— Я не знал, извините, — Гаэтано поклонился, — шеф велел соблюдать предельную осторожность… Люди готовы, могут сопровождать вас, сеньор, в любую минуту куда вам будет угодно.
— Где они?
— Здесь, в отеле.
— И сколько их?
— Тридцать.
— Вы, Гаэтано, тоже полетите?
— Я тридцатый, сеньор.
— Превосходно. Есть у вас что-нибудь новое… оттуда?
— Есть новое. — Гаэтано понизил голос. — Эти шахты — их пока четыре… Они для межконтинентальных ракет.
— Это надежно, Гаэтано?
— Вполне, сеньор. Люди оттуда нанимали местных в Кисангани для самых тяжелых работ. Двое потом сбежали и вернулись. Успели рассказать. Правда, потом исчезли бесследно. Наверно, их убили.
— Это получило огласку?
— Местная газета в Кисангани пробовала писать. Редактора нашли застреленным в кабинете. Полиция заявила, что самоубийство. Больше потом не писали.
— Трудно работать в такой обстановке, Гаэтано?
— Не труднее, чем в других местах, сеньор. В Акапулько бывало хуже… В Кисангани мы занимаемся древесиной. Поставляем ценные сорта сюда, в Киншасу — на мебельные фабрики, и на экспорт — в ФРГ, в Бельгию, в Штаты.
— Как идет дело?
— Ходко. Сеньоры Цвикк и Смит довольны.
— Надеюсь, и я буду доволен?
— Мы постараемся, сеньор.
Фридрих Вайст вначале ничего не сказал Цезарю о новом строительстве. Цезарь решил выждать. Две недели они потратили на объезд заводов, отделений, служб, секций. Цезарь не мог не признать, что порядок повсюду царил образцовый. И инженеры в конструкторских бюро и лабораториях, и рабочие ремонтных служб и заводов казались довольными: никто ни на что не жаловался. И снова, как в прошлые приезды, Вайст охотно показывал все, что интересовало Цезаря, обстоятельно и исчерпывающе отвечал на все вопросы. Казалось, никаких тайн не существовало… Однако прошло уже десять дней их совместных поездок, а о новом строительстве Вайст не упоминал. Собственно, новых объектов было много — новые заводы, поселки, три рудника, новые карьеры для добычи камня, обогатительная фабрика, строилась большая электростанция, но шахты, про которые говорил Гаэтано… Их словно не существовало.
На десятый день они возвратились на базу "Z", которая теперь называлась Блюменфельд. Некогда скромный поселок разросся и весь утопал в цветах. Они были повсюду — на стенах домов и на балконах, на подоконниках и под окнами, вокруг коттеджей и на верандах, на газонах, клумбах, вдоль транспортных магистралей и пешеходных дорожек; цветы всевозможных видов, форм, расцветок и оттенков, хорошо известные Цезарю и такие, каких он не встречал даже на Цейлоне. Густые, сомкнувшиеся кроны гигантских макарангов и фикусов надежно прикрывали Блюменфельд и от экваториального солнца, и от всевидящих глаз спутников.
В Блюменфельде Цезарь предполагал пробыть несколько дней. Предстояли встречи с руководителями центральных служб. Предстоял и решающий разговор с самим Вайстом. Этот разговор состоялся на второй день после возвращения в Блюменфельд. Утром, во время осмотра минералогической лаборатории, которой Вайст, по-видимому, очень гордился, один из сотрудников — грузный бородатый мужчина средних лет — упомянул об урановых рудах. Цезарь, рассеянно слушавший объяснения — после поездки к Шарку и спуска в шахту минералогия его не очень привлекала, — поинтересовался:
— Уран — здесь, на полигоне?
— Да, сэр, — подтвердил бородач. — Наши геофизики нащупали несколько точек, уже начата проходка шахт.
Из минералогической лаборатории возвратились в управление, и Вайст пригласил Цезаря в свой кабинет. Когда они остались вдвоем, Вайст открыл сейф и достал оттуда деревянный ящичек.
— Вот посмотрите, — сказал он, — наши урановые руды. Это из шахты.
В деревянном ящичке лежали смоляно-черные камни с желтыми выцветами. Цезарь осторожно взял один, подбросил на ладони, взглянул на Вайста:
— Много там этого?
— Хорошее месторождение. Скоро начнем добывать уран.
— Сколько же шахт вы проходите?
— Четыре, — не моргнув глазом ответил Вайст, — но богатые руды пока вскрыла одна.
— Эти шахты… они разведочные?
— Разумеется, потом некоторые используем при добыче.
— А еще… Есть другие шахты?
Вайст отрицательно качнул головой:
— Нет. Только эти. На рудниках у нас штольни, карьеры. Шахт пока четыре. Вы их можете посмотреть во время поездки на северо-восток.
— Газеты недавно писали о каких-то наших шахтах… для ракет.
Вайст холодно улыбнулся:
— О нас постоянно пишут всякий вздор. Я уже не могу припомнить, когда тут последний раз были журналисты. Мы старательно избегаем их визитов. Недостаток информации газетчики восполняют "утками".
— А как вы оцениваете общую ситуацию ОТРАГа сейчас?
— Как вполне удовлетворительную, сэр, — не задумываясь ответил Вайст. — Со многими трудностями мы уже справились. Если говорить о трех главных задачах, о которых я упоминал в ваш первый приезд, то вторая решена, третья — успешно решается, это видно даже по газетным сообщениям. — В холодных, льдисто-голубых глазах Вайста мелькнуло что-то похожее на усмешку. — Ну а решение первой упирается исключительно в бюрократизм здешних властей. Все готово, согласовано, но они не подписывают, тянут, откладывают с года на год. Мы даже перестали напоминать им, тем более, что изменить наш "статус" они уже не в силах.
— Рассчитывают выжать побольше, — предположил Цезарь.
— Мы им уже платим больше. Но меня это не тревожит. Доходы ОТРАГа растут быстрее. Оружие в цене, его требуется все больше. Правители некоторых африканских государств торопятся вооружить свои армии современными автоматами, скорострельными пушками, ракетами. Приобрели бы и атомные бомбы, если бы было где купить.
— Это отнюдь не означает, Фридрих, что нам следует переходить к производству атомных бомб и ракет.
Вайст поправил перстень с черным камнем на левой руке.
— Казалось бы, должна существовать мера во всем, даже в способах уничтожения себе подобных. Увы, так считают не все…
За дверью кабинета послышался шум, что-то упало, кто-то крикнул пронзительно, и тотчас дверь распахнулась. На пороге появился высокий худой человек с седыми всклокоченными волосами и длинной седой бородой. Он был бос, из-под распахнутого белого халата виднелось белье. Сзади кто-то пытался оттащить незнакомца от двери, но тот вырвался и вбежал в кабинет.
— Фигуранкайн, да? — громко закричал он, указывая на Цезаря пальцем.
— Уведите его, — приказал Вайст преследователям, которые задержались в дверях. — Быстро!
— Нет, подождите. — Цезарь поднялся с кресла. — Кто это?
— Я профессор Хорнфункель, слыхали о таком? — крикнул старик в белом. — А вы — сам Фигуранкайн, да?
— Это безумец, — быстро сказал Вайст. — Он убежал из психиатрической больницы.
— Никакой я не безумец. Выслушайте меня, умоляю. Они держат меня взаперти после того, что случилось… — Он зарыдал.
— Ну вот видите, — сказал Вайст. — Уведите его, быстро.
Молодые парни в белом, по-видимому, санитары, схватили старика за руки, потащили. Он упирался, брызгал слюной, что-то кричал. В дверях кабинета все задержались. Старик уцепился за притолоку, и санитары не сразу протолкнули его. Повернув к Цезарю искаженное яростью и болью лицо, старик закричал:
— Будьте все прокляты, и ты тоже — мразь! Убийцы, подонки…
Один из санитаров резко и сильно ударил старика ребром ладони по шее. Старик захрипел и умолк. Голова его бессильно свесилась на грудь. Дверь кабинета захлопнулась.
— Странное обращение с душевнобольным, — заметил Цезарь, покусывая губы.
Вайст взволнованно прохаживался взад и вперед по кабинету.
— Да-да, конечно, вы правы… Но… в этом печальном месте у них свои права и обязанности. — Он вздохнул. — Не понимаю, как ему удалось вырваться.
— Много у вас таких?
— Было… трое… От психических заболеваний не гарантировано ни одно человеческое сообщество, сэр.
— Это действительно профессор Хорнфункель? Из Биологического центра?
Вайст нахмурился:
— Это он. Врачи считают его безнадежным.
— Почему его не отправят к родным в Европу?
— Он совершенно одинок. А отправить его в европейскую клинику я… просто не решился. Его бред… может показаться несколько странным… Вы понимаете?..
— Нет, не понимаю, — сказал Цезарь. — Я хотел бы побеседовать с ним, когда он успокоится.
— Он бывает опасен, сэр.
— При разговоре пусть присутствует врач, санитары.
— Хорошо, — кивнул Вайст. — Вас известят, когда… его успокоят.
— Чем сейчас занимаются в Биологическом центре?
— Мы как раз меняем профиль работ, — сказал Вайст, снова садясь за свой стол. — По предложению нового директора центр переименовали в Антропологический. Главная задача — изучение болезней, распространенных в Экваториальной Африке, — холеры, проказы, желтой лихорадки, сонной болезни, лихорадки Денге…
— Новый директор центра — кто он?
— Доктор Насимура из Японии. Он специалист по инфекционным заболеваниям. Рекомендовал его нам господин Найто — президент фармацевтической компании "Грин Кросс", они производят искусственную кровь.
— Я хочу побывать в… Антропологическом центре и побеседовать с доктором Насимурой, — объявил Цезарь.
— Можно сделать это, например, завтра, — предложил Вайст. — Центр — в полутора часах полета от Блюменфельда.
На следующее утро, когда они шли к вертолету, Вайст сказал:
— К величайшему сожалению, должен сообщить, что профессор Хорнфункель скончался сегодня ночью. Я понимаю, у вас могут возникнуть сомнения… Вечером вам представят результаты вскрытия и заключение врачей.
— Излишне, господин Вайст, — холодно ответил Цезарь.
Насимура оказался круглолицым, розовощеким, седым толстячком, подвижным, улыбчатым, изысканно-вежливым. На вид ему было лет пятьдесят. Чем-то он напоминал Крукса в те времена, когда адвокат был помоложе.
Насимура встретил их у трапа и приветствовал поясным поклоном; согнувшись пополам, он не отрывал улыбающегося взгляда от лица Цезаря. При этом концы его бровей опустились к ушам. Когда Насимура распрямился, оказалось, что его рост не превышает пяти футов, а странный изгиб бровей присущ ему постоянно, что придавало лицу выражение восторженного удивления.