йлона еще жестче, они же придали ему больше целеустремленности, чем у кого бы то ни было еще из ныне живущих. — «Он был рожден сыном лорда и умер королем, убитый ревнивым богом», — подумал Аэрон, — «и теперь грядет буря, подобной которой еще не видели эти острова».
Уже давно стемнело, когда жрец увидел пронзавшие полумесяц своими железными шпилями укрепления Хамерхорна. Крепость Горольда была огромной, сложенной из громадных глыб, которые были взяты прямо из горы, служащей ей основанием. Под ее стенами, подобно черным, беззубым ртам зияли входы в древние пещеры и шахты. Железные ворота Хамерхорна были закрыты и крепко заперты на ночь. Аэрону пришлось стучать в них камнем, пока от грохота не проснулся стражник.
Впустивший его юноша был копией Гормонда, у которого он одолжил лошадь. — Который ты? — поинтересовался Аэрон.
— Гран. Мой отец ждет тебя внутри.
Зал был сырым, полным сквозняков и теней. Одна из дочерей Горольда поднесла жрецу рог эля. Другая пыталась раздуть тлевший очаг, дававший больше дыма, чем тепла. Сам Горольд Гудбразер тихо беседовал с тощим человеком, облаченным в серое платье хорошего покроя. У него на шее висела цепь, выкованная из нескольких металлов, что обличало в нем мейстера из Цитадели.
— Где Гормонд? — спросил Горольд, увидев Аэрона.
— Возвращается пешком. Отправь женщин прочь, милорд. И мейстера тоже. — Он недолюбливал мейстеров. Их вороны были тварями Бога Штормов — и после смерти Урри он не доверял их целительству. Ни один стоящий мужчина не изберет себе жизнь раба, и не выкует для собственной шеи цепь.
— Гизелла, Гвин, оставьте нас, — коротко распорядился Гудбразер. — И ты, Гран. Мейстер Муренмур останется.
— Уйдет, — настаивал Аэрон.
— Это мой дом, Мокроголовый. И не тебе приказывать, кому уйти, кому — остаться. Мейстер — останется.
— Он слишком долго прожил вдали от моря, — сказал себе Аэрон. — Тогда уйду я, — ответил он Гудбразеру. Сухой тростник шелестел под его черными растрескавшимися ступнями, когда он развернулся и пошел прочь. Похоже, он зря скакал в такую даль ночью.
Аэрон уже почти дошел до выхода, когда мейстер прокашлялся и сказал: — Эурон Вороний Глаз сел на Морской трон.
Мокроголовый обернулся. Зале внезапно показался холодным. Вороний Глаз был на другом конце мира. Бейлон выслал его два года назад, и поклялся, что возвращение будет стоить ему жизни. — Рассказывай, — хрипло выговорил он.
— Он высадился в Лордпорте спустя день после смерти короля, и предъявил свои права на замок и корону, как старший брат Бейлона, — начал свой рассказ Горольд. — Теперь он рассылает воронов, созывая капитанов и королей со всех островов к Пайку, чтобы склонить перед ним колени, как перед их королем.
— Нет. — Аэрон Мокроголовый не тратил время на раздумья. — Только преданный богу человек может сидеть на Морском троне. Вороний Глаз не поклоняется ничему, кроме своей собственной гордости.
— Ты был на Пайке не так давно и видел короля, — продолжил Гудбразер. — Разговаривал ли с тобой Бейлон о престолонаследовании?
Да. Они беседовали в Морской Башне, слыша, как ветер ревел за окнами и о берег внизу без устали бьются волны. Бейлон в отчаянии качал головой оттого, что должен был рассказать ему Аэрон про его последнего выжившего сына. — Как я и боялся, Волки сделали из него слабака, — сказал король. — Я молю бога, чтобы они убили его, и он не мог встать у Аши на пути. — В этом заключалась слепота Бейлона. Он видел в своей дикой, упрямой дочери себя, и верил, что она сможет стать его преемницей. Тут он был не прав, что и пытался ему втолковать Аэрон. — Ни одна женщина никогда не сможет править железнорожденными, даже такая, как Аша, — настаивал он, но Бейлон был глух к тому, чего не хотел слышать.
Еще до того, как жрец смог ответить, вновь открыл рот мейстер. — По праву, Морской трон принадлежит Теону или Аше, в случае, если принц мертв. Таков закон.
— Это закон зеленой земли, — с вызовом ответил Аэрон. — Что нам до него? Мы — железнорожденные, сыны моря, избранники Утонувшего Бога. Ни одна женщина не может нами править, и ни один безбожник.
— А Виктарион? — спросил Гудбразер. — С ним Железный Флот. Заявит ли Виктарион свои права, Мокроголовый?
— Эурон — старший брат… — начал мейстер.
Аэрон взглядом заставил его замолчать. И в маленьких рыбачьих деревушках и в крупных каменных крепостях, от подобного взгляда Мокроголового девицы падали в обморок, а орущие от страха детишки разбегались к матерям, и его было достаточно, чтобы заткнуть слугу с рабской цепью на шее. — Эурон — старший, — признал жрец, — но Виктарион благочестивее.
— Они станут воевать между собой? — спросил мейстер.
— Железнорожденный не должен проливать кровь железнорожденного.
— Весьма набожно сказано, Мокроголовый, — заметил Гудбразер, — но твой брат не разделяет твоих взглядов. По его приказу был утоплен Савэйн Ботли, который заявил, что Морской трон по праву принадлежит Теону.
— Если он был утоплен, значит кровь не пролилась, — ответил Аэрон.
Мейстер и лорд переглянулись. — Я должен дать ответ Пайку, и не могу тянуть, — сказал Гудбразер. — Мне нужен твой совет, Мокроголовый. Что это будет — присяга, или вызов?
Аэрон дернул себя за бороду, размышляя. Я видел бурю, и ее имя — Эурон Вороний Глаз. — Пока — молчание, — сказал он лорду. — Я должен помолиться о даровании мне просветления.
— Молись, сколько угодно, — ответил мейстер, — но это не меняет закон. Теон — наследник, Аша — следует за ним.
— Молчи! — взревел Аэрон. — Слишком долго железнорожденные слушали болтовню мейстеров о зеленых землях и их законах. Пришло время прислушаться к морю. Самое время прислушаться к голосу Бога. — Его собственный голос гремел в задымленном зале, наполненный такой мощью, что ни Горольд Гудбразер, ни его мейстер не посмели ответить. Со мной мой Утонувший Бог, — подумал Аэрон. — Он указал мне путь.
Гудбразер предложил ему переночевать в замке, но жрец отказался. Он редко спал под крышей замка, и никогда так далеко от моря. — Настоящее удобство для себя я познаю под волнами — в водных дворцах Бога. Там я устроюсь со всеми удобствами. Мы рождены для того, чтобы страдать. Страдания делают нас сильнее. Все, что мне нужно — свежая лошадь, чтобы добраться до Пебблтона.
Гудбразер охотно удовлетворил его просьбу. Он так же отправил с ним собственного сына, Грейдона, чтобы тот указал жрецу кратчайшую дорогу через холмы к морю. Когда они выехали, до рассвета оставался еще час, но у них были сильные кони, уверенно шедшие по земной тверди, поэтому, несмотря на темноту, они быстро двигались вперед. Аэрон закрыл глаза и беззвучно молился. Спустя какое-то время он уже дремал в седле.
До него донесся тихий звук, похожий на скрип ржавых петель. — Урри, — прошептал он, и проснулся от страха. Здесь нет ни петель, ни двери, ни Урри. Брошенный топор отрубил Урри пол руки, когда ему было четыре-и-десять лет. Он играл в танец пальцев, пока воевали его отец и старшие братья. Третьей женой лорда Квеллона была Пайпер из замка Розовой Девы — девица с большой мягкой грудью и карими глазами лани. Вместо того, чтобы вылечить руку Урри Старым Способом — огнем и морской водой, она передала его заботам своего мейстера с зеленых земель, который поклялся, что сможет пришить отрубленные пальцы обратно. Он сделал это, и продолжил лечение настойками, мазями и прочими травами, но рука омертвела и у Урри началась лихорадка. К тому времени, когда мейстер отнял руку, было уже поздно.
Лорд Квеллон так и не вернулся из своего последнего похода. Утонувший Бог в своей доброте, упокоил его в море. Назад вернулся лорд Бейлон со своими братьями Эуроном и Виктарионом. Когда Бейлон узнал о случившемся с Урри, он отрубил мейстеру три пальца кухонным ножом и заставил вдову своего отца Пайпер пришить их обратно. Мази и настойки сослужили мейстеру ту же службу, что и Урригону. Он умер в бреду, и третья жена лорда Квеллона вскоре последовала за ним, когда повитуха вынула из ее чрева мертворожденную дочь. Аэрон был рад. Это его топор отрубил Урри руку во время танца пальцев, как это водится между друзьями и братьями.
Ему все еще было стыдно вспоминать годы, последовавшие за смертью Урри. В шесть-и-десять лет он называл себя мужчиной, но, по правде сказать, он был не более, чем мехом с вином на ножках. Он пел, плясал, но уже больше никогда не танцевал танец пальцев, он шутил, паясничал и насмехался. Он играл на дудочке, жонглировал, ездил верхом, и мог перепить всех Винчей и Ботли, и половину Харлоу тоже. Бог одаривает каждого, даже его. Никто не мог мочиться дольше и дальше, чем Аэрон Грейджой, что он и доказывал на каждом пиру. Однажды, он побился новым кораблем против стада коз, что он сумеет погасить очаг, не используя ничего, кроме собственного члена. Целый год после Аэрон ел одну козлятину, и назвал свой корабль «Золотой Шторм», хотя Бейлон и обещал его повесить на рее собственного корабля, прознав, какой именно таран собирается водрузить его брат на носу.
«Золотой Шторм» пошел ко дну во время первого восстания Бейлона, разрезанный надвое громадной боевой галерой «Ярость», когда Станнис Баратеон разбил Железный Флот, заманив Виктариона в ловушку. Но Бог еще не закончил с Аэроном и выбросил его на берег. Его взяли в плен рыбаки и угнали в Ланниспорт в цепях, где он провел остаток войны в кишках Утеса Кастерли, доказывая, что кракены могут ссать дальше и дольше, чем львы, кабаны и куры.
Тот человек умер. Аэрон утонул и возродился из моря личным Пророком Бога. Ни один смертный не был ему страшен, как не страшили его тьма и воспоминания, кости души. Звук открывающейся двери. Крик ржавых железных петель. Эурон снова пришел. Не важно. Он жрец Мокроголовый, любимец Бога.
— Будет война? — спросил Грейдон Гудбразер, когда солнце осветило холмы. — Брат пойдет на брата?
— Если будет на то воля Утонувшего Бога. Не место безбожнику на Морском троне. — Вороний Глаз наверняка будет сражаться. И женщине не удастся одержать над ним победу — даже такой, как Аша. Женщины созданы для иных, постельных, битв. Их доля — рожать детей. И Теон, если он еще жив, был столь же безнадежен — этот полный обид и улыбок мальчишка. У Винтерфела он показал, чего стоит, но Вороний Глаз не был испорченным мальчишкой. Палубы кораблей Эурона были выкрашены в красный цвет для того, чтобы скрыть пропитавшую их кровь. Виктарион. Королем должен стать Виктарион, иначе буря поглотит всех.