епахи и «костегрызы», коричневые черепахи, зелёные черепахи, чёрные черепахи, когтистые черепахи и рогатые черепахи, черепахи с панцирями гребнистыми и узорчатыми, с завитками цвета золота, нефрита или сливок. Некоторые были так велики, что могли бы унести на спине человека. Яндри клялся, что в старые времена ройнарские принцы переправлялись на них через реку. Он и его жена были родом с Зеленокровой — пара дорнийских сирот, вернувшихся домой к Матери-Ройн.
— Проглядел я этот гребнистый панцирь. — «Смотрел-то я на голую женщину».
— Какая жалость, — Лемора надела облачение через голову. — Уверена, ты встаёшь так рано только ради того, чтобы полюбоваться черепахами.
— И на восход солнца тоже, — по разумению Тириона, это было всё равно что смотреть, как из воды выходит обнаженная купальщица. Одни девицы красивее других, но все без исключений дарят надежды. — Признаю, черепахи просто изумительны. Для меня нет большего удовольствия, чем зрелище пары красивых… панцирей.
Септа Лемора засмеялась. Как и все остальные на борту «Скромницы», она хранила свои секреты — ну и пусть. — «Я не хочу с ней знакомиться, я хочу её трахнуть». — И она это тоже знала. Когда Лемора вешала на шею хрустальный знак септы, пристроив его в ложбинке между грудей, она послала Тириону дразнящую улыбку.
Яндри поднял якорь, вытянул с крыши надстройки один из шестов и оттолкнул судно от берега. Пара цапель подняла головы глянуть, как «Скромница» медленно уходит от берега на стремнину. Потихоньку лодка пошла вниз по реке, Яндри ушёл к румпелю. Исилла переворачивала лепёшки. Она поставила на жаровню железную сковороду с куском бекона. Иногда она готовила лепёшку с беконом, иногда бекон с лепёшкой. Раз в две недели на завтрак могла попасться рыба, но сегодня пришлось обойтись без неё.
Когда Исилла отвернулась, Тирион утащил лепёшку с жаровни, успев отскочить как раз вовремя, чтобы избежать удара грозной деревянной поварешкой. Лепёшки лучше всего есть с пылу с жару, когда они сочатся мёдом и маслом. Запах жареного бекона вскоре выманил из трюма и Утку. Он жадно обнюхал жаровню, получил по лбу ложкой от Исиллы и пошёл на корму облегчиться.
Тирион присоединился к нему.
— Чудное зрелище, — заметил он, мочась за борт, — карлик и утка делают великий Ройн ещё полноводнее.
Яндри оскорбленно фыркнул.
— Матерь-Ройн не нуждается в твоей воде, Йолло. Это величайшая река в мире.
Тирион стряхнул последние капли.
— Соглашусь, она достаточно велика, чтобы утопить карлика. Мандер не уступит ей шириной, и Трезубец — около устья — тоже. А Черноводная будет и поглубже.
— Ты не знаешь реку. Подожди и увидишь сам.
Бекон запёкся корочкой, лепёшки стали золотисто-коричневыми. На палубу, позёвывая, вышел Юный Гриф.
— Всем доброе утро.
Парень был ниже Утки, но, судя по телосложению, ему ещё было куда расти. «Этот безбородый мальчишка, несмотря на синие волосы, уложит в постель любую девушку в Семи Королевствах. Его глаза заставят их растаять». Как и отец, Юный Гриф был голубоглаз, но если у отца глаза были бледно-голубые, у сына — темные. При свете фонаря они казались чёрными, а в сумерках отливали пурпуром. Ресницы у Юного Грифа были длинные, как у женщины.
— Чую бекон, — сказал парень, натягивая башмаки.
— Отличный бекон, — сказала Исилла. — Садись.
Она подала им завтрак на корме, пичкая Юного Грифа лепёшками и лупя Утку ложкой по пальцам каждый раз, когда тот пытался ухватить себе бекона сверх положенного. Тирион разделил стенки двух лепёшек, заложил в середину бекон и отнес одну Яндри, стоявшему у руля. После он помог Утке поднять большой треугольный парус «Скромницы». Яндри вывел судно на середину реки, где течение было сильнее. «Скромница» была отличным судном: осадка у неё была такая маленькая, что она могла легко пройти даже по самым мелким протокам и преодолеть отмели, которые бы заставили завязнуть большие суда, а с поднятым парусом, идя по течению — развить превосходную скорость. На верхнем Ройне, как уверял Яндри, скорость была вопросом жизни и смерти.
— Выше Горестей уже тысячу лет царит беззаконие.
— И людей тут нет, насколько я вижу, — Тирион углядел на берегу какие-то руины: остатки каменной кладки, заросшие лозами, мхом и цветами, но больше никаких признаков человеческого жилья.
— Ты не знаешь реки, Йолло. Пиратские корабли могут шастать по любым протокам, а в руинах часто прячутся беглые рабы. Охотники за рабами редко забираются так далеко на север.
— Лучше уж охотники за рабами, чем одни сплошные черепахи, — Тирион не был беглым рабом и не боялся, что его схватят. Да и пираты едва ли стали бы нападать на судно, идущее вниз по течению: всё ценное добро везли вверх по реке, из Волантиса.
Когда с беконом было покончено, Утка похлопал Юного Грифа по плечу.
— Время обзавестись парой синяков. Сегодня, пожалуй, мечи.
— Мечи? — Юный Гриф ухмыльнулся: — Мечи — это хорошо.
Тирион помог ему одеться для поединка — в плотные бриджи, стёганый дублет и стальной нагрудник, помятый и старый. Сир Ролли натянул на себя рубаху из вываренной кожи и кольчугу. Оба надели на головы шлемы и выбрали из груды оружия в сундуке затупленные мечи. Противники перешли на корму и встали наизготовку. Вся остальная компания собралась наблюдать за тренировочным боем.
Если бы эти двое сражались на булавах или затупленных секирах, более рослый и сильный сир Ролли быстро одолел бы противника; с мечами их шансы несколько выравнивались. Ни тот, ни другой в это утро не взял щита, так что бой сводился к парированию ударов, и кружению взад и вперёд по палубе. Над рекой разносился лязг мечей. Юный Гриф бил чаще, зато удары Утки были сильнее. Спустя какое-то время верзила начал уставать: взмахи его меча стали чуть слабее, чуть ниже. Юный Гриф парировал их все и сам ринулся в яростную атаку, заставившую сира Ролли отступить. Когда они достигли края кормы, юноша скрестил свой меч с мечом Утки и врезался плечом в грудь противнику, так что верзила сверзился в реку.
Он вынырнул из воды, фыркая, изрыгая ругательства и громко требуя выловить его, пока какой-нибудь «костегрыз не откусил ему причиндалы». Тирион бросил ему конец.
— Я думал, утки плавают получше, — заметил он, вместе с Яндри вытаскивая рыцаря на борт «Скромницы».
Сир Ролли схватил Тириона за шиворот.
— Посмотрим, как плавают карлики, — рявкнул он и швырнул Тириона в Ройн головой вперёд.
Хорошо смеётся тот, кто смеется последним — Тирион сносно мог грести руками и греб… пока ему не свело судорогой ноги. Юный Гриф протянул ему шест.
— Ты не первый, кто вздумал меня утопить, — сказал Тирион Утке, выливая речную воду из башмака. — В день, когда я родился, отец бросил меня в колодец, но я был так страшен, что жившая там русалка выкинула меня обратно.
Он стянул второй башмак, затем прошёлся колесом по палубе, обрызгав всю компанию.
Юный Гриф захохотал:
— Где ты этому выучился?
— У скоморохов, — соврал Тирион. — Моя мать любила меня больше всех других детей, потому что я был таким маленьким, и не отнимала от груди, пока мне не исполнилось семь. Братья приревновали, запихнули меня в мешок и продали в скомороший балаган. Когда я попытался сбежать, хозяин балагана отрезал мне полноса, так что у меня не оставалось выбора, кроме как ездить с ними и учиться развлекать людей.
На самом деле всё было иначе. Зачаткам акробатики он научился у дяди в шесть или семь лет. Тирион увлёкся ею и полгода вволю ходил колесом по Кастерли Рок, равно вызывая улыбки на лицах септонов, оруженосцев и слуг. Даже Серсея, наблюдая за ним, засмеялась раз или два.
Всё это оборвалось в тот день, когда после недолгого пребывания в Королевской Гавани вернулся отец. За ужином Тирион вздумал удивить отца, пройдясь по всей длине стола на руках. Лорд Тайвин этому не обрадовался.
— Мало того, что ты уродился карликом, так может ты и дурак в придачу? Ты — лев, а не мартышка.
«А ты теперь труп, отец, так что я могу дурачиться сколько угодно».
— У тебя настоящий талант веселить людей, — сказала Тириону септа Лемора, когда он вытирал ноги. — Ты должен поблагодарить Небесного Отца — он всех детей своих наделяет дарами.
— Так и есть, — жизнерадостно согласился карлик. — «А когда я умру, похороните меня с арбалетом в руках, чтобы я мог отблагодарить Небесного Отца за его дары точно так же, как отблагодарил земного».
Его одежда ещё не высохла после вынужденного купания и неприятно липла к ногам и рукам. Когда септа Лемора увела Юного Грифа для наставления в таинствах веры, Тирион стащил мокрую одежду и натянул сухую. Утка громко загоготал, когда карлик снова появился на палубе, и рыцаря нельзя было в этом винить. В новой одежде Тирион выглядел комично. Дублет у него был разделён посередине: левая сторона из пурпурного бархата с бронзовыми застежками, правая — из жёлтого сукна с зелёным цветочным узором. Бриджи тоже были двухцветными: правая штанина равномерно зелёная, левая — в красно-белую полоску. Один из сундуков Иллирио был набит детской одеждой, старомодной, но добротной. Септа Лемора распорола все костюмы и затем сшила их половинка к половинке, наделав шутовских нарядов. Гриф даже заставил Тириона помогать с ножницами и иглой. Без сомнения, он хотел унизить карлика, но Тириону шить нравилось. Общество Леморы было ему приятно, несмотря на её склонность бранить его за каждое грубое слово в адрес богов. — «Если Гриф хочет, чтобы я корчил из себя шута — я так и поступлю». — Карлик знал, что где-то от его проделок бесится лорд Тайвин, и это немного подсластило пилюлю.
Однако остальные его обязанности были совсем не шутовскими. — «У Утки меч, у меня перо и пергамент». — Гриф велел Тириону записать всё, что тот знает о драконах. Задача была не из легких, но карлик напряженно над ней работал каждый день. Старательно карябая пергамент, сидя, скрестив ноги, на крыше.
Тирион в своё время прочитал немало книг о драконах, но львиная доля этой писанины представляла собой досужие домыслы, которым нельзя было доверять, да и книги, которыми его снабдил Иллирио, были явно не те, что надо. Ему бы здорово пригодился полный текст «Огней Фригольда» — составленной Галендро истории Валирии. В Вестеросе не было ни одной полной копии книги, даже та, что хранилась в Цитадели, недосчитывалась двадцати семи свитков. —