Чтобы ускорить дело, Елена попросила передать верстку повести ее матери, которая живет в Москве, с тем, чтобы та через «оказию» привезла ее в Париж. Еще требовалась моя автобиография для одного из французских журналов и фотография. Естественно мое отношение ко всему этому было вполне положительным.
А уже после выхода второй половины и колонки в «Известиях» мне звонили корреспонденты: сначала японской газеты «Иомиури», а потом американской «Крисчен сайенс монитор» – оба с просьбой дать интервью.
С первым мы встретились в Центральном Доме Литераторов, он записал интервью для своей газеты – в присутствии одной из наших известных переводчиц с русского на японский – и обещал известить, как только интервью выйдет в Японии. Произвел он на меня впечатление очень симпатичного и обязательного человека, свободно и живо изъясняющегося по-русски.
Со вторым тоже встречались, однако эта встреча оказалась довольно странной. Он очень вежливо и настойчиво говорил по телефону оба раза (после первого звонка мы не смогли встретиться, и он позвонил опять), но потом опоздал на двадцать минут (так что я даже собирался уйти), и разговор наш был почему-то натянутым, не с моей стороны, а с его. Почему? Это остается загадкой для меня до сих пор. Правда, особый интерес он почему-то проявил к моей встрече с лейтенантом из КГБ, которая описана в «Пирамиде». Но ведь встреча эта в контексте повести не имеет особенного значения… Так почему же?…
Впрочем, ни первой (Франция), ни второй (Япония), ни третьей (Америка) встречам я особенного значения не придал в густом потоке звонков и писем. Главным для меня все же было то, как откликнется родина, какой резонанс и какую трибуну я получу у себя. Насколько активно смогу участвовать в тех процессах, которые, несмотря на скепсис большинства авторов писем, в моей стране начались. Но родина в своих средствах массовой информации пока упорно молчала.
Звонки
– Здравствуйте, говорит заместитель главного редактора Полного собрания сочинений Достоевского… (Звонок был междугородний, из Ленинграда). Я узнал Ваш телефон по справочнику СП… Поздравляю с прекрасной повестью. Получилось так, что мы с женой отдыхали у вас, под Москвой, там прочитали только первую половину, она тоже понравилась, но все же не настолько, чтобы Вам позвонить. Здесь, в Ленинграде, прочитали вторую, и я решил, что позвонить надо. Это прекрасная вещь, и она очень сейчас нужна. Мы с женой от души Вас поздравляем. Я собираюсь звонить главному редактору журнала, скажу и ему. Успехов Вам, так держать!
– Юра, привет. Прочитал. Отлично. Зацепила твоя «Пирамида». Молодец, очень рад за тебя…
Это звонил один из молодых, но уже известных, входящих в моду критиков. Он часто печатался в разных газетах и журналах.
– Ну, что ж, Юра, от души поздравляю. Нас тут завалили письмами. И звонят много. Причем все хорошие люди. Это настоящий успех, настоящий. Рада за тебя…
Это звонок редактора, с которой мы совершали «экзекуцию» над рукописью, но которой я, тем не менее, был искренне благодарен. Я чувствовал: Эмма действительно рада. И рада за дело и за меня.
Звонков были десятки, сотни. А прорвались ведь не все – я же говорил, что начал отключать телефон.
Многие просили встречи или конкретной помощи. Они по характеру напоминали письма. Пострадавшие, просящие за других, просто благодарные, начинающие или достаточно «взрослые», но безнадежно погрязшие в редакционных глубинах писатели, юристы, друзья, родственники, знакомые давние и недавние…
Расскажу еще только о четырех, имеющих значение для дальнейшего повествования.
Первый:
– Здравствуйте. Говорит секретарь Союза Писателей РСФСР. От души поздравляю Вас. Ваша повесть – лучшее, что появилось у нас в последнее время, она лучше всех тех «бестселлеров», о которых раззвонили критики. Серьезно, умно, доказательно, эмоционально, добротно. И – о настоящем, а не о прошлом, как все пишут, вот что важно! Я предрекаю Вам большой успех… Странно, в секретариате совсем не знали Вашей фамилии – первый секретарь, Сергей Владимирович Михалков ничего Вашего не читал и не слышал о Вас. Вот нонсенс! Но я сказал ему, чтобы обязательно прочел «Пирамиду». Кстати, Вы не хотели бы поехать в Чехословакию в декабре? Вместе с еще одним молодым талантливым писателем, секретарем Союза?
Второй:
Позвонил сам первый секретарь СП РСФСР С.В.Михалков. Минут двадцать мы разговаривали, он хвалил «Пирамиду», рассказывал о том, как однажды сам заступался за несправедливо осужденного человека. Предложил обращаться лично к нему, если нужна какая-то помощь.
Третий:
По какому-то поводу я понадобился Первому заму…
– У Вас настоящая слава, – сказал мне Первый зам. – Смотрите, не загордитесь. Темечко выдержит?
Тон был странный, почти издевательский, как впрочем и слова. За что?
– С Вашей помощью, думаю, выдержит, – машинально ответил я.
От этого короткого разговора остался осадок мерзкий. Действительно: за что?
Четвертый:
Звонил один из героев «Пирамиды» В.Г.Сорокин, член Военной Коллегии Верховного Суда СССР. Он сказал, что в Верховном Суде «сложилось благоприятное мнение о повести», и Председатель Верховного Суда, якобы, рекомендовал ее для прочтения аппарату. То же, будто бы, и в Министерстве юстиции. Оттуда чуть ли не собираются пригласить меня на выступление.
Часть 3. Мы – советские граждане. 1917 – 1988
Загадочная русская душа
Почему мы так плохо живем? Почему большинство народа богатейшей по природным ресурсам страны мира из года в год влачит жалкое существование – при любых государственных системах?
Многие иностранцы русских любят. «Русская душа», загадочная русская душа, таинственная русская душа, странная («Люблю отчизну я, но странною любовью…), непонятная («Умом Россию не понять…»), широкая («И какой же русский не любит быстрой езды? Его ли душе, стремящейся закружиться, загуляться, сказать иногда «черт побери все…»)… В самое последнее время, когда стало модно не прославлять, а – наоборот – всячески чернить Россию, то есть Советский Союз («империю зла»), подвергаются сомнению какие-то особенные и положительные качества русской души – уже и завоеватели татаро-монголы приплетаются сюда, и печенеги, и немцы (те, которые царствовали – Анна, Екатерина и т.д.), и варяги, что только и смогли навести хоть какой-то порядок в раздираемой междоусобицами стране. И, конечно, евреи – сионисты, масоны, «иноземцы»… Короче, мол, русской нации вообще нет, а есть непонятная смесь, главные свойства которой – глупость, лень и детски-собачья верность пустым идеалам, насильно внедренным в слаборазвитую, тупо-доверчивую русскую душу. И вообще история русского народа – это история рабства, которое после 1917-го достигло апогея.
Как ни горько признать, но отблески правды есть, наверное, во всех этих высказываниях. «Кюстиновская» пирамида, увы, реальность.
А все же нечто, присущее именно русским людям, живущим именно на этих убогих, унылых, но удивительно трогательных, милых не только русскому сердцу землях, есть.
Покосившаяся избенка,
Плач овцы, и вдали на ветру,
Машет тощим хвостом лошаденка,
Заглядевшись в неласковый пруд.
Это все, что зовем мы родиной,
Это все, отчего на ней
Пьют и плачут в одно с непогодиной,
Дожидаясь улыбчивых дней.
(С.Есенин)
Так что же все-таки? Доброта? Мистическая настроенность? Доверчивость и наивность? Устремленность духовная? Или чрезмерно затянувшаяся детскость, нежеланье взрослеть?
Может быть… А может быть и еще что-то. Может быть, жертвенность? Жертвенность и… женственность есть в чертах нашей нации.
Широчайшая палитра народных характеров – от холодных, рациональных прибалтийцев, карелов, угро-финнов, а также невозмутимых детей природы чукчей – до горячих кавказцев, узбеков, туркмен, мистически настроенных тувинцев, удэгейцев, бурятов, алтайцев… Больше сотни национальностей и народностей! И худо-бедно, однако же на протяжении столетий все уживались друг с другом. Эта широта, эта пусть порой вынужденная, но – терпимость, это постоянное общение и смешение рас, дающее порой яркие генетические всплески в отдельных выдающихся личностях (как и в признанной всем миром красоте российских женщин) – это же некая модель мира, где представители разных национальностей не воюют постоянно друг с другом, а общаются, сосуществуют, сотрудничают. Так уж сложилось исторически, что огромная российская империя объединила в себе рациональный, материалистический Запад и мистический, духовный Восток. Это гигантский полигон, модель всеобщего братства людей планеты. Именно здесь решалось, смогут ли люди жить на Земле единой дружной семьей или уничтожат в постоянных междоусобицах друг друга, а вместе с собой и всю природу планеты.
И если так, то понятно, почему силы зла постоянно испытывают Россию. Вот и в Книге рекордов Гиннеса Россия занимает первое место по числу жертв геноцида собственного народа…
Вечная двойственность России… Деспотизм, безжалостный террор с одной стороны – и постоянные стенания, вопли, весьма пассивное все же недовольство с другой… Хотя при всем при том удивительная живучесть и другого – постоянная, то затихающая, то вспыхивающая с новой силой, мужественная борьба «общинных», духовных, сочувствующих угнетаемому человеческому достоинству сил. И – умение сочувствовать, понимать боль другого.
«Ты и убогая, ты и обильная, ты и могучая, ты и бессильная, матушка-Русь!»
Вот и в литературе. Толстой, Достоевский, Чехов – самые «жалостливые», самые добрые, может быть, самые нравственные, духовные, самые «общинные» в мире писатели. И философы такого же плана – Соловьев, Бердяев, Федоров, Флоренский, Герцен… – тоже наши. А музыка, живопись? Но особенно все-таки – литература. Ни в одной стране, пожалуй, литература не была в такой степени жертвенной, совестливой, так мучительно и неравно противостоящей властям. Многократно ссылаемый, а потом и сожженный протопоп Аввакум, объявленный «бунтовщиком» Радищев, официально считавшийся сумасшедшим Чаадаев, приговоренный к смертной казни Достоевский, отлученный от церкви Толстой, проклятый властями и высланный из страны Солженицын. Сотни писателей, уморенных в концлагерях, расстрелянных, доведенных до самоубийства, затравленных. Мачехой для лучших своих сынов и дочерей назвал Россию поэт Максимилиан Волошин. Где, в какой стране такое было еще? «Вся русская литература возникла по недосмотру начальства» – кажется, эти слова принадлежат Салтыкову-Щедрину.