Но тут же царапнуло и сомнение. Вдруг и это все же только «торжественное» вступление на восточный манер, комплиментарная и умная, но все же лишь «обертка» для той неминуемой просьбы, которая теперь последует…
Господи, хоть бы не слукавил автор письма, хоть бы не скатился по всеобщему, так надоевшему уже обычаю на личную просьбу – и только на нее, – хоть бы на этот раз не постигло меня разочарование…
Все это промелькнуло в сознании в один миг, а я читал дальше.
«…А безвинно страдающих много… Ох, как много, если бы Вы знали… Сотни, тысячи. Осмелюсь констатировать: миллионы… Ничто для нас не могло быть приятнее этой поистине уникальной документальной повести. Особую радость нам доставила Ваша принципиальность, последовательность и подлинная гуманность. Вы – настоящий человек и писатель. Вы – не робкого десятка. В Вашей груди львиное сердце, а не сердце зайца, хотя, как справедливо подмечает армянская пословица, с заячьим сердцем жить легче и удобней – врагов меньше, и сон спокойный, и у начальства в почете, и дома, по житейским понятиям, – полная чаша.
Вы овладели нашими душами и умами. В стране идет перестройка. Освобождаемся от бюрократического самовластия, от хапуг и бракоделов.
Да здравствуют перемены. Повернулось колесо нашей жизни. Все мы приветствуем перемены, происходящие в стране. Но сейчас уже недостаточно только приветствовать перемены… Вы как писатель-гуманист исполнили свой гражданский долг. Вы – тот, кто подобно Чаадаеву, может сказать во всеуслышание, с чистой совестью:
«Слава Богу, я ни стихами, ни прозой не содействовал совращению своего Отечества с верного пути… Слава Богу, я всегда любил свое Отечество в его интересах, а не собственных».
Ваша позиция в повести – это позиция честная, мужественная, когда человек сознает, что нельзя остаться безучастным…»
Но кто же он, автор этого все же необычного письма, думал я, продолжая читать. Приподнятый «восточный» стиль – понятно. Но ясность мысли, точное понимание меня как автора, эрудиция – цитата из Чаадаева… И – за что он «репрессирован» на целых 14 лет? Прошло уже девять… Ничего себе. Ну, вот сейчас-то уж, после восторженного вступления пойдут просьбы. Понятно, конечно. Тем более, если человек не чувствует своей вины. Более, чем понятно. Но что же я-то могу, милые вы мои…
«…Повесть посвящена хотя не окончательному торжеству справедливости, победе добра над злом (мы больше чем уверены, что до этого Вы доберетесь), но тем не менее там рассказано о дружбе и верности, неподкупной честности и преданности гражданскому долгу, подлинном мужестве и борьбе за правду, нравственной доблести, отзывчивости, искренности; о психологии судьи, который берет на себя тяжелейшую обязанность – судить человека.
В «Пирамиде» раскрываются привлекательные по чистоте и благородству человеческие качества: непоколебимое правдолюбие, готовность помочь правосудию в поисках истины, умение понять чужую беду и подлинная самоотверженность…
Повесть – это СУД с последующим постановлением обвинительного приговора над неправосудным судом по делу КЛИМЕНКИНА, которая практически затронула всю чудовищную бюрократическую машину правоохранительных органов…
Горячая признательность Вам. Вы нам помогли в трудный час. Нас всех поразило эхо повести на всю ВОСТОЧНУЮ СИБИРЬ…
Устами Вашей повести Вы напомнили, что правда была, есть и будет. Это особенно дорого. И не мне одному…
Спасибо Вам за безграничную последовательность, что не сломались, выстояли и добились публикации этого документального уникума.»
Последние слова я прочитал на одном дыхании («…на всю ВОСТОЧНУЮ СИБИРЬ»!…) А была только еще середина четвертой страницы. И все предыдущее (приведенное мною все же с небольшими сокращениями) было, оказывается, лишь вступлением. Ибо дальше следовала часть, обозначенная римской цифрой I. Как и в предыдущем цитировании писем, я не редактировал текст, хотя видел, что при всей ясности мысли и уже проступающей эрудиции автора, есть в письме некоторая специфичность, вполне, впрочем, понятная, так как автор все же человек не русский.
Несмотря на то, что какие-то сомнения еще оставались, я чувствовал все растущую, неудержимую симпатию к автору письма. И -растущий же – интерес… Но что же однако дальше?
Итак:
«I
Дело абсолютно не в том, что судебный факт суперординарный, как безвинного молодого человека приговорили к смертной казни, какими титаническими усилиями удалось вызволить сибирского паренька из «шестерен судебной триумфальной колесницы»! Отнюдь НЕТ! Более хлесткие судебные очерки, бичующие нравы, получившие права гражданства в правоохранительных органах нашего государства, мы ежедневно читаем в наицентральнейшей, других центральных и республиканских газетах и журналах, периодической и юридической печати, знаем десятки фактов, когда абсолютно безвинный человек был приговорен к Высшей мере исмертный приговор был приведен в исполнение, а пост фактум была доказана абсолютная непричастность жертвы к инкриминируемой ему вине и… посмертно был реабилитирован… Так что в этом плане нам, советским ЗЕКАМ, удивляться ничему невозможно.
Дорогой наш Юрий Сергеевич! Я вовсе не хочу ссылаться на то, что случай, рассказанный здесь, нетипичный, дикий, редчайший!
Он действительно нетипичный. Действительно редчайший и дикий. Но редчайший обнажает проблему, позволяет с особой остротой увидеть за фактом явление.
Вся соль в том, что в повести классически была раскрыта ТЕХНОЛОГИЯ БЕЗЗАКОНИЯ, атмосфера вседозволенности и круговойпоруки, царивших в правоохранительных и партийно-советских органах в Марыйской области в частности, а в Верховном Суде, прокуратуре и министерстве юстиции Туркменской ССР в целом.
И что главное и подкупает: законопреступникам и законоотступникам противопоставлены наичестнейшие, добросовестные и бескорыстные работники этих же органов, которые своей порядочностью и неподкупностью могут украсить любой государственный фасад органов юстиции цивилизованного мира.
И еще один архиважный момент. Чтобы предотвратить аналогичные, грозящие каждому опасности беззакония и произвола, Вы бьете в НАБАТ. Кричите во весь голос! Не страшась ничего».
Да, верно. Опять точное восприятие и понимание. Суть – не в сенсационности данного случая, суть – в анализе. Опять понимание. Но дальше, дальше…
«…Вы ничуть не горюйте, не переживайте и не грустите, милый наш человек! Пусть Вас абсолютно не волнует «ЗАГОВОР МОЛЧАНИЯ». Да, мы безоговорочно с Вами солидарны в том, что Вы писали «о важном, о том, что всех задевает. Что с каждым может случиться…»
Вот тут я даже вздрогнул непроизвольно. Откуда знает автор письма? Он словно сейчас услышал мои мысли, мои переживания. «Заговор молчания». Но ведь об этом я как раз думал в последние дни! Письмо написано вон когда… 25-го октября прошлого года. А читаю я его в апреле этого, 1988-го. Но строчки так прозвучали, словно автор письма сейчас говорил со мной. И как раз о том, что наболело. Откуда же он мог знать это ТОГДА?
«…Ведь Вы сами прекрасно осведомлены, что наша критика – это критика в основном конъюнктурная, бесхребетная, трусливая, – продолжал я читать тем временем. – Она пока в ожидании – «как бы чего не вышло?» Боязливо оглядывается вокруг: где что говорят, кто говорит (это очень важно), что думают отцы и «законодатели моды» художественной литературы?»
Да, это было ОТКРОВЕНИЕ СВЫШЕ. В самую точку. И когда? Именно сейчас, в смутный период, в один из самых тяжелых дней. Почему я взял это письмо с собой и начал читать именно сейчас? Ведь такого смутного состояния духа, как сейчас, у меня, пожалуй, еще не было… Нет, это все-таки поразительно: автор пишет ведь не о реакции на «Пирамиду» – о ней рано было делать выводы тогда, в октябре. Он имеет в виду молчание прошлое в связи с выходом в сборнике «Высшей меры» – о чем написано в «Пирамиде». Но он, очевидно, предвидит, что то же самое будет происходить и с самой «Пирамидой»! И еще тогда, в октябре, он старается меня поддержать сегодня…
И я читал:
«…Однако, несмотря на это, 08.09.1987 г. все же «младший брат» «наицентральнейшей» газеты (напомню, что выражение это – «наицентральнейшая», – относящееся к газете «Правда» умышленно взято из моей повести – Ю.А.) – «Известия» осмелилась опубликовать критическую заметку В.Малухина – «ПИРАМИДА И ЭСТАФЕТА», которую мы прочли с великим удовлетворением.
Автору заметки надо отдать должное. Скупо, но емко, ярко, смело и содержательно представлена повесть с оценкой «ОТЛИЧНО», за что мы, советские зеки, искренне благодарим его и с большим нетерпением ждем, чтобы он заговорил полным своим голосом в периодической печати. Я бы на его месте добавил к названию слово «марафон», чтобы звучало так: «ПИРАМИДА, МАРАФОН И ЭСТАФЕТА». Или же «Повесть о мужественной повести…»
Заметили! – радостно думал я. Даже это заметили, маленькую рецензию-колонку! А автор письма, словно опять предвидя мои чувства, продолжал:
«Относитесь, пожалуйста, к моей назойливости, многословию и нескромности снисходительно. Это у меня от ДУШИ».
Да, вот так. Как же тут не поверить в Бога или пусть во что-то другое – ВЫСШЕЕ, что придет на помощь в трудную минуту, поддержит… Вот, пришло ведь. И именно тогда, когда это так необходимо.
Но вот что я читал дальше:
«Одновременно хочу «огорчить» Вашу молодую премилую жену. Развивая свою скептическую концепцию о том, что «просто никому ни до кого нет дела. И вообще никому нет дела до дела…» – здесь, однако, она сама впадает в грех ДОБРОВОЛЬНОГО ЗАБЛУЖДЕНИЯ.
Скоро два месяца, как мы заняты исключительно ЮРИЕМ СЕРГЕЕВИЧЕМ АРАКЧЕЕВЫМ. Несмотря на то, что у нас в зоне один единственный экземпляр журнала, однако точно как в повести у Никольской «ПЕРЕДАЙ ДАЛЬШЕ», мы из рук в руки, читая, передаем друг другу. Многие читают и ночью в «КОЗЛОДЕРКЕ» после возвращения с работы во вторую смену. Некоторые читатели даже «попались с поличным». Ночные прапора-контролеры застигли их в момент совершения «преступления», т.е. при читке после отбоя. Однако в ШИЗО (штрафной изолятор) их не водворили только из-за того, что читали не что иное, а именно «Пирамиду».