— Что если он встретил другую женщину, какую-нибудь лхазарянскую принцессу?
Она знала, что старый рыцарь не любит Даарио и не доверяет ему. Несмотря на это, он всё равно галантно ответил:
— Нет на свете женщины прекраснее вашего величества. Только слепой может в этом сомневаться, а Даарио Нахарис не слеп.
«Нет, — подумала она, — у него глаза тёмно-синие, почти фиолетовые, и золотой зуб блестит, когда он улыбается».
Впрочем, сир Барристан был уверен, что Даарио вернется, и Дени могла только молиться, чтобы он оказался прав.
«Ванна поможет мне успокоиться».
Она прошлёпала босиком по траве к своему бассейну на террасе. Вода холодила кожу, заставив ее покрыться мурашками. Подплыла стайка мелких рыбешек и принялась пощипывать руки и ноги Дейенерис. Она закрыла глаза и отдалась воде.
Тихий шелест заставил её открыть глаза. Дени с легким всплеском села в бассейне.
— Миссандея? — позвала она. — Ирри? Чхику?
— Они спят, — прозвучал ответ.
Под деревом хурмы стояла женщина в плаще с капюшоном, касаясь травы длинными полами. Под капюшоном виднелось твердое блестящее лицо.
«Она носит маску, — вспомнила Дени, — деревянную маску, покрытую тёмно-красным лаком».
— Куэйта? Это сон? — она щипнула себя за ухо и поморщилась от боли. — Ты снилась мне на «Балерионе», когда мы впервые попали в Астапор.
— Это был не сон. Ни тогда, ни сейчас.
— Что ты здесь делаешь? Как прошла мимо моей стражи?
— Я пришла другим путем. Твои стражники меня не видели.
— Стоит мне позвать, и они убьют тебя.
— Они будут клясться тебе, что меня здесь нет.
— Так ты здесь?
— Нет. Послушай меня, Дейенерис Таргариен. Стеклянные свечи горят. Скоро придет бледная кобылица, а за ней и другие. Кракен и темное пламя, лев и грифон, сын солнца и скомороший дракон. Не верь никому из них. Помни Бессмертных. Берегись надушенного сенешаля.
— Резнак? Отчего мне его бояться? — Дени встала в бассейне. По её ногам стекала вода, и от ночного холода руки покрылись мурашками. — Если ты хочешь меня о чём-то предупредить, говори ясно. Чего ты хочешь, Куэйта?
В глазах заклинательницы теней блеснул лунный свет.
— Показать тебе путь.
— Я помню путь. На север через юг, на запад через восток, назад, чтобы продвинуться вперед. И чтобы обрести свет, я должна пройти через тень, — она отжала свои серебряные волосы. — Мне надоели загадки. В Кварте я была нищей попрошайкой, здесь я королева. Я приказываю тебе…
— Дейенерис. Помни Бессмертных. Помни, кто ты.
— Я от крови дракона. — «Но мои драконы рычат во тьме». — Я помню Бессмертных. «Дитя троих» — так они назвали меня. Трёх коней они обещали мне, три огня и три измены. Одну из-за крови, одну из-за золота, одну из-за…
— Ваше величество? — Миссандея стояла в дверях королевской опочивальни с фонарем в руках. — С кем вы разговариваете?
Дени метнулась взглядом к дереву. Там не было никого — ни плаща с капюшоном, ни лаковой маски, ни Куэйты.
«Тень. Воспоминание. Никто».
Она была от крови дракона, но сир Барристан говорил, что кровь эта может быть дурной.
«Неужели я схожу с ума?»
Когда-то её отца называли Безумным.
— Я молилась, — сказала она наатийке. — Скоро рассветёт. Стоит перекусить перед приемом.
— Я принесу вам что-нибудь на завтрак.
Снова оставшись одна, Дени обошла вокруг пирамиды в надежде найти Куэйту — мимо сгоревших деревьев и обугленной земли там, где её люди пытались пленить Дрогона. Но она не услышала ничего, кроме ветра в кронах фруктовых деревьев, и не встретила в садах ни одной живой души, лишь нескольких белесых мотыльков.
Миссандея вернулась к ней с дыней и чашей сваренных вкрутую яиц, но Дени не хотелось есть. Как только небо посветлело, и звезды угасли одна за другой, Ирри и Чхику помогли ей облачиться в токар из лилового шёлка с золотой бахромой.
Когда Резнак и Скахаз явились к королеве, она обнаружила, что смотрит на них с подозрением, помня о трех изменах. «Берегись надушенного сенешаля». Она опасливо потянула носом в сторону Резнака мо Резнака. «Я могу приказать Бритоголовому арестовать его и подвергнуть дознанию». Предотвратит ли это исполнение пророчества? Или его место просто займет какой-нибудь другой предатель?
«Пророчества неоднозначны, — напомнила она себе, — и Резнак может быть именно тем, кем кажется, и не более».
Скамья из чёрного дерева в пурпурном зале оказалась доверху завалена атласными подушками. Это зрелище вызвало у неё легкую улыбку. «Дело рук сира Барристана». Старый рыцарь был хорошим человеком, но иногда чересчур простодушным.
«Это была просто шутка, сир», — подумала она, но всё равно села на подушки.
Бессонная ночь скоро дала о себе знать. Дени едва подавляла зевоту, слушая, как Резнак толкует о ремесленных гильдиях. Похоже, каменотесы были недовольны королевой, и каменщики тоже. Некоторые бывшие рабы начали тесать камень и класть кирпичи, лишая работы членов гильдий — и подмастерьев, и самих мастеров.
— Вольноотпущенники слишком мало берут за свой труд, — говорил Резнак. — Некоторые называют себя подмастерьями или даже мастерами, а эти звания принадлежат по праву только ремесленникам — членам гильдий. Каменотёсы и каменщики почтительно просят вашу милость поддержать их древние права и обычаи.
— Вольноотпущенники мало берут за свой труд, потому что хотят есть, — указала ему Дени. — Если я запрещу им тесать камень или класть кирпичи, скоро у моего порога выстроятся свечники, ткачи и ювелиры, требуя не допускать бывших рабов и до этих ремесел.
Она немного подумала.
— Запишите указ: отныне только членам гильдии разрешается называть себя подмастерьями и мастерами… при том условии, что гильдия будет допускать в свои ряды любого вольноотпущенника, способного доказать нужные навыки.
— Так будет объявлено, — сказал Резнак. — Угодно ли будет вашей милости выслушать благородного Хиздара зо Лорака?
«Он что — никогда не отступится?»
— Пусть подойдет.
Хиздар в этот раз пришел без токара. Теперь он надел простые серо-синие одежды и, кроме того, побрился. «Он сбрил бороду и обстриг волосы», — поняла она. Хиздар зо Лорак присоединился к бритоголовым — правда, совсем волос он не лишился, но, по крайней мере, нелепых крыльев у него на голове уже не было.
— У тебя отменный цирюльник, Хиздар. Надеюсь, ты пришел ко мне всего лишь показать его работу, а не мучить меня разговорами о бойцовых ямах.
Он склонился в глубоком поклоне.
— Боюсь, ваше величество, что должен.
Дени скривилась. Даже её собственные люди никак не оставляли эту тему. Резнак мо Резнак подчеркивал, что казну пополняют налогами. Зеленая Милость уверяла, что открытие ям угодно богам. Бритоголовый считал, что этот жест придаст ей народную поддержку против Детей Гарпии. «Пусть дерутся», — ворчал Силач Бельвас, который когда-то и сам был бойцом в ямах. Сир Барристан предлагал заменить их турнирами — по его словам, ученики-сироты уже сбивали копьями кольца и дрались затупленным оружием. Дени знала, что это предложение безнадёжно, хоть и исходит из благих побуждений. Миэринцы хотели видеть кровь, а не боевое искусство — иначе бойцы носили бы латы. Похоже, только маленькая Миссандея разделяла убеждения королевы.
— Я отказывала тебе шесть раз, — напомнила Дени Хиздару.
— У вашей лучезарности семь богов, так что, возможно, в седьмой раз вы одарите меня своей благосклонностью. Сегодня я пришел не один. Выслушате ли моих друзей? Здесь их тоже семеро.
Он по очереди вывел их вперед.
— Это Кразз. Это Барсена Черноволосая, еще доблестнее его. Вот Камаррон по прозвищу Несчётный и Гогор Гигант. Это Пятнистый Кот, это Бесстрашный Иток. И наконец, Белакво Костолом. Они здесь, чтобы поддержать мою просьбу и молить вашу милость об открытии бойцовых ям.
Дени знала эту семерку — если не в лицо, то по имени. Все они были из числа самых знаменитых бойцовых рабов Миэрина… и именно бойцовые рабы, освобожденные из цепей её «канавными крысами», возглавили восстание, которое положило город к её ногам. Она у них в неоплатном долгу.
— Я выслушаю вас, — согласилась она.
Один за другим они просили ее снова открыть бойцовые ямы.
— Но почему? — осведомилась она, когда Бесстрашный Иток закончил говорить. — Вы больше не рабы, обречённые умирать ради прихоти хозяев. Я вас освободила. Ради чего вам желать смерти на багряном песке?
— Я тренировался с трёх лет, — сказал Гогор-Гигант, — и убивал с шести. Мать Драконов говорит, что я вольный человек — так почему я не волен сражаться?
— Если ты хочешь сражаться — сражайся за меня. Присягни своим мечом Детям Матери, или Свободным Братьям, или Храбрым Щитам. Научи других вольноотпущенников драться.
Гогор покачал головой.
— Раньше я сражался за хозяина. Ты говоришь «сражайся за меня». Я хочу сражаться за себя, — великан ударил себя в грудь кулаком размером с окорок. — Ради золота. Ради славы.
— Гогор говорит за нас всех, — у Пятнистого Кота через плечо была переброшена леопардовая шкура. — Последний раз, когда меня продавали, дали триста тысяч монет. Когда я был рабом, я спал на мехах и ел красное мясо с костей. Теперь, когда я свободен, я сплю на соломе и ем солёную рыбу, когда её удается достать.
— Хиздар клянется, что победитель будет оставлять себе половину всех собранных у ворот денег, — сказал Кразз. — Половину, он в этом поклялся, а Хиздар — честный человек.
«Нет, он хитрый человек», — Дейенерис почувствала себя в ловушке.
— А проигравшие? Что они получат?
— Их имена будут высечены на Вратах Судьбы среди имен других славных павших, — объявила Барсена. Как говорили, за восемь лет она не оставила в живых ни одной женщины, с которой сходилась в бою на арене. — Все люди смертны, мужчины и женщины… но не все останутся в памяти людей.