— Как и мёртвого карлика, — произнёс Джорах Мормонт. — Скорее всего, все мы к концу битвы будем кормить червей. Юнкайцы проиграли войну, хотя, возможно, до них это ещё не дошло. У Миэрина есть армия Безупречных, лучшая пехота в мире. У Миэрина есть драконы. Целых три, когда вернётся королева. А она вернётся. Должна вернуться. А на нашей стороне четыре десятка юнкайских лордёнышей, и у каждого свои необученные обезьяны. Рабы на привязи, рабы в цепях… Они бы ещё привели отряды слепцов и парализованных детей.
— О, я знаю, — согласился Тирион. — Младшие Сыновья на стороне проигрывающего. Им снова нужно переметнуться, причём немедленно. — Он ухмыльнулся. — Предоставь это мне.
Низвергатель королей
Заговорщики — две тени, бледная и тёмная — встретились в тишине арсенала на втором уровне Великой Пирамиды среди стоек с копьями, связок арбалетных болтов и трофеев давно забытых битв.
— Сегодня ночью, — сообщил Скахаз мо Кандак. Из-под капюшона лоскутного плаща выглядывала медная маска летучей мыши-вампира. — Все мои люди будут на месте. Пароль — «Гролео».
— Гролео.
«Думаю, вполне уместно».
— Да. Когда принесли голову… вы же были при дворе?
— Одним из сорока стражников, и все мы ждали, пока ничтожество на троне отдаст приказ, чтобы мы могли зарубить Кровавую Бороду с остальными. Думаешь, юнкайцы посмели бы преподнести Дейенерис голову заложника?
«Нет», — подумал Селми.
— Хиздар, кажется, был потрясён.
— Притворство. Ты сам видел, что его собственную родню из рода Лораков вернули целой и невредимой. Юнкайцы ломали перед нами комедию, и главным фигляром был благородный Хиздар. Дело не в Юрхазе зо Юнзаке — другие работорговцы и сами с радостью затоптали бы старого дурака. Всё это затевалось ради того, чтобы дать Хиздару предлог для убийства драконов.
Это заставило сира Барристана задуматься.
— Разве он осмелится?
— Он осмелился покуситься на жизнь своей королевы. Почему же с её ручными зверушками должно быть иначе? Если мы не вмешаемся, Хиздар будет тянуть время, давая всем понять, как ему это не по душе, чтобы Мудрые Господа получили возможность избавиться от Вороны-Буревестника и кровного всадника. Вот тогда он и возьмётся за дело. Им нужно убить драконов до прибытия волантисского флота.
«Да, этого они и хотят». Всё складывалось, но это не значило, что план пришёлся по нраву Барристану Селми.
— Этому не бывать. — Его королева — Мать Драконов, и он не мог позволить причинить вред её детям. — Час волка. Самое тёмное время ночи, когда весь мир спит.
Впервые он услышал эту поговорку из уст Тайвина Ланнистера у стен Синего Дола.
«Он дал мне сутки на вызволение Эйериса. Если не вернёшься с королём к рассвету следующего дня, десница предаст город огню и мечу — так он мне сказал. В час волка я вошёл в Синий Дол и в час волка мы из него вышли».
— На рассвете Серый Червь и Безупречные запрут ворота на засов.
— Лучше всего атаковать как раз на рассвете, — предложил Скахаз. — Неожиданно выйдем из ворот, пересечём осадные линии и перебьём юнкайцев, пока те вылезают из постелей.
— Нет. — Они уже обсуждали это предложение раньше. — У нас с Юнкаем мир, подписанный и скреплённый печатью её королевского величества. Мы не нарушим его первыми. Как только Хиздар окажется в наших руках, соберём совет, который будет управлять городом вместо него. Затем потребуем от юнкайцев вернуть заложников и увести армии от города. Если они откажут, тогда и только тогда мы сообщим им о разрыве мирного договора и после этого дадим бой. Ваш план бесчестен.
— А твой глуп, — буркнул Бритоголовый. — Время самое подходящее. Наши вольноотпущенники готовы и рвутся в бой.
Селми знал, что это так. Саймону Полосатой Спине из Свободных Братьев и Моллоно Йос Доб из Храбрых Щитов не терпелось ринуться в битву, показать себя и смыть юнкайской кровью все те горести, что им пришлось пережить в рабстве. Только Марселен, командир Детей Матери, разделял сомнения сира Барристана.
— Мы уже об этом говорили. Вы согласились, что будет по-моему.
— Согласился, — заворчал Бритоголовый, — но это было ещё до Гролео, до его головы. У работорговцев нет чести.
— Зато у нас она есть, — ответил сир Барристан.
Бритоголовый что-то пробормотал по-гискарски себе под нос, а затем сказал:
— Как прикажешь. Хотя, сдаётся мне, нам ещё предстоит выполнить кое-что, идущее против твоей стариковской чести. Что делать с охраной Хиздара?
— Его величество спит под присмотром двух телохранителей. Один дежурит у дверей опочивальни, другой внутри, в смежном алькове. Сегодня это будут Кразз и Железнокожий.
— Кразз, — пробурчал Бритоголовый. — Терпеть его не могу.
— До крови может и не дойти, — сказал сир Барристан. — Я собираюсь поговорить с Хиздаром. Если он поймёт, что мы не собираемся его убивать, то может приказать своей охране сдаться.
— А если нет? Хиздар не должен от нас уйти.
— Не уйдёт. — Селми не боялся Кразза, а уж тем более Железнокожего.
Они всего лишь гладиаторы. Хиздар подобрал для своей стражи внушающие страх сборище бывших бойцовых рабов, но телохранители из них получались неважные. Они были быстры, сильны, свирепы и умели владеть оружием, но в кровавых потехах не научишься охранять королей. В яме им объявляли противника под рёв рогов и гром барабанов, а после схватки победителю бинтовали раны и подносили маковое молочко от боли, и он знал, что опасность миновала и можно пить и праздновать до следующего боя. Но для рыцаря Королевской Гвардии битва по-настоящему не заканчивается никогда. Угроза может явиться отовсюду и ниоткуда, в любое время дня и ночи. Трубы не оповестят о появлении врага — вассалы, слуги, друзья, братья, сыновья, даже жёны могут прятать кинжалы под плащами и замышлять убийство. Для рыцаря Королевской Гвардии на час сражений приходится десять тысяч часов, когда он, не смыкая глаз, ждёт, безмолвно стоя в тени. Новые обязанности опостылели бойцовым рабам Хиздара и сделали их нетерпеливыми, а скучающие охранники всегда нерадивы и реагируют замедленно.
— Я займусь Краззом, — сказал сир Барристан. — Просто позаботьтесь о том, чтобы мне не пришлось разбираться ещё и с Медными Тварями.
— Не бойся. Мы закуём Маргаза в цепи, прежде чем тот успеет поднять тревогу. Я же говорил, что Медные Твари мои.
— Ещё вы говорили, что у вас есть люди и среди юнкайцев?
— Шпионы и лазутчики. Правда, у Резнака их больше.
«Резнаку нельзя доверять. У него сладкий запах, да дурной душок».
— Кому-то надо будет освободить заложников. Если не вернём своих людей, юнкайцы используют их против нас.
Скахаз фыркнул в носовые прорези маски.
— Легко сказать «освободить», но трудно сделать. Пусть работорговцы грозятся.
— А если они не ограничатся угрозами?
— Ты что, будешь по ним скучать, старик? По евнуху, дикарю и наёмнику?
«Герой, Чхого и Даарио».
— Чхого — кровный всадник королевы, кровь её крови. Они вместе вышли из Красной Пустыни. Герой — ближайший помощник Серого Червя. А Даарио…
«Она любит Даарио». Любовь светилась в глазах королевы, когда та смотрела на капитана, звучала в её голосе, когда Дейенерис о нём говорила.
— Даарио тщеславен и безрассуден, но он дорог её величеству. Его надо спасти до того, как Вороны-Буревестники решат взять дело в свои руки. Это может получиться — я когда-то уже вывел из Синего Дола в целости и сохранности отца нашей королевы, где его держал в плену мятежный лорд, но…
— … но тебе никогда не пройти через юнкайский лагерь незамеченным. Там каждая собака знает тебя в лицо.
«Я могу скрыть лицо, как и ты», — подумал Селми, но был вынужден признать, что Бритоголовый прав. Со времён Синего Дола прошла целая жизнь. Он уже слишком стар для таких подвигов.
— Тогда нам понадобится какой-то другой способ, кто-то ещё. Тот, кого бы юнкайцы знали, и чьё присутствие в их лагере осталось бы незамеченным…
— Даарио прозвал тебя «сир Дедуля», — напомнил ему Скахаз. — Уж не стану говорить, как он называет меня. Будь заложниками мы с тобой, рискнул бы он ради нас своей шкурой?
«Вряд ли», — подумал рыцарь, но вслух произнёс:
— Он мог бы.
— Если бы мы горели, Даарио поссал бы на нас — иной помощи от него вряд ли дождёшься. Пусть Вороны-Буревестники выберут себе нового капитана, который будет знать своё место. Если королева не вернётся, на свете одним наёмником станет меньше. Кому о нём горевать?
— А если вернётся?
— Она станет плакать, рвать на себе волосы и клясть юнкайцев, но не нас. На наших руках крови не будет. Ты сможешь её утешить, рассказав какую-нибудь историю из давних времён — она их любит. Бедный Даарио, храбрый капитан… она никогда его не забудет, нет… но для всех нас лучше, если он умрёт, верно? И для самой Дейенерис тоже.
«Лучше для Дейенерис и для Вестероса». Дейенерис любила своего капитана, но в ней говорила женщина, а не королева. «Принц Рейегар любил леди Лианну, и за это заплатили жизнями тысячи людей. Дейемон Чёрное Пламя любил первую Дейенерис и, лишившись её, поднял восстание. Злой Клинок и Кровавый Ворон оба любили Ширу Морскую Звезду, и Семь Королевств утонули в крови. Принц Стрекоз так любил Дженни из Старых Камней, что отказался от короны, и Вестерос заплатил за этот брак трупами». Все три сына Эйегона Пятого вопреки желанию отца женились по любви. Поскольку этот невероятный монарх и сам в своё время уступил чаянию сердца, выбирая себе королеву, он разрешил сыновьям поступить по-своему, и тем самым нажил заклятых врагов, когда мог приобрести верных друзей. За этим, с неизбежностью смены дня и ночи, последовали измена и смута, и всё закончилось в Летнем Замке чародейством, огнём и горем.
«Её любовь к Даарио — это яд. Он действует медленнее, чем саранча в меду, но убивает так же надёжно».
— Остаётся ещё Чхого, — сказал сир Барристан. — Он и Герой. Оба дороги её величеству.