидовала бы тягловая лошадь, и плечами, которые сделали бы честь и быку. На нём красовалась позолоченная кольчуга и покрытые белой эмалью доспехи, сверкающие как девичьи грёзы. Лицо скрывал большой шлем. С его гребня ниспадало семь шёлковых плюмажей, окрашенных в радужные цвета Веры. Пара золотых семиконечных звёзд скрепляла развевающийся на ветру плащ.
«Белый плащ».
Сир Киван выполнил свою часть сделки. Томмен, её дорогой малыш, дал её защитнику место в Королевской Гвардии.
Серсея не заметила, как появился Квиберн, но внезапно тот оказался рядом, еле поспевая за широкими шагами её чемпиона.
— Ваше величество, — сказал он. — Как хорошо, что вы снова с нами. Позвольте представить вам нового члена Королевской Гвардии. Это сир Роберт Сильный.
— Сир Роберт, — прошептала Серсея, когда они входили в замок.
— Позволю себе добавить, ваше величество, сир Роберт принёс святой обет молчания, — сказал Квиберн. — Он поклялся, что не вымолвит ни слова до тех пор, пока жив хоть один враг вашего величества, а зло не изгнано из королевства.
«Отлично, — подумала Серсея Ланнистер. — Просто отлично!».
Тирион
Кипа листов пергамента пугала своей высотой. Тирион взглянул на неё и вздохнул.
— Я так понял, что вы тут как братья. По-вашему, это и есть братская любовь? А где же доверие? Где дружба, братские узы, глубокая привязанность, ведомая только мужчинам, сражавшимся бок о бок и вместе проливавшим кровь?
— Всему своё время, — сказал Бурый Бен Пламм.
— После того, как ты подпишешь, — подтвердил Чернильница, затачивая перо.
Каспорио Мудрый коснулся эфеса своего меча.
— Если хочешь пролить кровь, я с радостью сделаю тебе подобное одолжение.
— Очень мило с твоей стороны, — ответил Тирион. — Но я, пожалуй, откажусь.
Чернильница положил перед Тирионом пергаменты и сунул ему в руки перо.
— Вот чернила. Они из самого Старого Волантиса и не выцветают так же долго, как и настоящие мейстерские. Тебе нужно только подписывать и передавать бумаги мне. Остальное я сделаю сам.
— А могу я их сначала прочитать? — осклабился Тирион.
— Если хочешь. Они, в общем-то, все одинаковые, кроме тех, что в самом низу, но, в своё время, мы доберёмся и до них.
«О, я в этом не сомневаюсь». Большинству людей вступление в отряд не стоило ничего, но он к большинству не относился. Тирион обмакнул перо в чернильницу, склонился над первым пергаментом, сделал паузу и поднял глаза.
— Предпочитаете, чтобы я подписался как Йолло или Хугор Хилл?
— Предпочитаешь, чтобы тебя вернули наследникам Йеззана или просто обезглавили? — сощурился Бурый Бен.
Карлик рассмеялся и поставил подпись на пергаменте: «Тирион из Дома Ланнистеров». Передав его Чернильнице, он пробежался пальцами по кипе.
— Тут их сколько… штук пятьдесят? Шестьдесят? Я думал, Младших Сыновей не меньше пяти сотен.
— На данный момент пятьсот тринадцать, — уточнил Чернильница. — Когда ты поставишь подпись в нашей книге, станет пятьсот четырнадцать.
— Так расписки получит лишь один из десяти? Вряд ли это справедливо. Я думал у вас в наёмничьих отрядах всё честь по чести и поровну. — Он подписал следующий лист.
Бурый Бен усмехнулся.
— Так и есть — честь по чести. Но не поровну. Младшие Сыновья не отличаются от обычной семьи…
— … а в каждой семье есть бедные родственники. — Тирион подписал очередную расписку. Пергамент с шелестом перешёл в руки казначея.
— В подземельях Кастерли Рок есть клетки, в которых мой лорд-отец держал худших из наших. — Он окунул перо в чернильницу и нацарапал: «Тирион из Дома Ланнистеров», пообещав выплатить подателю сего сотню золотых драконов.
«Каждое движение пера делает меня немного беднее… вернее, сделало бы, не будь я уже нищим». Однажды он может горько пожалеть о том, что ставил эти подписи. «Но не сегодня». Тирион сдул чернильную каплю, передал пергамент казначею и подписал следующий. И ещё один. И ещё. И ещё.
— Должен вам сообщить, что меня это сильно задевает, — сказал он им в перерыве между листами. — В Вестеросе слово Ланнистера ценится на вес золота.
Чернильница пожал плечами.
— Тут не Вестерос. По эту сторону Узкого моря мы свои обещания записываем. — Каждый переданный ему лист казначей посыпал мелким песком, чтобы тот впитал излишек чернил, а затем стряхивал и откладывал в сторону.
— А долги, писанные вилами на воде, часто, так сказать… забываются?
— Только не нами. — Тирион подмахнул очередной лист. И ещё один. Он вошёл в ритм. — Ланнистер всегда платит свои долги.
— Это да, но слово наёмника ничего не стоит, — усмехнулся Пламм.
«Ну, твоё слово точно не стоит, — подумал Тирион, — и хвала за это богам».
— Верно, но я стану наёмником, только когда распишусь в вашей книге.
— Ждать недолго, — пообещал Бурый Бен. — Станешь, как покончишь с расписками.
— Я танцую так быстро, как только могу.
Его тянуло смеяться, но это поломало бы всю игру. Пламм наслаждался ею, и Тирион не собирался мешать ему веселиться. «Пусть продолжает думать, что нагнул меня и отымел в задницу, а я расплачусь за стальные мечи бумажными драконами». Если Тирион доберётся до Вестероса, чтобы потребовать своё по праву рождения, то для расчёта в его распоряжении окажется всё золото Кастерли Рок. Если же нет, значит он будет мёртв, и его новые братья смогут подтереться этими бумагами. Некоторым из них хватит ума появиться со своими писульками в Королевской Гавани, в надежде убедить его милую сестрицу исполнить обещания младшего братца. «Хотел бы я быть тараканом в тростнике на полу, чтобы посмотреть на эту картину».
На полпути к основанию кипы текст пергаментов изменился. Все расписки на сто драконов предназначались сержантам. Дальше суммы внезапно выросли. Теперь Тирион уже обещал выплатить подателю сего тысячу золотых драконов. Он покачал головой, рассмеялся и поставил подпись. Потом ещё одну. И ещё одну.
— Итак, — произнёс он, ставя каракули на пергаменте, — каковы будут мои обязанности в отряде?
— Ты слишком уродлив, чтобы отсасывать у Боккоко, — сказал Каспорио, — но в качестве мишени для лучников сгодишься.
— Ты даже не представляешь, насколько. — Тирион пропустил издёвку мимо ушей. — Маленький человек с большим щитом может свести лучников с ума. Так мне сказал некто поумнее тебя.
— Будешь работать с Чернильницей, — ответил Бурый Бен Пламм.
— Точнее, работать за Чернильницу, — заявил казначей. — Вести записи в книгах, считать монету, составлять контракты и письма.
— С радостью, — согласился Тирион. — Я люблю книги.
— А что тебе ещё остаётся? — фыркнул Каспорио. — Взгляни на себя. Драться ты ростом не вышел.
— Как-то я заведовал всеми сточными трубами Кастерли Рок, — кротко сказал Тирион. — Некоторые из них были забиты годами, но у меня вновь зажурчали как миленькие.
Он снова обмакнул перо в чернила — ещё дюжина расписок — и дело сделано.
— Я мог бы присматривать за вашими маркитантками. Не можем же мы допустить, чтобы наши ребята не сливали?
Эта острота Бурому Бену не понравилась.
— Держись подальше от шлюх, — предупредил он. — Большинство из них заразны и все болтливы. Ты не первый беглый раб, которого мы приняли в отряд, но это не повод кричать на каждом углу о том, что ты здесь. Не вздумай разгуливать там, где тебя могут увидеть. Оставайся внутри, насколько возможно, сри в ведро. Возле сортиров слишком много глаз. И не выходи за пределы лагеря без моего разрешения. Можно нарядить тебя оруженосцем и выдать за дружка Джораха, но не все на это купятся. Когда Миэрин будет взят, и мы окажемся на пути в Вестерос, можешь сколько угодно гарцевать в золоте и багрянце. Но до тех пор…
— … спрячусь под камнем и не издам ни звука. Даю слово. — «Тирион из Дома Ланнистеров», поставил он ещё одну подпись, на этот раз размашисто.
Это был последний пергамент. Остались лишь три расписки, отличные от других. Две были написаны на искусно выделанной телячьей коже, и в них указывались имена: Каспорио Мудрому — десять тысяч драконов, столько же Чернильнице, которого в действительности звали Тиберо Истарион.
— Тиберо? — спросил Тирион. — Звучит почти как ланнистерское имя. Ты что, из давно потерянного колена?
— Возможно. Я тоже всегда плачу свои долги. Как и положено казначею. Подписывай.
Тирион подписал.
Последняя расписка, на имя Бурого Бена, была написана на пергаменте из овечьей кожи. «Сто тысяч золотых драконов, пятьдесят мер плодородной земли, замок и титул лорда. Ну и ну. Этот Пламм обходится дорого». Тирион ущипнул свой шрам, и подумал, не стоит ли разыграть негодование. Когда дерёшь мужика в зад, без визгу не обходится. Можно было бы изрыгнуть проклятия, богохульства, пафосно заявить, что это грабёж среди бела дня, отказаться — ненадолго — подписывать документ, а потом нехотя сдаться, продолжая протестовать. Но ему надоел весь этот балаган, поэтому Тирион скривился, подписал и вернул свиток Бурому Бену.