На холме, позади мощных стен, окружавших город, гордо возвышался Новый Замок. Давос разглядел куполообразную крышу Снежной Септы, украшенную огромными статуями Семерых. Удрав из Простора, Мандерли принесли свою веру на Север. Правда, в Белой Гавани имелась и богороща — нечто несуразное, похожее на клубок из корней, веток и камней, да к тому же скрытая от человеческих глаз полуразрушенными мрачными стенами Волчьего Логова, древней крепости, служившей теперь обычной тюрьмой. В Белой Гавани в основном слушались септонов.
Водяной, герб Дома Мандерли, был повсюду: он реял над башнями Нового Замка, над Тюленьими Воротами и вдоль городских стен. В Восточном Дозоре северяне уверяли, что Белая Гавань никогда не откажется от своей клятвы верности Винтерфеллу, но Давос что-то нигде не заметил лютоволка Старков. «Впрочем, не видно и львов. Лорд Виман пока ещё не присягнул Томмену, иначе бы поднял его штандарт».
На пристанях царила суета. С беспорядочно сгрудившихся у рыбного рынка лодчонок сгружали улов. Среди прочих посудин выделялись три каяка — длинные, узкие, идеально подходящие для плаванья по Белому Ножу, с его быстрыми течениям и скалистыми порогами. Впрочем, Давоса больше заинтересовали морские суда: пара каррак, таких же неказистых и потрёпанных, как «Весёлая Повитуха», торговая галера «Штормовая Плясунья», когги «Бравый Магистр» и «Рог Изобилия», галеас из Браавоса, с фиолетовым корпусом и парусами…
…и стоявший чуть поодаль боевой корабль.
Едва Давос увидел судно, его надежды развеялись, как дым. Чёрный с золотом корпус, а на носу фигура льва, вздымающего лапу. «Львиная Звезда», гласили буквы на корме, прямо под развевающимся на ветру флагом с гербом малолетнего короля, сидевшего нынче на Железном Троне. Ещё год назад Давос не сумел бы прочитать название корабля, но на Драконьем Камне мейстер Пилос обучил его грамоте. Правда, на этот раз чтение не доставило ему никакого удовольствия. Давос молился, чтобы эта проклятая галера сгинула в тех же штормах, что разметали по морю флот Саллы, но боги не вняли его мольбам. Фреи были здесь, и ему придётся встретиться с ними лицом к лицу.
«Весёлая Повитуха» встала на якорь в самом конце потрепанного непогодами деревянного пирса внешней гавани, подальше от «Львиной Звезды». Когда её экипаж пришвартовался и опустил трап, капитан подковылял к Давосу. Кассо Могат — полукровка родом с берегов Узкого Моря, зачатый систертонской шлюхой и китобоем из Иббена, был всего пяти футов роста. А крашенные в болотно-зелёный цвет копна волос и бакенбарды делали его похожим на цветущий пень. Но, несмотря на эту странную внешность, он был отличным моряком и строгим капитаном. — Как долго вас не будет?
— Минимум сутки. Возможно, дольше. — Давос давно усвоил, что власть предержащие любят заставлять себя ждать. Он подозревал, что они делают это специально, чтобы заставить просителя поволноваться, а заодно лишний раз продемонстрировать, кто тут главный.
— «Повитуха» задержится здесь на три дня. Не дольше. В Сестрином городке ждут моего возвращения.
— Если всё пойдёт хорошо, я вернусь завтра утром.
— А если это ваше «всё» пойдет не так?
«Тогда я вообще могу не вернуться».
— В этом случае, не стоит меня ждать.
Пока он спускался по трапу, на борт поднялись таможенники. До простых моряков им не было дела — их интересовал груз, поэтому они направились к капитану. Давос ничем не отличался от других. Обычный мужчина среднего роста с загорелым и обветренным как у простолюдина лицом, тёмными волосами и бородой, которые морской солёный воздух припорошил сединой.
Одет он тоже был по-простому: старые сапоги, коричневые бриджи, голубая рубаха и шерстяной плащ с деревянной застёжкой, а просоленные кожаные перчатки скрывали изуродованные пальцы, обрубленные Станнисом много лет назад.
Его никак нельзя было принять за лорда, и уж тем более за Десницу. В таком виде куда сподручнее и проще выяснять, что творится в городе.
Давос зашагал вдоль пристани, направляясь к рыбному рынку. На «Бравый Магистр» грузили бочки с мёдом, сложенные вдоль пирса в штабеля по четыре штуки. За ними играли в кости трое матросов, чуть дальше рыбачки наперебой расхваливали покупателям свой товар. Неподалёку от них шустрый мальчишка бил в барабан, а в кругу, сооруженном из натянутых корабельных канатов, для речных рыбаков танцевал старый облезлый медведь. Тюленьи Ворота охраняли двое копейщиков, с гербами дома Мандерли на груди. Но они были слишком заняты заигрыванием с портовой шлюхой, чтобы обратить внимание на Давоса. Ворота были открыты, решётка поднята, и он вошел внутрь, смешавшись с толпой.
За воротами располагалась мощёная брусчаткой площадь, в центре которой бил фонтан — скульптура водяного, высотой в двадцать футов от хвоста до короны. Несмотря на то, что его борода стала бело-зелёной от разъевшего камень лишайника, а один из зубцов трезубца отломали ещё до рождения Давоса, выглядел водяной всё равно внушительно. Местные жители прозвали его Старик-Рыбоног. И хотя площадь носила имя какого-то давно почившего правителя, никто не называл её иначе, как площадь Рыбонога.
Сегодня здесь было многолюдно. Одна из женщин развешивала на трезубце постиранное тут же в фонтане исподнее. В тени колонн толковали о делах писари и менялы, а неподалёку демонстрировали свои умения фокусник, травница и никудышный жонглёр. На одном из каменных парапетов мужчина торговал яблоками, а рядом женщина предлагала селёдку с рубленым луком. Под ногами у прохожих сновали дети и цыплята. Раньше, когда Давосу доводилось бывать на площади Рыбонога, обитые железом дубовые ворота Старого Монетного двора всегда оставались закрытыми. Но сегодня их распахнули настежь. Заглянув внутрь, Давос увидел сотни женщин, детей и стариков. Одни сидели на разбросанных на полу шкурах, другие готовили еду на разведённых тут же костерках.
Давос остановился под колоннадой, и купил за полпенни яблоко.
— Значит теперь разрешено селиться в Старом Монетном дворе? — спросил он у торговца.
— А им больше некуда податься. Большинство из них простолюдины, жившие в деревнях у Белого Ножа, да ещё люди Хорнвудов. Когда Болтонский бастард принялся бесчинствовать, все они захотели укрыться за стенами. Понятия не имею, на кой они сдались его светлости. Почти все явились, не имея за душой ничего, кроме своего рванья.
Давос почувствовал укол вины. «Они нашли убежище в городе, который война обошла стороной, а я собираюсь вновь бросить их в это пекло».
Он откусил яблоко, и ему вновь стало стыдно за то, что он может себе позволить купить яблоко, а они — нет.
— На что же они живут? Откуда берут еду?
Продавец яблок пожал плечами:
— Кто-то клянчит милостыню, кто-то ворует. Многие девчонки торгуют тем, что может предложить женщина, когда ей не остаётся ничего другого. А мальчишки выше пяти футов роста легко находят себе место в казармах его светлости, лишь бы могли удержать копьё.
«То есть, он набирает людей. Это хорошо… или плохо, смотря зачем он это затеял». Яблоко было сухим и безвкусным, но Давос заставил себя откусить от него ещё раз:
— Правда ли, что лорд Виман хочет присоединиться к Бастарду?
— Ну-у, — ухмыльнулся торговец, — как только в следующий раз его светлость пожалует прикупить яблочек, обязательно спрошу.
— Я слышал, его дочь выходит замуж за кого-то из Фреев.
— Внучка. Я тоже слыхал, да его светлость почему-то забыл пригласить меня на свадьбу. Вы вроде доедать не будете? Так я заберу оставшееся, там хорошие семена.
Давос бросил ему огрызок. Яблоко оказалось отвратное, но новость о том, что Мандерли собирает войско, стоила полпенни. Давос обошёл вокруг фонтана, рядом с которым девушка продавала свежее козье молоко. Стоило ему очутиться в этом городе, как на него нахлынули воспоминания. Раньше трезубец Старика-Рыбонога указывал на переулок, где продавали жареную треску, покрытую хрустящей золотисто-коричневой корочкой. Вон там находился бордель. В нём было намного чище, чем в других, и моряк мог приятно провести время с женщиной, не боясь, что его убьют или ограбят. А вон там, в одном из домов, прилепившихся к стенам Волчьего Логова словно ракушки к старому кораблю, была пивоварня, где варили вкуснейшее густое чёрное пиво. В Браавосе или в Порт-Иббене бочку такого пива можно было продать по цене арборского золотого. Но это, правда, если только от местных выпивох оставалось что-то на продажу.
Вина, вот чего ему захотелось — кислого, темного и терпкого. Он перешёл площадь и спустился по лестнице в погребок «Ленивый Угорь», расположившийся прямо под складом, в котором хранили овечью шерсть. В его бытность контрабандистом, печальная слава «Угря» гремела по всей Белой Гавани. Все знали, что шлюхи там самые старые, вино самое плохое, а пироги с мясом, полные жира и хрящей, и в лучшие дни были несъедобными, а в худшие — так и просто отравой. Большинство местных избегало этот погребок, оставляя его морякам, не знавшим забегаловок получше. Зато в «Ленивом Угре» никогда нельзя было столкнуться ни с городской стражей, ни с таможенниками.
Некоторые вещи никогда не меняются. Время в «Угре», казалось, застыло. Всё тот же сводчатый чёрный от копоти потолок, утоптанный земляной пол и дикая вонь от дыма, тухлого мяса и засохшей рвоты. Толстые сальные свечи на столах больше чадили, чем светили. В этом полумраке вино, заказанное Давосом, казалось скорее коричневым, чем красным. За столиком у двери выпивали четыре шлюхи. Когда Давос зашёл в дверь, одна из них многообещающе улыбнулась ему, но он отрицательно помотал головой. Женщина что-то тихо шепнула своим товаркам, и те залились смехом. Впрочем, после этого они больше не обращали на него внимания.
Давос окинул «Угорь» взглядом, однако не увидел никого, кроме шлюх и хозяина. Но в погребке было множество перегородок и темных ниш, позволявших уединиться от посторонних глаз. Он сел в одну из них, привалился спиной к стене, отставил кружку и принялся ждать.