Но самым смешным казался телевизор. Он стоял на столике, придвинутом к стене, которая была оклеена обоями в бело-голубую полоску. Телевизор напоминал куб и весил, наверное, килограммов пятьдесят. В его выпуклом экране отражался полинявший интерьер квартиры. Зубик подошел к нему, как приближаются к опасному животному, и, держась на почтительном расстоянии, нажал на то, что, скорее всего, было кнопкой для включения питания. В ответ раздался скрежет, будто некая пружина наконец выпрямилась после векового бездействия.
– Ничего не пашет, – сказал Николас. В ответ на это слабый красный огонек загорелся, опровергая его слова.
– Раньше здесь скрывался кто-нибудь из нашей семьи, – продолжал Драго, – а еще Феличано, Граф, водил сюда своих баб. Это ничейная квартира.
– Здорово! – воскликнул Николас. – “Ничейная квартира”, прекрасно! Здесь будет наше логово.
Смешное словечко.
– Логово? – переспросил Агостино. – Что еще за логово?
– Логово, где мы будем собираться, решать все вопросы.
– Значит, первым делом надо сюда притащить Xbox[25], – обрадовался Агостино.
– Здесь будет наш дом, так, установим правила для всех, первое: никаких баб не водить, – продолжил Николас.
– Ну-у-у-у, – разочаровано протянул Чёговорю, – это ты, Мараджа, загнул!
– Если будем водить сюда баб, превратим нашу нору в бордель. Только мы, и все. Никаких друзей-приятелей. Только мы одни! И еще, – добавил он, – рот на замке. Это место только для нас.
– “Первое правило бойцовского клуба: не упоминать о бойцовском клубе”[26], – сказал Бриато.
– Молодец! – съязвил Чупа-Чупc.
– Да, но все равно заметят, что мы сюда ходим, – сказал Драго.
– Одно дело – заметят, и совсем другое – мы сами расскажем.
Улица была названа в честь карбонариев[27]. Она и сейчас так называется, улица Карбонари в Форчелле. Как нельзя более кстати для группы подростков, которые ничего не знали о карбонариях, но все же напоминали их, пусть не благородными намерениями, но самоотверженностью, слепой отвагой, которая выражалась в пренебрежении ко всему миру. Они принимали в расчет только свою волю как основание правоты собственных действий.
– Это наше логово, парни. Здесь можно отрываться, курить, да мало ли что! Драго согласен. Копакабана ничего не знает. Это наше дело.
Николас считал, что с этого нужно начинать. С квартиры, с места, где можно встретиться всем вместе и спокойно поговорить. Это сплачивает.
– Отсюда и начнем, – так и сказал.
Бисквит был единственным, кто все это время молчал, уставясь на носки своих белейших, новых кроссовок “Адидас”, будто хотел разглядеть там какое-то пятно.
– Бисквит, ты что, не рад? – спросил Мараджа.
Тот медленно поднял голову:
– Можно тебя на минутку, Нико?
“Нико”, не “Мараджа”… И голову понурил.
Никто не обратил на них внимания. Остальные тем временем переместились в спальню, увлеченные исследованием этой машины времени.
Бисквит сразу спросил:
– Нико, ты уверен, что квартира предателя – это то, что нам нужно?
Мараджа подошел к нему почти вплотную и наступил своими кроссовками на кроссовки Бисквита.
– Подлец – он и есть подлец, кровь тут ни при чем. Понятно? И потом, отец Драго никого не заложил. Ладно, пошли. Все нормально, – спрыгнул с ног Бисквита и добавил: – Пора уходить.
Ключи были только у Николаса и у Драго. Кому нужно было попасть в квартиру, отправляли им сообщение: “Вы дома?” Логово должно стать началом всему, так считал Николас. Это был их собственный дом, мечта любого подростка. Место, куда можно принести заработанные деньги, спрятать их в укромном месте. Припрятать, вынуть, пересчитать. Накопить. Вот что главное. Мараджа был уверен: серьезные дела можно начинать, когда есть сбережения, когда есть единая команда и логово, общее для всех. Так рождается семья. Так сбывалась его мечта: банда, паранца.
Чтоб я сдох
– Сколотим свою банду. Зачем под кого-то прогибаться? Будем действовать сами.
Все молча слушали Николаса. Пытались понять, как это – действовать самостоятельно, не имея оружия, ни черта не имея. В том числе авторитета – об этом, без сомнения, свидетельсвовали их детские черты.
Их считали детьми, да, собственно, они ими и были. И, как все, кто только вступает в большую жизнь, они не боялись ничего. Взрослые для них – стариканы, покойники, хлам. Единственное их оружие – звериные инстинкты человеческих детенышей. Звереныши и есть – скалятся, рычат, лишь бы напугать!
Жестокость, только она заставит считаться с ними тех, кто действительно вызывает страх и уважение. Они ж дети, ну и пусть! Завоевать авторитет. Создать хаос и править в нем: безбашенные, отвязные, без четкой системы координат.
– Мы сможем, у нас есть это… и эти тоже есть.
Николас достал из кармана пистолет. Вот она, главная задача – раздобыть оружие, завоевать авторитет.
– Николас… – Агостино перебил его. Кто-то должен был это сделать. Николас ждал такого момента. Ждал, как поцелуя, которым Иуда указал на Христа. Кто-то должен взять на себя смелость выразить сомнения. Стать козлом отпущения, ведь ясно же, что выбора нет, ты не можешь всегда взвешивать: за или против. Группа должна дышать в такт, а ритм дыхания и потребность в кислороде задает он, Николас.
– …Нико, ты уверен, что мы сами без проблем сколотим банду? Чтоб мне сдохнуть, Нико, надо получить согласие. Вот именно, все думают, что у нас в Форчелле никого не осталось, но если мы сойдемся с Капеллони, начнем подручными. Каждый сможет заработать, а потом потихоньку займем свое место.
– Послушай, Спичка, такие, как ты, мне не нужны, убирайся…
– Нико, я, может, не так объяснил, я хотел сказать…
– Да все я понял, Спичка, вот только нам с ними не по пути.
Николас подошел к Агостино, шумно втянул носом воздух, и плюнул ему прямо в лицо. Агостино не из робкого десятка и хотел ответить, но Николас вовремя увернулся. Они пристально посмотрели друг другу в глаза. Этого было достаточно.
– Ты просто ссышь. Трусы мне не нужны. Если сомневаешься, убирайся, – продолжил Николас.
Агостино знал, что многие разделяют его опасения, не только он считал, что сначала нужно договориться с боссами. Этот плевок в лицо был не просто унижением, это было предупреждение. И касалось оно всех.
– Вали отсюда, тебе тут не место.
– Вы просто куча дерьма, – ответил пунцовый Агостино.
– Ладно, Спичка, уходи, а то хуже будет… – вмешался Зубик.
Агостино не собирался никого предавать, но, как Иуды всех времен, оказался орудием в руках судьбы: уходя, он невольно подсказал Николасу следующий ход.
– Думаете, что сколотите банду с тремя ножами и двумя хлопушками?
– И одной хватит, чтоб пустить тебе кровь! – взорвался Николас.
Агостино выставил средний палец и помахал им перед лицами тех, кого еще совсем недавно считал своими братьями. Николас выставлял его за порог с тяжелым сердцем: жаль расставаться с тем, кого ты знаешь с самого детства. Вместе гоняли мяч, вместе ездили на соревнования. Всегда рядом, как настоящие братья. Но так уж вышло, нужно было прогнать его. Выбросить губку, впитавшую в себя все страхи группы. Агостино хлопнул дверью, а Николас продолжал:
– Слышь, братва, а этот сопляк прав. Какая там банда с ножами и хлопушками…
И те, кто еще минуту назад готовы были сражаться старыми ножами и ржавыми пистолетами, сразу сникли.
– Выход есть, – сказал Николас, – или меня убьют, или раздобуду арсенал. И тогда порядок, парни: будет оружие, будут и законы, потому что, чтоб я сдох, без законов мы слабаки и куча дерьма.
– Разве мы против? Мы только за, Нико.
– И еще клятва, без нее никак. Надо поклясться чем-то важным. Смотрели фильм “Камморист”[28]? Классный фильм, посмотрите. Там Профессор в тюрьме дает зарок. Найдите, посмотрите на Ютубе: нам тоже так надо. Крещение кандалами и цепями. Кодекс чести, омерта. Пусть хлеб для предателя станет свинцом, а вино – ядом. Даже если прольется кровь, не надо бояться, ничего не надо бояться.
Говоря о клятвах, о чести, Николас думал о другом: от этих мыслей было ему не по себе и урчало в животе.
День выдался жарким, вечером был матч, играла Италия. Летиция хотела, чтобы они вместе его посмотрели, но Николас отказался. Он не болел за сборную – слишком мало игроков из “Наполи”, слишком много из “Ювентуса”, поэтому он и его друзья плевать хотели на этот матч, у них были дела поважнее. Ехали вшестером на трех скутерах. Николас сидел позади Драго. От Моярьелло одна дорога, все время вниз. Невозможно узкие улочки. Вертеп – называют местные этот район.
Самый короткий путь на площадь Беллини. Едешь практически по тротуарам, зато никаких пробок и переулков с односторонним движением. Кто спешит, всегда выбирает эту дорогу.
Николас спешил. На площади Беллини его ждал человек Архангела. Опаздывать нельзя, эти люди не любят терять время. Через десять минут нужно быть на месте.
Последний отрезок пути по улице Фориа, перед музеем, скутеры проехали по широким освещенным тротуарам, беспрестанно нажимая на клаксон, хотя могли бы преспокойно ехать по дороге – в этот час на улицах было пустынно. Редкие прохожие стояли перед большими экранами, поглощенные матчем. Услышав ликующие возгласы, друзья останавливались и спрашивали счет. Италия выигрывала. Николас выругался.
На улице Костантинополи выехали по встречке. Пришлось и тут заехать на тротуар, на этот раз узкий и темный. Народу здесь оказалось больше. Молодежь, главным образом студенты, и туристы. Они тоже направлялись не спеша на площадь Беллини, к воротам Альба, к площади Данте, где заманивали публику большими телевизорами бары и рестораны. Друзья ехали так быстро, что не заметили колясок, стоявших на тротуаре. Рядом за столиком бара сидели родители малышей.