На другой же день полковник Сорокин составил лаконичную, но убедительно аргументированную справку о том, что дело Клименкина должно быть истребовано для проверки в порядке судебного надзора еще один раз. Третий.
«Простыня»
Дело Клименкина пришло из Туркмении в начале октября. Шесть томов – шесть темно-бежевых картонных папок.
Направление, по которому необходимо было начать исследование, уже определилось. Вообще говоря, можно было бы, например, проверить сам факт события – так, как он установлен в последнем процессе. Часто именно такой путь приводит к успеху. Особенность же этого дела заключалась в другом. Все бесконечные пересмотры, никак не приводящие к окончательному результату, а также несомненная слабость дознания и первого предварительного следствия, невосполнимость улик в связи с давностью происшествия и смертью главных свидетелей – потерпевшей и ее мужа, недвусмысленно сводили дело Клименкина в разряд оценочных. Отсюда и следовало: нужно самым тщательным образом проверить и оценить показания всех главных свидетелей.
Объективны ли они? Можно ли им верить? Вот главный вопрос.
И Валентин Григорьевич Сорокин приступил к следствию по следствию и к суду над судом, что, собственно, и составляет суть надзорного производства.
Он начал с того, что тщательно изучил последний приговор, составленный под председательством судьи Милосердовой, и определил, какие именно показания и каких именно свидетелей положены в его основание. Затем необходимо было тщательнейшим образом проследить последовательность показаний каждого свидетеля на протяжении всех предварительных и судебных следствий.
Одними из важнейших показаний были показания потерпевшей и ее мужа, записанные еще в 1970 году на туркменском языке. Сорокин отдал их в лабораторию перевода с просьбой дать двум разным переводчикам, независимо друг от друга. Ибо на предварительном следствии по-разному трактовался цвет пиджака и речь парня, якобы напавшего на Амандурдыеву в туалете (то ли он «заикался», то ли «картавил»).
Когда переводы (по два на каждое показание) были готовы, Сорокин выписал в столбик фамилии тех свидетелей, показания которых были важны. Практически всех.
А дальше началось самое главное.
У судебных работников это называется «простыня». Берется большой лист бумаги и расчерчивается в виде таблицы – на колонки и строчки. Каждая строка начинается фамилией свидетеля. Далее идут сведения из колонок: «Первое предварительное следствие», «Первое судебное следствие», «Первый приговор», «Второе предварительное следствие», «Второе судебное…» и так далее. Затем берется дело и тщательно изучается каждое показание каждого свидетеля, а существенное из него вписывается в колонку. Самая последняя колонка: «Вывод» То есть оценка показаний данного свидетеля.
На основании свидетельских показаний и исследуются, главным образом, фактические обстоятельства дела, которые имеют существенное значение для установления истины. Что важно проследить в показаниях свидетелей? Во-первых, видение свидетелем самого факта. Во-вторых, запоминание факта и его деталей. В-третьих, осмысление факта свидетелем, и, наконец, четвертое, самое главное – изложение факта свидетелем.
И когда через несколько недель «простыня» наконец была заполнена, очень многое стало ясно.
Первым отпал Ичилов. Показания его – так же, как и его «спутников», Игембердыева и Сапаровой, – были противоречивы, путанны, не вызывали никакого доверия и явно не были следствием добросовестного заблуждения…
Групп свидетелей оказалось несколько. Об одной из них можно сказать: в своих показаниях они руководствовались девизом «угадать и угодить». Угадать, что следствию от них нужно, и угодить ему.
Особняком стояли показания бывшего работника УВД Каспарова. Единственный из всех, он ни разу не противоречил себе. Возникало ощущение, что за ним, Каспаровым, как будто бы что-то стоит, какой-то мощный двигатель. Какой? Сомнений в его добросовестности тем не менее не возникало.
Внимательно обозревая «простыню», Сорокин пришел к выводу, что в деле так и не собрано достаточно доказательств для суждения о виновности или невиновности Клименкина. Именно провалы дознания, первого предварительного следствия, а также последующая упорная работа Бойченко, старавшегося любыми путями, в том числе и незаконными, подкрепить версию о доказанности вины Клименкина, ввели в заблуждение судью Милосердову и работников Верховного суда СССР, ранее проверявших это дело.
Пленум
Хотя работа Сорокина и утверждала, что преступление, связанное с убийством Амандурдыевой, осталось нераскрытым, однако она же и свидетельствовала о другом, не менее тяжком преступлении: необоснованном осуждении человека. Как ни досадно было убедиться в том, что произошла серьезная судебная ошибка, это не шло ни в какое сравнение с тем, что ошибка теперь будет исправлена. Лучше поздно, чем никогда…
Тем не менее, опять же следуя своему принципу всесторонней проверки, Баринов отдал материал, подписанный инспектором Военной коллегии, сразу двоим – консультанту и члену Верховного суда. И тот, и другой, независимо друг от друга, пришли к выводу: инспектор Сорокин несомненно прав. Необходимо внести протест.
Текст протеста на этот раз подписал другой заместитель Председателя Верховного суда Союза – В. В. Кузьмин, человек, который, как и Баринов, сыграл уже однажды свою роль в деле Клименкина, подписав телеграмму о приостановке исполнения приговора и первом истребовании дела в Москву. В протесте говорилось, что ввиду относительной давности происшествия и невозможности теперь восполнить недостатки дознания и первого предварительного следствия, дело по обвинению Клименкина В. П. в убийстве Амандурдыевой надлежит прекратить производством.
Протест, составленный Сорокиным и подписанный Кузьминым, был направлен в Президиум Верховного суда Туркмении в феврале 1973 года.
И был отклонен. Президиум Верховного суда ТССР считал, что вина Клименкина доказана и в последнем приговоре правильно обоснована. Однако убедительные мотивы в обосновании этого решения приведены не были.
В мае 1973 года с письмом к Председателю Верховного суда Союза обратился теперь главный редактор «Литературной газеты». Та самая «эстафета» теперь перешла к нему…
И снова протест, составленный В. Г. Сорокиным и подписанный В. В. Кузьминым, был тщательно изучен в Верховном суде СССР. Наконец новый протест, подписанный теперь самим Председателем Верховного суда Союза, был внесен в пленум Верховного суда СССР – высший судебный орган страны. В протесте предлагалось отменить приговор третьего суда и дело направить на новое расследование.
За отмену приговора третьего суда над Клименкиным и возвращение дела на новое, третье дополнительное расследование члены пленума проголосовали единогласно.
Судья Аллаков
И пока Виктор Клименкин, которому теперь исполнилось 24 года, ждал своей участи в местах лишения свободы, его дело о нападении на Амандурдыеву вернулось на доследование в третий раз. И опять следователь по особо важным делам прокуратуры Туркмении Петр Данилович Бойченко принялся за работу. Только не было уже в нем первоначального пыла. Хотя и насобирал он еще два тома свидетельских показаний, справок, а также составил новое обвинительное заключение (теперь уже на 50 машинописных листах), где опять доказывал, что собранных материалов достаточно для того, чтобы утверждать: убийца – Клименкин, и только он один. Однако он так и не исследовал другие версии, упрямо повторяя одно и то же.
Рассмотрение дела в четвертый раз поручили молодому 28-летнему судье Аллакову. Не было случая на четвертом судебном процессе по делу Клименкина, чтобы он, Чары Мухаммед Аллаков, прервал дающего показания, независимо от того, был ли это свидетель защиты или обвинения. Прокурор Виктор Петрович, который опять поддерживал обвинение на суде, считал, что поведение Аллакова отличается недопустимой мягкотелостью и либерализмом. Раз придя к несокрушимому мнению, что Клименкин – убийца, прокурор глядя на Аллакова, искренне не понимал: как можно так попустительствовать отъявленному рецидивисту?! Но судья Аллаков следовал важнейшему принципу: при рассмотрении дела проявлять непредвзятость. Непредвзятость влечет за собой внимательность ко всем материалам и участникам процесса, и Аллаков не только внимательно слушал свидетелей, но пытался добиться полной ясности их показаний, задавал многочисленные вопросы. И почти все записывал в свои тетради. В конце концов его, Аллакова, «дело Клименкина» почти сравнялось с официальным. Даже адвокат Беднорц считал, что молодой Чары Мухаммед Аллаков знает дело, пожалуй, даже лучше, чем он, адвокат, и, может быть, почти так же хорошо, как инспектор Военной коллегии, которого он видел на аудиенции у Баринова и работой которого восхищался (ему особенно нравились четкость и недвусмысленность текста протеста в отношении главных свидетелей Бойченко – Ичилова, Игембердыева и Сапаровой, которых Сорокин фактически уличил в лжесвидетельстве).
Но было и нечто, что омрачило четвертый процесс с самого начала. В качестве одного из главных свидетелей на суд был вызван Анатолий Семенов, бывший на вокзале вместе с Клименкиным в день убийства, один из участников опознания. Тот самый Анатолий Семенов, который менял свои показания, а на третий суд по приказанию Милосердовой был доставлен приводом. На несколько вызовов он отвечал теперь телеграммами, где сообщал о болезни матери и невозможности приехать в суд. Ответ на последний вызов был прислан уже не им самим, а начальником отдела внутренних дел горисполкома, майором милиции. Телеграмма была короткой: «Свидетель Семенов Анатолий Васильевич покончил жизнь самоубийством».
В качестве одного из свидетелей по просьбе защиты был вызван в суд следователь по особо важным делам Петр Данилович Бойченко. Защита предложила допросить его в связи с заявлением Клименкина о подсаженном к нему в камеру Завитдинове, которого следствие пыталось склонить к даче заведомо ложных показаний, а также в связи с возникшими у защиты сомнениями в правильности допроса целого ряда свидетелей. Однако Бойченко на суд не явился.