В душной бездуховной атмосфере страны, задавленной Пирамидой, опутанной Паутиной, был, оказывается, чистый родник, лазейка, неучтенная олигархами, – для тех, конечно, – я повторяю, – кто оставался вне гигантского Архипелага и психбольниц. «Джунгли во дворе» доступны нам, «вольным», и скрытая под одеждой красота женщины доступна тоже. Только и «на воле» с последним нужно быть весьма осторожным: в Уголовный кодекс не забыли внести статью о наказании тюрьмой «за изготовление и хранение порнографической продукции». А так как четкого определения того, что же такое «порнография», не было, то обозвать этим термином можно все, что угодно, вплоть до изображения статуи Венеры Милосской и уж тем более скульптур Родена. Что, как известно, одно время и делалось – объявляли ведь все такое «происками международного империализма и ЦРУ». Желание безраздельной власти затмило и атрофировало не только разум, но и чувства наших доморощенных идеологов. Истинной «порнографией» стала для них красота, ибо власть красоты сильнее все же, чем даже власть примитивного животного секса.
Но и в годы так называемого «глухого застоя» я все же фотографировал женщин, составлял слайдфильмы под музыку и даже демонстрировал многочисленным, порой случайным гостям «высшее проявление красоты природы». Интересно, что никто из них, очевидно, не донес «куда следует», во всяком случае неприятностей с этим у меня не было. Остались-таки в людях островки божеские, неподвластные всесильным «земным богам».
Такое общение с природой в разных ее проявлениях и спасало меня в нелегкие годы.
И чисто интуитивно, еще в юности, даже в детстве почувствовал я, где истина на самом деле. Потому и пришел в конце концов к фотографии в «джунглях» двора, на лесной поляне, а потом и своих любимых «противоположного пола»… А впоследствии ощутил, как именно этого – Красоты, Любви – боятся тираны, потому что тут – ценности истинные, в отличие от их «богов», болезненных, ложных… А осознание истинных ценностей – это и есть СВОБОДА.
И теперь я решил монтировать из слайдов не только композиции под музыку, но еще и альбомы. «Красота – спасет мир»? Да, это так! Хотя и общим местом стало, что прежде надо спасти красоту…
О, мой замысел насчет альбомов осуществить было непросто! Просмотреть десятки тысяч накопленных слайдов, чтобы из них отобрать сначала несколько тысяч, а потом уж те сотни, которые еще нужно должным образом расположить на страницах, чтобы они передали главную мысль, идею… «Красота – основа жизни. Человек – дитя природы Земли». Потом переснять на черно-белую пленку, сделать фотографии определенного размера, смонтировать рабочий макет… Работа огромная! Учитывая же печальный опыт с макетом моей собственной фото-книжки в детском издательстве («У нас свои художники есть, вы не суйтесь!» – так сказали мне тогда, совершенно проигнорировав мою работу…), – два из своих новых макетов я решил делать еще и цветными. А освоить пересъемку цветных фотографий со слайдов с нашими техническими возможностями – работа адова…
Да ведь и «Карлики» продолжал редактировать, и «Пирамиду-2» начал уже писать, и разбирал кучи писем – читал, осмысливал, выбирал…
Ну, в общем, был погружен в свои дела с головой. А Валентина Владимировна тем временем продолжала писать и звонить.
«И кому нужна моя жизнь?»
Очередное письмо:
«Простите за то, что я Вам сейчас напишу. У Вас, видимо, нелады с повестью. Я постеснялась Вам сказать свое мнение о ней, но сейчас напишу, что думаю. Она очень «пестрая», т.е. разная, внезапно переходящая от одного к другому. И очень личная. Мне жаль, что не пришлось дочитать до конца, но то, что удалось, навело меня на мысль: не примут. Вообще все Ваши вещи (а я достала Вашу первую книгу) надо читать несколько раз. Они и до меня, бывалого человека, доходят не сразу. А Вы хотите, чтобы редактор понял. У Вас же особое мышление. Я понимаю, что для Вас это действительно очень сложно, и не только это, но и разные денежные дела. Советом здесь не поможешь, но все-таки Вам отчаиваться не следует. Вы сейчас опять работаете над повестью, я это чувствую. Да поступитесь Вы своим стилем, не сутью, а только стилем. Толстые лбы не прошибить тонкостью Вашего мышления. Они – другие. Простите, если вмешалась не в свое дело или обидела Вас этим. Советы давать легко – выполнить трудно. Знаю. И все же… И вообще живите легче, проще. Нет безвыходных положений. Вспомните, сколько раз Вам приходилось остро переживать от различных разочарований? А в итоге? Все же стало на свои места. И сейчас – будет так же. Берегите себя, мой взрослый мальчик. Договорились? А теперь о другом. Не знаю, устроит ли Васэтот джемпер. Уже сегодня начала вязать Вам второй… На днях я Вам его вышлю. Ну вот и все. Да, вот еще что: Вы уж простите меня, что часто Вас беспокою, звоню. Тянет меня к Вам. Я такая одинокая. Не обижайтесь и не думайте обо мне плохо. Встретимся – все поймете (если встретимся). Дай Вам бог справиться с повестью.
С глубоким уважением, В.В.. (Можно поцелую?)»
И звонки становились все более частыми, и письма. И посылки.
«Мой родной, хороший, здравствуйте. Пришлось чуть-чуть вас обмануть. Мне утром сегодня принесли вместо сервелата полукопченку. Но я уверена, что она дойдет к вам в хорошем (съедобном) состоянии, так как прямо с завода, свежайшая. В магазинах продают ту, которая по месяцам, а то и больше лежала на складах. Сыр тоже с завода. Почему копченый? Сейчас лето, жара. А то, что я вам посылаю, может долго лежать, не портясь. Да и за город поехать, удобно взять с собой. Как что-нибудь «путное» достану – сразу вышлю, только вы, если надолго поедете куда-нибудь, дайте мне знать, а то я вышлю что-либо, а посылка придет обратно. Хорошо? Ну, вот и все.
Молю всех богов, чтобы вы стали «маститым». Вам бы легче жилось. Устали же. Знаю, чувствую. Если бы для этого понадобилась даже моя жизнь – не задумываясь, отдала бы. Но чем я могу помочь? И кому нужна моя жизнь? Посылаю вам свое плохое стихотворение. Не смейтесь, пожалуйста, вы же знаете, что я – сама искренность. Если приедете – многое прочтете еще из моей писанины. Целую вас в макушку…
В.В.»
Видит Бог, я ничего не делал для этого. Скорее наоборот. Я просил не звонить днем, когда сижу за пишущей машинкой. Я говорил иногда слишком строго и сухо, просил перестать посылать посылки, потому что у меня все есть, и наша почта, к тому же, работает так, что даже «свежайшая, прямо с завода» колбаса пришла зеленой и скользкой от плесени, как и сыр. Лето было действительно жаркое, а посылка шла чуть ли не месяц. Господи, что было делать? Я принимался объяснять, что действительно очень занят и не могу сейчас приехать, не могу и рукописями заняться – ведь и не обещал! – и может быть найти кого-то еще или уж подождать, пока я не закончу со своей «Пирамидой-2» и альбомами. Я постоянно говорил о своей почте, о том, что многим из них моя помощь нужна больше, чем ей сейчас, это мой долг, я просто обязан написать эту повесть и как можно быстрее и ни за что другое взяться пока не могу. Ведь время нужно, время, большая вещь получается, а материал тяжелый…
– А вы отдохните, – отвечала она. – Вам обязательно нужно отдохнуть, отвлечься. Приезжайте, можете жить у меня, сколько хотите, я не буду вам мешать, я могу вообще пожить у подруги. У нас ведь здесь воздух не тот, что у вас, и лес, и грибы. И фотографировать можете сколько угодно…
Стихотворение в том письме (вместе с посылкой) было вот какое.
ПРОСТО ТАК…
Зачем так мучают меня
Все ваши повести и чувства.
Я вчитываюсь в них, скорбя
И – отдавая дань искусству.
Сирень, кистями, за окном
Уже цвела, уже поблекла.
А я тоскую об одном,
Что мы – два разных человека.
У каждого – своя судьба
И быт по-разному устроен.
Как вольный ветер – вы всегда.
От ветра – бури. Ветер – воин.
Неситесь ветром по судьбе
Своей, чужой и неизвестной,
Подобно пущенной стреле
Над розами, в ущелье тесном.
Пусть в ваши поздние года
В вас будет мысль – жива,
Пусть боги вас оденут
В брабантские кружева…
На этом стихотворение обрывалось, а на двойном листе бумаги, вырванном из школьной тетради, осталось почти три чистых страницы.
Она все понимала?
Но мне от этого было только хуже. Она все понимала, как будто бы, но было нечто выше ее, с чем справиться она не могла.
Не во мне тут дело, я понимаю. Не во мне конкретном. Непрожитая жизнь ее, свернутая, очевидно, как весенний росток папоротника и скованная жестоким морозом, вдруг отогрелась. Вдруг начала распрямляться, требуя солнца, света, властно желая всего того, что и положено человеку. Женщине. Сам того не ведая, я оказался тем теплым лучом… Обманчивым. Потому что ответить тем же не мог.
И – все понимая, сочувствуя, переживая – я по телефону был порой слишком резок. Она прощала и звонила опять. И письма приходили одно за другим.
Мальчик, ты как-то спросил,
Может, мне что-либо нужно.
На правду уж не было сил…
И что я отвечу, к тому же?
А нужно мне, с первого дня
Ласки твоей, поцелуя.
Время прошло, не щадя…
Нежность тебя – не волнует…
Писала она, на мой взгляд, здорово. Главным образом не стихотворения, правда, а именно – воспоминания. Мне очень нравилось. Главное: она не старалась казаться, она – была. Она не думала над строительством фраз, она смогла раскрепоститься, открыться – и речь ее лилась естественно и свободно. Это был то ли дневник, то ли поток воспоминаний, или, может быть, бесконечное письмо другу о прошлом. Она делилась пережитым, изливала душу без навязчивости, занудства, взывания к сочувствию, без истерик. Но…
Но это и было страшно. Страшно от того, что нормальная человеческая жизнь – то, что как-то принято считать человеческой жизнью – для нее как бы и не начиналась. Ведь мир бесконечен, и столько кругом красоты! Но не для нее.