Дени не нашлась, что ответить.
«Если именно этого и хочет мой народ, разве у меня есть право им отказать? Миэрин был их городом до того, как стать моим, и это свои собственные жизни они хотят расточать».
— Я обдумаю всё, что вы сказали. Благодарю вас за беседу, — она встала. — Продолжим завтра.
— Все на колени перед Дейенерис Бурерожденной, Неопалимой, королевой Миэрина, королевой андалов, ройнаров и Первых Людей, кхалиси Великого травяного моря, Разрушительницей Оков и Матерью Драконов, — объявила Миссандея.
Сир Барристан проводил Дени до её покоев.
— Расскажите мне историю, сир, — попросила Дени, когда они поднимались по лестнице. — Какую-нибудь историю о доблести и с хорошим концом. — Она отчаянно нуждалась в историях с хорошим концом. — Расскажите, как вы спаслись от Узурпатора.
— Ваше величество, нет ничего доблестного в бегстве без оглядки.
Дени уселась на подушку, скрестив ноги, и поглядела на него.
— Пожалуйста. Младший узурпатор выгнал вас из Королевской Гвардии…
— Джоффри, да. Под предлогом моего преклонного возраста, хотя истина была очевидна: мальчишка хотел отдать белый плащ своему псу — Сандору Клигану, а его мать хотела, чтобы лордом-командующим стал Цареубийца. Когда они объявили мне об отставке, я… я сбросил плащ, как они велели, швырнул свой меч к ногам Джоффри и сказал нечто неразумное.
— Что именно вы сказали?
— Правду… но правда при том дворе никогда не была в чести. Я вышел из тронного зала с высоко поднятой головой, хотя не знал, куда иду. У меня не было другого дома, кроме Башни Белого Меча. Я знал, что моя родня найдёт мне приют в Харвестхолле, но не хотел навлечь на их головы гнев Джоффри. Я собирал свои вещи, и вдруг понял, что, приняв прощение Роберта, сам навлек на себя беду. Он был хорошим рыцарем, но плохим королём и не имел никакого права на тот трон, который занимал. Вот тогда я понял, что должен искупить свою вину — найти законного короля и служить ему верой и правдой, отдавая ему все силы, какие у меня остались.
— Моему брату Визерису.
— Таково было моё намерение. Когда я пошел к конюшням, золотые плащи попытались меня схватить. Джоффри даровал мне замок, где я мог бы умереть, но я с презрением отказался от его дара, поэтому он заменил замок на темницу. За мной явился сам начальник Городской Стражи, и вид моих пустых ножен придал ему храбрости — но у него с собой было всего три стражника, а при мне ещё был мой кинжал. Один из них попытался меня схватить, но я располосовал ему лицо и ускакал верхом. Когда я несся к воротам, то услышал, как Янос Слинт отдал приказ догнать меня. Улицы за стенами Красного Замка были наводнены людьми — если бы не это, я легко бы ушел. Но они перехватили меня на Речных Вратах. Золотые плащи, гнавшиеся за мной от замка, заорали караульным у ворот, что меня надо остановить, так что стража скрестила копья и преградила мне путь.
— Но у вас же не было меча. Как вам удалось прорваться сквозь них?
— Один истинный рыцарь стоит десяти стражников. Я застал часовых у ворот врасплох — затоптал одного конем, ухватил его копье и проткнул им горло моего ближайшего преследователя. Другой прекратил погоню, как только я оказался за воротами. А потом я гнал коня во весь опор вдоль реки, пока город не скрылся из виду. В тот же вечер я продал коня за пригоршню медяков и какие-то лохмотья, а на следующее утро присоединился к потоку простонародья, устремившегося в город. Я выехал через Грязные Ворота, а вернулся через Божьи — с грязью на лице, щетиной на щеках и без оружия, если не считать деревянной клюки. В лохмотьях и перепачканных грязью башмаках я выглядел просто ещё одним стариком, бежавшим от войны в город. Я заплатил оленя «золотому плащу», и тот разрешил мне пройти. Королевская Гавань кишела людьми низкого сословия, искавшими там спасения от войны, и я скрылся среди них. У меня было мало серебра, но мне надо было оплатить плавание через Узкое море, поэтому я ночевал в септах и переулках, и питался в дешевых харчевнях. Я отпустил бороду и притворился старцем. Я был на площади и видел, как лорд Старк лишился головы. Потом я отправился в Великую Септу и возблагодарил богов за то, что Джоффри лишил меня плаща.
— Старк был изменником и умер как изменник.
— Ваше величество, — сказал Селми, — Эддард Старк сыграл свою роль в падении вашего отца, но он не держал против вас злого умысла. Когда евнух Варис доложил нам, что вы понесли ребенка, Роберт хотел вас убить, но лорд Старк был против. Он не одобрил убийства ребенка и сказал королю, чтобы тот поискал себе другого десницу.
— Вы разве забыли о принцессе Рейенис и принце Эйегоне?
— Никогда. Но это дело рук Ланнистеров, ваше величество.
— Ланнистеры или Старки — какая разница? Визерис называл их псами Узурпатора. Если на ребенка спустили свору собак, какая разница, которая из них разорвет ему горло? Все псы в равной степени виновны. Вина… — слова застряли у нее в горле.
«Хаззея», — подумала она и внезапно для себя сказала тихим, как шёпот ребёнка, голосом:
— Я хочу взглянуть на яму. Пожалуйста, сир, отведите меня вниз.
По лицу старика прошла тень неодобрения, но не в его обычаях было прекословить королеве.
— Слушаю и повинуюсь.
Лестница для прислуги была кратчайшим путём вниз, но это был путь крутой, прямой и узкий, скрытый в стенах пирамиды. Сир Барристан прихватил с собой фонарь, чтобы королева не оступилась в темноте.
Вокруг, теряя окраску и отступая в темноту вслед за фонарем, теснились кирпичи двадцати различных цветов и оттенков. Трижды они миновали часовых-Безупречных, стоявших неподвижно, точно высеченные из камня. Единственными звуками в тишине были шаги Дени и сира Барристана по ступеням.
На нижнем уровне в Великой Пирамиде Миэрина царили безмолвие, пыль и тени. Внешние стены здесь были тридцати футов толщиной. Здесь, внутри, звуки шагов отдавались эхом от сводов из разноцветного кирпича и неслись по стойлам, хлевам и кладовым. Они прошли под тремя массивными арками и дальше по освещенному факелами уклону в подземелья под пирамидой, мимо резервуаров с водой, темниц и пыточных камер, где раньше бичевали рабов, сдирали с них кожу и жгли калёным железом. И в конце концов вышли к огромным железным дверям с заржавевшими петлями. Здесь тоже был пост Безупречных.
Повинуясь королеве, один из них принёс железный ключ. Двери отворились, скрежетнув петлями. Дейенерис Таргариен вступила в тёмное пекло и остановилась на краю глубокой ямы. В сорока футах внизу её драконы подняли головы. В полумраке загорелись четыре глаза — два цвета расплавленного золота и два — цвета бронзы.
Сир Барристан придержал ее за руку.
— Не подходите ближе.
— Думаете, они смогут причинить вред мне?
— Не знаю, ваше величество, и предпочел бы не подвергать вас опасности только ради того, чтобы это проверить.
Рейегаль зарычал, и язык желтого пламени на полмгновения обратил тьму в день. Огонь лизнул стены, и Дени ощутила лицом жар, точно из печи. На другой стороне ямы Визерион расправил крылья, разогнав застоявшийся воздух. Он попытался взлететь к ней, но натянувшиеся цепи не пустили его, и он упал на брюхо. Его ноги были прикованы к полу цепями в кулак толщиной, на шею был надет железный хомут, соединённый со стеной за спиной дракона. На Рейегале были такие же цепи. В свете фонаря его чешуя отливала нефритом, сквозь зубы поднимался дым. На полу под ногами драконов были разбросаны кости — треснутые, обугленные, разгрызенные. Воздух был неприятно жарок и пах серой и жареным мясом.
— Они подросли, — голос Дени эхом отразился от закопченных каменных стен. Капля пота стекла у нее по лбу и упала на грудь. — Правда, что драконы никогда не прекращают расти?
— Если у них хватает пищи и места для роста. Хотя, будучи прикованными здесь…
Великие господа использовали эту яму в качестве темницы. Она могла бы с легкостью вместить пятьсот человек… и годилась для двух драконов.
«Надолго ли? Что будет, когда они станут слишком велики для неё? Набросятся ли они друг на друга с огнём и когтями? Зачахнут и ослабеют, будут лежать с запавшими боками и сморщенными крыльями? Погаснет ли их пламя перед смертью?»
Что за мать оставит своих детей чахнуть во тьме?
«Если я буду в этом раскаиваться, я обречена, — убеждала себя Дени… Но как ей не раскаиваться? — Я должна была понять, к чему всё идет. Неужели я была слепа, или просто сама закрыла глаза на правду, чтобы не видеть цену власти?»
Когда она была маленькой, Визерис рассказал ей все сказки про драконов. Он любил о них рассказывать. Она знала, как пал Харренхолл, она знала о битве на Пламенном Поле и Танце Драконов. Один из её предков — Эйегон Третий — видел когда-то, как его собственную мать сожрал дракон, принадлежавший его дяде. И были еще бесчисленные песни, в которых деревни или целые королества жили в страхе перед каким-нибудь драконом, пока не появлялся храбрый рыцарь, способный убить дракона, и спасал их. В Астапоре её дракон огнем выжег глаза работорговцев. По пути в Юнкай, когда Даарио принес к её ногам головы Саллора Смелого и Прендаля на Гхезна, её дети полакомились ими. Драконы людей не боятся. И дракон, подросший, чтобы питаться овцами, может так же просто съесть и ребёнка.
Ее звали Хаззея, и ей было четыре года.
«Если ее отец не лгал. Но мог и солгать».
Никто, кроме него не видел дракона. Он принес в подтверждение своих слов обгорелые кости — но обгорелые кости ничего не доказывали. Он мог сам убить девочку и сжечь её труп. И был бы не первым отцом в Миэрине, который избавился от лишнего рта — так говорил Бритоголовый.
«Это могли сделать Дети Гарпии — подделать нападение дракона, чтобы город меня возненавидел».
Дени хотелось в это верить… но если это было так, почему отец Хаззеи ждал, пока зал для приемов опустеет, прежде чем обратиться к королеве? Если он хотел настроить против неё миэринцев, то рассказал бы о своей беде, когда зал был полон народа.