Ну, вот тот самый Салахутдинов, например, свидетель, который клялся «своим единственным глазом». Ведь колоритнейшая фигура! Одноглазый, волосы до плеч этакими сосульками, патлами. На голове кепочка грязная — шоферы обычно такими гайки закручивают. Ему сказали: снимите фуражку. Он снял ее, а под ней волосы пышной копной точно такого же цвета, будто кепку и не снимал. Куртка синтетическая, ярко-голубая, похоже, что женская. Брюки в пятнах.
— Ваш адрес? — спросил судья Аллаков.
— Мой адрес — Советский Союз! — с достоинством ответил алиментщик Салахутдинов.
— Расскажите, как было дело. Как вы участвовали в опознании.
— Ну, как было дело… Вернулся я с песков — колодцы рыли. Сходил, значит, в баню, бутылочку, конечно, раздавили. Деньги еще были — в ресторан с друзьями зашли. Вышли, значит, из ресторана, а тут — Ахатов, старый знакомый. «Поехали», — говорит. Ну что ж, думаю, как всегда, в вытрезвитель. Сажусь спокойно. Вылезаем, значит, из машины, смотрю — больница.
— Вам объяснили, зачем вы едете? — спросил судья.
— Да нет, зачем объяснять? Всегда милиция куда берет? Зачем же нам объяснять?..
В таком приблизительно духе продолжался допрос свидетеля в образном освещении Валентины Дмитриевны, и ей же богу, думаю я, что не самые плохие минуты были тогда в оригинальной жизни Салахутдинова, чувствовал он себя хоть и падшим, но честным, да и перед людьми вот представился случай покрасоваться в этой, вполне своей роли. И был очень доволен собой, и не сравнить, конечно, его поведение с мучениями Ичилова, юлящего, мнущегося и даже пустившего слезу, Сапаровой и Игембердыева, без конца оговаривающихся, противоречащих самим себе, так и не сумевших выпрямиться.
Про свидетеля Григория Семенова Валентина Дмитриевна сказала: «Это актер Ролан Быков». Невысокий, лысый, лицо неподвижное, в глазах — готовность. Кирзовые сапоги, брюки в них заправлены. Показания давал энергично, по-деловому.
— Значит, так… Возвращался я со стройки народного хозяйства. У меня здесь земляк. Ну, выпили поллитра на троих. Я притомился немного…
Здесь лысина у Семенова постепенно розовеет. Брови пышные, морщины на лбу волнами. Делает жест рукой — тут же и брови в такт с рукой двигаются, и морщины волнами переливаются.
— Притомился я немного, прилег… А больше ничего не помню.
И совершенно зримо представляю я, как деловито, с готовностью встал потом Семенов в шеренгу, выстроенную перед израненной старухой в больнице, как изо всех сил пытался сохранить свою дисциплинированность, но когда старуха махнула рукой и ему показалось, что махнула она в его сторону, он потерял сознание и грохнулся на пол… (притомился тогда, на вокзале-то, лег, отключился — и кто его знает…).
А вот следователь Абаев — это «Чарли Чаплин». Огромные ботинки — размера на три больше ноги, — нечищеные, носки загнуты вверх. Шляпа тоже огромная, мятый костюм, брюки широченные, «уцененные». Невозможно удержать улыбку, глядя на него. Мнется, мекает невразумительно; сплошные «кажется», «может быть», «наверное» и… постепенно совсем угасает. И так же дело ведет.
Я верю Валентине Дмитриевне — ей нельзя не верить, настолько живо передает она свои впечатления, — но вспоминаю, что именно этот Абаев бил ребром ладони по шее покойного Анатолия Семенова и наступал каблуком своих огромных ботинок на пальцы его ног. И вижу, что так оно, похоже, и было — именно ребром ладони и именно каблуком на пальцы — от беспомощности, от желания поскорей закончить тягостное это дело, освободиться.
И тут впервые узнаю о последствиях для одного из отрицательных героев «Дела Клименкина». Следователь Абаев не только не отстранен от работы в следственных органах, но повышен в должности, стал старшим следователем, хотя раньше был рядовым.
А Ахатов, оказывается, теперь… адвокат.
Потом узнаю, что замешан был Ахатов уже после «Дела Клименкина» в колоссальных взятках, что сначала его перевели в адвокаты, а теперь он и вообще под следствием — хоть и окольными путями, но Фемида добилась-таки своего, и как же мизерна ее победа, сколь долго сопротивлялись ее благородному гневу люди.
Ахатова Валентина Дмитриевна описывает так: плутоватые глазки, энергия; в отличие от Абаева очень опрятный, говорит уверенно, четко — хорошее первое впечатление.
Валентина Дмитриевна подписала постановление Аллакова о прекращении дела, а я спрашиваю ее, уверена ли она, что Клименкин невиновен.
Нет, не уверена. Она уважает Аллакова и верит ему. Но у самой у нее окончательного мнения так и не сложилось.
— Обычно по подсудимому можно ориентироваться или по свидетелям, — говорит она медленно. — А тут ничего не поймешь. Вот мы как-то судили убийцу — лицо у него подвижное, на нем все можно прочесть. А этот Клименкин — мраморный какой-то. («Станешь мраморным за четыре-то года!» — подумал я). Спичку все время во рту держал, покусывал — вот и вся реакция… А к матери так у меня даже неприязнь была. Ведь это ее вина, что у парня в двадцать лет — третья судимость. Она властная такая, энергичная, цепкая. И эгоцентричная. Обычно у властных матерей безвольные дети. Смотрите: Клименкин школу бросил в девятом классе, имея и отца и мать. А она ведь — главный бухгалтер, значит, не из бедных. И тем не менее… Как личность Виктор был, конечно, подавлен. Заикается, если волнуется. Я думаю, не от матери ли это? Мать вся на нервах, елозит на месте, выкрикивает, таблетки глотает — этак, знаете, картинно, чтобы сочувствие вызвать.
Смотрю на учительницу, слушаю ее внимательно и думаю: как же все-таки трудно судить людей! Где он, критерий? Симпатии, антипатии, настроение, воспоминания, ассоциации, посторонние мысли… А ведь решается судьба человека! Где же он, общий критерий?
А ведь он должен быть. И, наверное, есть. Какой?
ОДИННАДЦАТЬ ПАПОК
И вот сижу я в холодном, нетопленом помещении городского суда Мары, а рядом со мной на большом столе — папки «Дела Клименкина». Одиннадцать томов — стопка высотой сантиметров тридцать. «Дело № 358. Начато 26/IV-70, закончено 8/ХII-74».
Открываю первый том. Протокол задержания Клименкина, протокол осмотра места происшествия. Протокол обыска, составленный с 3.00 до 3.30 ночи 26 апреля. «Изъят нож длиной 17,5 см, лезвие — 9 см. Со следами ржавчины и серо-бурых пятен. Ручка обмотана черной изоляционной лентой». Этот нож будет признан «орудием убийства», хотя на нем не обнаружено следов крови, и после приговора первого суда он якобы уничтожен. Однако во время третьего следствия уничтоженный нож окажется неуничтоженным и будет многократно фигурировать в показаниях Ичилова и его «спутников», несколько раз также этот нож будет сфотографирован по приказу следователя Бойченко.
Обыск произведен без санкции прокурора, при одном понятом.
Затем идут протоколы допросов потерпевшей и ее мужа — на туркменском языке. А вот и допрос Клименкина, составленный «старшим оперуполномоченным В. Каспаровым», — 16-й лист дела. В части «Высшая мера» вы уже прочитали текст, приведенный документально… Исторический лист — протокол опознания личности, 17-й лист первого тома. Все сошлось на этом желтоватом тонком листе — жизнь или смерть Клименкина, судьба многих участников четырех процессов, его читало множество глаз — в Мары, Ашхабаде, Москве…
ПРОТОКОЛ ОПОЗНАНИЯ ЛИЧНОСТИ
Из предъявленных личностей в количестве пяти человек, как:
1. Салахутдинов — 1935 г. рожд.
2. Семенов Григорий Матвеевич — 1926 г. рожд.
3. Клименкин Виктор Петрович — 1949 г. рожд.
4. Лопухин Виктор Александрович — 1942 г. рожд.
5. Семенов Анатолий Васильевич — 1945 г. рожд.
Из предъявленных граждан потерпевшая опознала гражданина, стоящего третьим. Опознанный назвался Клименкиным Виктором Петровичем, 1949 г. рожд.
Потерпевшая пояснила, что именно он в туалете на территории вокзала ст. Мары нанес ножевые ранения. Протокол зачитан вслух, записан верно и прочитан в переводе на туркменский язык.
За неграмотного — (подпись).
В качестве переводчика приглашен гр. Кадыров, который предупрежден по ст. 203 УК ТССР за ложный перевод.
Подпись опознанного: В. Клименкин.
Опознание произвел ст. лейтенант ст. следователь станции Мары
Ахатов.
Все. Уместилось на одной стороне листа.
Подчеркнут карандашом год рождения Семенова Григория. Абзац «Потерпевшая…» отчеркнут слева двумя синими карандашными чертами.
Беднорц говорил мне, что если бы в протоколе было добавлено: «Она опознала его по коричневому пиджаку, по волосам и по заиканию», то защищать Клименкина было бы значительно труднее. Промахнулся Ахатов.
И все же — разница в возрасте «предъявленных граждан»… Но что значит эта разница перед подписью в графе опознанного!
И, конечно, Каспаров. Который вмешался потом.
Ставлю себя на место Ахатова. Как все хорошо и четко! Преступник молниеносно арестован и тут же опознан самой потерпевшей! Чего же вам еще?
Ах, этот правдолюбец Каспаров… Ну зачем он высунулся? Что ему, больше всех надо? Зачем?!
Алла рассказывала: на втором процессе судья Алланазаров спросил Ахатова:
— Чем, по-вашему, объясняются показания Каспарова, которые противоречат вашим?
Ахатов аж вскинулся:
— Он до того купленный, что трудно представить!
И Ахатов, и Бердыев, который держал Клименкина на опознании за руку, и Гельдыев, присутствовавший на опознании, и врач Кадыров — все старались потом показать, что Каспарова вообще на опознании не было. И показания его, следовательно, — чистая ложь.
На четвертом процессе Каспаров не в первый раз заявил, что он вместе с милиционером Бердыевым конвоировал на опознание обоих Семеновых.
Аллаков спросил Бердыева:
— Кто конвоировал Семеновых?
— Два сотрудника милиции, — честно сказал Бердыев.
— Одним из них были вы?
— Да.
— Кто был второй?
— Не знаю.
— Может быть, Каспаров?
— Нет.
— А Каспарова вы вообще знаете?