В результате у меня была изъята папка с копиями моих криминальных писем. Немедленно после обыска я пошел на почту и дал три телеграммы.
Первую – в Президиум Верховного Совета СССР: «Меня преследуют за политические убеждения. Сегодня 10 человек произвели обыск в моей квартире. Считаю, что страной правит шайка политических демагогов и самозванцев. Требую выхода из гражданства СССР».
Вторую – председателю КГБ Андропову: «Ваши люди, преследуя инакомыслящих, занимаются охотой на ведьм. Сегодня 10 человек произвели обыск в моей квартире. Дайте укорот своим опричникам, либо уйдите в отставку».
Третью – в посольство Канады: «Меня преследуют за политические убеждения. Прошу предоставить политическое убежище и гражданство Канады»…
Я представляю, что было бы, если бы связисты передали в эфир и доставили по назначению эти телеграммы, без согласования своих действий с прокуратурой или КГБ! Многие бы за это пострадали, хотя, на мой взгляд, ничего особенного нет, если высокопоставленные лица узнают мнение о себе и своей политике непосредственно от низов.
На следующий день, 18 июля 1974 года я был арестован на улице и доставлен в Марыйскую областную прокуратуру… Допрос длился до вечера, а вечером меня поместили в КПЗ. 23 июля меня отвезли в Марыйскую тюрьму, а на второй день, 24 июля, меня посетил следователь Джалмаханов и предъявил мне обвинительное постановление, в котором все мои суждения названы голословно заведомо ложными, клеветническими, порочащими советский государственный и общественный строй…
26 июля 1974 года меня повезли в Ашхабад и поместили в общую камеру Ашхабадской тюрьмы».
Прерываю цитирование «Неотправленного послания» Вадима Ивановича Лашкина, чтобы обратить внимание читателя на то, что как раз в это же самое время и в тех же местах и тюрьмах содержался под стражей четвертый год уже герой «Пирамиды» и «Высшей меры» Виктор Клименкин. Тот – за убийство, которого не совершал, этот – за клевету, которой не было… А сколько было других, подобных им, – о некоторых из них мы знаем, о многих наверняка и не слышали. Не сошла ли с ума наша юстиция? И только ли юстиция… Но ведь известно, что дурак считает, как правило, дураком не себя. Других! То же, очевидно, относится и к сумасшедшим…
«…Психиатрическую экспертизу в Ашхабадской тюрьме производили врачи Республиканской психбольницы раз в неделю. Во второй половине 1974 года таким днем недели был четверг. Меня привезли в Ашхабад 26 июля 1974 года, а в ближайший четверг, 1-го августа, мне устроили, без всякого предварительного наблюдения, так называемую амбулаторную психиатрическую экспертизу – «пятиминутку». Экспертизу проводили три врача Республиканской психбольницы…
Началась экспертиза с того, что врач Аннамухамедова задала мне несколько формальных вопросов, касающихся моих анкетных данных. Я сначала отвечал на эти вопросы, но потом перебил ее и, в свою очередь, спросил, на каком основании мне производят экспертизу.
Аннамухамедова ответила, что на это есть постановление следователя Джалмаханова. Тогда я попросил показать мне это постановление, чтобы выяснить, какими мотивами руководствовался следователь, вынося его. …Аннамухамедова после некоторой заминки, хотела дать мне в руки постановление, но тут энергично вмешался врач Клюдт – он был главным на экспертизе – и запретил ей это. В руках Клюдт держал толстую папку с моим делом. Раскрыв эту папку и указав на нее пальцем, Клюдт задал мне вопрос: «Когда вы писали свои письма, отдавали вы себе отчет по поводу их содержания?» Но я не стал отвечать на этот вопрос, встал со стула и сказал, что отказываюсь отвечать вообще, так как считаю экспертизу лицемерным фарсом.
Клюдт махнул рукой стоявшей у дверей тюремной медсестре и сказал: «Довольно. Уведите его». На этом экспертиза закончилась. Длилась она не более 10 минут.
На второй день, 2 августа, меня из общей камеры перевели в камеру для душевнобольных преступников, так как психиатры вынесли медицинское заключение о состоянии моей психики, признав меня невменяемым, как в моменты написания писем и телеграмм, так и в моменты ареста, допроса и психиатрической экспертизы.
Согласно заключению психиатров, моя невменяемость обусловлена хроническим душевным расстройством – шизофренией, которым я якобы «страдаю» уже много лет…
Таким образом суд лицемерно освободил меня от уголовной ответственности и «из гуманных соображений» санкционировал применить ко мне принудительные меры медицинского характера. Из «гуманных» соображений меня уже 49 месяцев – пятый год – держат вместе с отбросами, подонками, моральными и психическими уродами, и впереди – неопределенность, хотя по моей статье в Уголовном кодексе предусмотрен срок наказания не более трех лет…»
Чтобы было ясно, в каких условиях содержали диссидента Лашкина врачи-«гуманисты», приведу отрывок из другого документа – «Обращения к психиатрам Марыйского областного психоневрологического диспансера», написанного Вадимом Ивановичем 27-го сентября 1979 года.
«…В Ташкентской спецпсихбольнице меня продержали с 22 декабря 1974 года по 17 ноября 1978 года, то есть почти четыре года. В то же время большинство принудников-уголовников, в том числе и убийц, держали гораздо меньше меня. Я приведу список двадцати убийц, имеющих на своей совести в общей сложности 26 трупов, – каждый из них пробыл в том же отделении Ташкентской спецпсихбольницы, в котором был и я, от полутора до трех с половиной лет, в то время, как меня там продержали 47 месяцев. И это несмотря на то, что некоторым из этих убийц грозил срок 10-15 лет или даже расстрел (так как некоторые из них убили более одного человека), а по моей статье был предусмотрен срок лишения свободы не более 3-х лет. Вот имена этих убийц…»
Что ж, как не вспомнить тут давнее-предавнее: «И к злодеям причтен…» Вон когда еще «диссидентов», то есть несогласных с деянием правителей, «книжников и фарисеев», считали преступниками наиопаснейшими, не менее опасными, чем насильники и убийцы! И все же мы в своем «государстве рабочих и крестьян», под солнцем «победившего социализма», под мудрым руководством коммунистической партии достигли большего: Христа распяли на равных с двумя злодеями и висел он на кресте, судя по Евангелию, не дольше их. Мы же своих диссидентов держим в аду психушки дольше, дольше, дольше, чтоб неповадно было, чтоб молчали, молчали, молчали!!!
Но вернемся к «Неотправленному посланию». Будучи человеком вполне нормальным – гораздо более нормальным, нежели его судьи и врачи-психиатры, которым, очевидно, как раз очень полезно было бы хоть недолгое время побывать там, куда они посылали честных людей, рабски выслуживаясь перед властью, – будучи человеком, к тому же умным и трезвым, Вадим Иванович Лашкин прекрасно понимал, что ему грозит. Он понимал это и в тот роковой день, когда отправлял свое первое письмо в редакцию «Правды», и потом, когда продолжал посылать другие письма и телеграммы. Конечно, истинно больным служителям Пирамиды весьма трудно, а то и просто невозможно понять Вадима Ивановича, и поведение их, при всей его чудовищности, логично. Но логично и поведение Лашкина. Он выбрал свой путь…
«…Еще находясь в Ашхабадской тюрьме (до помещения в спецпсихбольницу – Ю.А.), я провел шесть голодовок протеста общей продолжительностью 45 суток и произвел 10 больших демонстративных кровопотерь, последняя из которых, самая большая, явилась для меня роковой: она привела к резкому обострению хронического воспалительного процесса в области мочевого пузыря…»
– Что такое «кровопотери»? – спросил я Вадима Ивановича в одну из наших встреч, когда, читая при нем, дошел до этого места в его «Послании».
– Дело в том, что голодовки на них уже мало действуют, – спокойно ответил сидевший передо мной коренастый русоволосый человек. – Во-первых, они всеми силами стараются голодовки прервать, мобилизуют амбалов-надзирателей, чтобы влить искусственное питание, во-вторых, долго нужно голодать, поначалу они вообще не обращают внимания, запросто можно загнуться, так ничего и не добившись. А если вскрыть себе вены и кровью залить всю камеру – это как-то нагляднее…
– Но ведь и риск большой, – возразил я, представив себе эту картину и внутренне содрогнувшись.
– Да, риск есть, – согласился Лашкин. – Вот та, последняя, о которой вы прочитали, могла, конечно, стать самой последней. Но вы читайте дальше, там все объяснено.
«…Обострение полыхает непрерывно с 21 декабря 1974 года и превратило мою жизнь в пытку. Посредством голодовок, кровопотерь, а также многочисленных аргументированных заявлений, я пытался оказать моральное давление на прокуратуру Туркмении и этим добиться психической реабилитации, реализации права на защиту и открытого суда…»
Заметьте, читатели, соотечественники мои дорогие, – прерываю я опять чтение, – не вообще реабилитации добивается Вадим Иванович Лашкин, ибо понимает, что реабилитации в тех условиях добиться нельзя – ведь он не собирается отказываться от своих писем и заявлений! – он добивается лишь психической реабилитации и открытого суда! Он, чьи мысли теперь, через 16 лет, стало возможным выражать открыто, мало того: их исповедует теперь едва ли не большинство граждан нашей страны… Он тогда голодал, вскрывал себе вены, воевал с гигантской жестокой машиной один на один, а большинство трусливо улыбались, тянули руки – за! за! за! – а то и кричали, заходясь в верноподданническом восторге: «Да здравствует! Слава, слава, слава! Никому не отдадим величайших завоеваний!…» Да и тогда ли только? Не кричат ли иной раз еще и сейчас?
Так кто же начал, кто сделал жизненно необходимой сегодняшнюю «перестройку»? Партия? Руководители ее? Как бы не так. Чем пожертвовал хоть кто-то из рьяных сегодняшних «инициаторов перестройки», чем поступился? Скажите-ка им о голодовках и кровопотерях – то-то нахмурятся, то-то зашикают обитатели роскошных дач и квартир, словно сомнамбулы повторяющие о «великих завоеваниях Октября». Но почитаем дальше, сограждане. Еще и еще раз давайте же убедимся, что и в глухой ночи тлеют угли…