— Жанна!
Она подняла голову, и Ольф сказал:
— Не надо так, Жан.
— Как «так»?
— Он приедет.
Жанна вдруг засмеялась:
— Ну разумеется, приедет. Хотя бы для того, чтобы забрать свои вещи.
— Не говори так. Он приедет совсем, к нам… к тебе, — не сразу добавил он.
— А если нет?
— Этого не может быть.
…Группа жила как будто одним ожиданием. Они работали, конечно, но так вяло и неохотно, что тошно было смотреть на них. Наверно, дело было не только в отсутствии Дмитрия. Возможно, это был вполне естественный спад после большой напряженной работы… Ольф уже ни в чем не упрекал их и не призывал засучивать рукава — у него и самого не было никакого желания работать.
Однажды пришел к нему Воронов, положил пачку исписанных листов.
— Что это? — спросил Ольф.
— Ваше задание выполнено, товарищ начальник.
— Ах, да! — Ольф не сразу вспомнил, какое у него было задание, и стал просматривать листки. — Ну что ж, отлично сделано.
— Да? — Воронов насмешливо поднял брови. — А по-моему, не очень.
— Не понимаю. — Ольф насторожился.
Воронов невесело вздохнул:
— Да что тут понимать… Только вчера до меня дошло, что сделать можно было по-другому и гораздо лучше.
— А именно?
— Это же типичное частное решение, приемлемое только для нашей работы.
— А чего бы ты хотел?
— А того, чтобы этот винтик, — Воронов ткнул пальцем в листки, — годился бы не только для нашего агрегата, а для прочих также.
— А как это сделать?
— Да можно было…
Воронов показал ему, как можно было расширить задачу. Ольф увидел, что действительно могла получиться вещь более значительная и интересная.
— Да, ты прав, Ворон. Жаль, сразу не додумался. И я маху дал… Слишком конкретное задание — так?
— Так, — безжалостно подтвердил Воронов.
Ольф закурил и невесело усмехнулся:
— С Дмитрием Александровичем такого, конечно, не могло случиться? Уж он-то наверняка увидел бы эту возможность?
— Не знаю, — куда-то в сторону бросил Воронов.
— Врешь, знаешь. Увидел бы. А вот я не увидел. — Ольф развел руками. — Виноват, конечно, но заслуживаю снисхождения, не так ли?
— Да брось ты…
— Бросить недолго. — Ольф угрюмо посмотрел на него. — Заново делать не будешь?
— Потом, может быть.
— Ну ладно, иди.
Воронов ушел. Ольф встал, прошелся по комнате, посмотрел на Жанну и тоскливо сказал:
— Знал бы, где он сейчас, поехал бы за ним, связал и сюда доставил бы… Проклятые «бы» мешают… Не подавать же на розыск в милицию?
— Уже, — сказала Жанна, не поднимая головы.
— Что уже? — опешил Ольф.
— Была я в милиции. — Жанна вздохнула и перевернула страницу журнала.
— Ты что, серьезно?
Жанна промолчала.
— И что тебе сказали?
— Что оснований для розыска нет.
Жанна положила на журнал руки и стала разглядывать ногти.
— Что-нибудь еще говорили?
— Да, — безучастно отозвалась Жанна. — Спросили, кем он мне приходится.
Лицо Жанны вдруг некрасиво искривилось, она качнулась вперед, уронила голову на руки, но тут же вскинула ее, тыльной стороной ладони вытерла глаза и сухо сказала:
— Иди погуляй пока.
Ольф направился к двери, задержался на мгновенье у стола, тронул Жанну за плечо и быстро вышел.
Это было часов в одиннадцать. Ольф послонялся по коридорам, посидел с ребятами, сходил в буфет, а когда вернулся к себе, Жанны не было. Она пришла через час, он услышал в коридоре быстрый стук ее каблуков и поднялся в мгновенно возникшем радостном ожидании. Жанна встала на пороге, спиной прикрыла дверь и протянула ему письмо:
— Вот…
«Здравствуйте, родные мои человеки! Не сердитесь за долгое молчание — так уж получилось. Как видите, я не на Камчатке, а на Сахалине, и очень доволен, что попал сюда. Здесь тихо, спокойно и пустынно, — а это то, что очень нужно мне сейчас. И рядом море. Вернее — океан, а это нечто совсем другое, чем море. А впрочем, не тебе, Ольф, описывать… Я с завистью думаю о том, что ты прожил у этого могучего красивого чудища много лет.
Потом напишу подробнее, а сейчас — просьба к вам: разыщите номера журналов с работами по квантованию времени и пришлите сюда, непременно авиапочтой. Еще, если возможно, — статью Гейзенберга о новой классификации элементарных частиц и работы Дирака по теории вакуума. Когда и где они напечатаны — не помню, спросите у А. С. И скажите ему, что напишу чуть позже.
Большой привет ребятам.
Обнимаю вас. Д.»
Ольф взглянул на конверт, прочел обратный адрес: «Сахалинская область, п. Топорково, почта, Кайданову Д. А.».
Жанна сидела за столом и тихо плакала. Ольф сел рядом, осторожно повернул ее голову к себе. Жанна сквозь слезы улыбнулась ему.
В Топорково поезд пришел в три часа ночи. Ольф с минуту постоял, привыкая к густой, пахнущей морем темноте, и пошел вдоль вагонов на слабый свет одиноко горевшего фонаря. Кажется, кроме него, никто не сошел здесь — в грязном зальце ожидания было пусто, за темным деревянным оконцем кассы стояла прочная тишина. Ольф растянулся на скамье, подложил под голову рюкзак и задремал.
Утром в свете еще невидимого, но близкого, встававшего где-то за сопками солнца Ольф разглядел, что поселок невелик, и подумал, что разыскать Дмитрия будет нетрудно — здесь наверняка все знали всех. Он пошел по деревянному тротуару и у первого встречного спросил, не знает ли он человека, месяца полтора назад приехавшего из Москвы. Москвичей у нас нет, уверенно ответили ему.
— И не было? — упавшим голосом спросил Ольф.
— Нет. Из Ленинграда был кто-то — высокий, бородатый, — три дня пожил и уехал. А из Москвы… нет, точно не было.
И никто не знал человека из Москвы.
Наконец Ольф догадался спросить:
— А до моря далеко отсюда?
Оказалось, что до моря восемь километров, и Ольф с облегчением вздохнул — конечно, Дмитрий и не может быть здесь, ведь из его письма ясно, что живет он рядом с морем. Значит, где-то поблизости, на побережье, должна быть какая-то деревня. Но тут же сказали ему, что до ближайшего селения на побережье добрых тридцать километров, и Ольф снова приуныл — ему казалось невероятным, что Дмитрий может поселиться где-то прямо на берегу, один. А потом кто-то предположил: может, он в заброшенках? Ольфу объяснили, что лет шесть назад рядом, на побережье, был рыбацкий поселок, его сселили, и с тех пор там никто не живет. И кто-то тут же вспомнил, что как будто видели там с неделю назад человека, и вроде бы он раза два приходил сюда, покупал консервы и хлеб.
— Какой он из себя? — спросил Ольф.
Стали вспоминать: роста как будто среднего, с бородой, волосы вроде ни темные, ни светлые… И больше ничего не могли. Сказать. Серьезный, добавил кто-то. «Наверно, он», — подумал Ольф и решил идти туда. Ему подробно объяснили, как дойти: километра полтора по железке, свернуть налево, перевалить через две сопки — и прямо к заброшенкам.
Тропинка к заброшенкам шла узкая, затравевшая, временами и вовсе терялась, — видно, не часто пользовались ею. Тайга здесь была низкая, худосочная — ядовитые морские туманы не давали ей развернуться, — зато трава росла мощная, буйная, и временами Ольф с головой скрывался в ней. Все крепче, настойчивее чувствовалось дыхание океана, вскоре оно начисто перебило таежные запахи, и Ольф понял, что скоро будет у цели. И когда вышел на гребень второй сопки — ярчайшим светом резанула глаза океанская синь, висело над ней большое, тяжелое солнце, где-то далеко впереди сплавляя воедино границу воды и огромного, никогда не виданного на материке неба.
Внизу увидел он серые, порушенные временем и безлюдьем скелеты домов. Иные совсем уже завалились, почти уничтожились, мертво белели среди высокой травы, другие еще пытались бороться, косо щерились в нежилое пространство темными провалами бывших дверей и окон, и лишь несколько срубов стояли прямо, и у одного из них Ольф увидел протянутую к столбу веревку и что-то темное на ней. Значит, действительно кто-то жил здесь. И Ольф заспешил вниз, оскальзываясь на влажной траве, стараясь не думать о том, что этот «кто-то» мог быть и не Дмитрий. И когда Ольф подошел ближе и в том, что висело на веревке, узнал куртку Дмитрия, он остановился, сбросил рюкзак и на минуту присел на валежину, вытащил сигарету и закурил. Надо было подумать о том, как они встретятся. Слишком хорошо помнил Ольф, каким был Дмитрий, когда уезжал, помнил его долгое молчание и понимал, что для этого должны быть веские причины. Думал он недолго — ничего не шло в голову, хотелось скорее увидеть Дмитрия, и он встал, вскинул рюкзак на одно плечо и торопливо зашагал к дому.
Дмитрия не было. Ольф вошел в сумеречное, пахнущее сыростью нутро избы, увидел широкий, грубо сколоченный топчан, матовый прямоугольник затянутого синтетической пленкой окна и облегченно сбросил рюкзак, окончательно уверившись в том, что это именно жилище Дмитрия: лежали на топчане журналы, и книги, увезенные им из Долинска, рядом темнел знакомый свитер, стоял у стены его чемодан. «Ну и слава богу», — суеверно подумал Ольф, оглядываясь, и вышел из избы.
Ждать пришлось часа полтора. Ольф увидел, как Дмитрий бредет по полосе прибоя в рыбацких сапогах — высокие голенища их с торчащими в стороны ушками были подвернуты, — с ружьем и действительно с бородой. Он смотрел себе под ноги и не видел Ольфа. А когда поднял голову и увидел — Ольф шагнул ему навстречу и заторопился быстрой, неровной походкой, напрямик, через траву. А Дмитрий стоял и смотрел на него, словно не узнавая. И, пугаясь этого странного неузнавания, безрадостной неподвижности Дмитрия, Ольф крикнул:
— Димыч, это я!
— Вижу, что ты, — спокойно улыбнулся Дмитрий, снимая зачем-то ружье, и, сжав левой рукой стволы, правой обнял Ольфа. — Какими судьбами?
— Обыкновенными, — сказал Ольф, часто моргая и все еще не отстраняясь от Дмитрия. — Аэрофлотовскими.
— Ну, идем в мою берлогу.
— Вот решил наконец проветриться, — бодро, торопливо заговорил Ольф, вышагивая рядом с Дмитрием. — Ну, как ты?