В то время как Бриато пытался унять стариков, а остальные собирали разбросанные по крыше гильзы, всерьез опасаясь, что могут конфисковать оружие, в голове у Мараджи крутилась одна мысль – исправить дурацкую ситуацию, в которую он попал из-за отдачи винтовки. Он мог бы гордиться, получив рану в перестрелке или при взрыве, то есть попав в переделку. Он же поранился сам, не справившись с оружием. Сопляк.
Старик надел очки, чтобы набрать на телефоне 113[37], а Бриато снова закричал:
– Нет, нет, пожалуйста, не звоните в полицию, мы вам заплатим!
И все дружно бросились по лестнице вниз.
Проворно спустились к мопедам, оставленным во дворе. На дороге валялись обгорелые коробки из-под фейерверков, праздник продолжался. Гости, приглашенные на первое причастие, дети и внуки синьоры Наталии. Кто-то узнал Бриато:
– Молодежь, стойте, идите сюда! Дайте поблагодарить вас!
Все знали, кто заплатил за праздничное шоу. Все хотели отблагодарить, хоть и понимали причину такой щедрости: об “огневой подготовке” никто не подозревал – люди понимали, что это отряд Системы, желающий завоевать расположение. И его следовало отблагодарить.
Бриато хотел уклониться, но потом понял, что иначе нельзя: старики окружили его, и он позволил им обнимать себя и целовать. Он старался избегать почестей и все время повторял:
– Да ну что вы, что вы, я ничего такого особенного не сделал, все нормально, я рад.
Люди оценили благосклонный жест новой группировки. Став свидетелями ее рождения, они хотели благословить ее, эту группу. Но Бриато боялся. И один страх пожирал другой. Слишком много чести, нельзя так выделяться в квартале, который тебе не принадлежит. Но гораздо хуже то, что рассердится Николас, ведь это его идея – фейерверки. Однако Бриато нравилось быть в центре внимания. Он пытался завести мопед, делая вид, что зажигание не работает, но в действительности не выжимал стартер до упора.
Его уже торопили остальные:
– Эй, Бриато, поехали…
Все ехали за Николасом, но не знали куда. Пытались поравняться с ним и предлагали остановиться, промыть кровоточащую рану. Боялись, что кружить вот так по городу с сумками, полными оружия, небезопасно. И в самом деле это было небезопасно, но они чувствовали, что готовы к войне. К какой угодно.
Охота
Дорога была разбитой: новые выбоины появлялись как грибы после дождя. Проехав вокзал Гарибальди, они свернули на улицу Феррарис, где пришлось ненадолго притормозить.
Николас ехал к эфиопской девушке, которая жила в Джантурко. Ее сестра помогала матери Николаса по дому. Девушку звали Аза, ей было немногим за тридцать, но выглядела она на все пятьдесят. Она жила у синьоры с болезнью Альцгеймера. Работала сиделкой.
Николас решил, что там можно устроить отличный тайник, но никому не сказал об этом. И без того много дел. Все ехали за ним. Кто-то по дороге пытался узнать, что он собирается делать, но, поскольку ответа не последовало, все поняли, что нужно просто следовать за его “Беверли”. Подъехав к дому, Николас остановился. Остальные окружили его, не понимая, парковаться здесь или ехать дальше, и тогда он сказал:
– Здесь будет наш тайник, – и указал на подъезд.
– Это чей дом? – спросил Дохлая Рыба. Николас бросил на него такой свирепый взгляд, что Дохлая Рыба понял: рискует нарваться. Но тут со своего скутера слез Зубик, вклинился между ними и закрыл вопрос:
– Плевать, чей дом. Если Мараджа считает, что здесь безопасно, мы ему доверяем.
Дохлая Рыба кивнул, ответив тем самым за всех.
Ничем не примечательный дом, построенный годах в шестидесятых, слился с окружающим пейзажем. На улице полно мопедов, так что нездешним среди них легко затеряться. Вот почему Мараджа решил спрятать оружие тут: можно приехать в любое время дня и ночи и остаться незамеченным. К тому же он обещал Азе, что с их покровительством ее не станут беспокоить цыгане. Однако цыганам было невдомек, кто эти юные нахалы, обещающие крышу в квартале, где уже имелся босс.
Николас и Зубик позвонили в домофон и поднялись на пятый этаж.
Аза ждала их в дверях.
– Ой, что это у тебя с лицом? – испуганно спросила она, увидев Николаса.
– Да нормально все.
В темной квартире пахло какими-то эфиопскими пряностями и нафталином.
– Можно? – спросил Николас.
– Тише ты, синьора спит…
Странно, но в доме не чувствовался характерный запах лекарств, запах старости. Аромат эфиопской кухни подсказал Николасу: Аза заправляет здесь, как у себя дома. Старушка, возможно, скоро умрет, тогда нагрянут родственники и представители похоронного бюро.
– Как синьора?
– Хвала Всевышнему, пока нормально… – ответила Аза.
– Ну а врач что говорит? Долго еще протянет, а?
– На все воля Божья…
– Воля Божья… Доктора-то что говорят?
– Говорят, тело в порядке, с головой только проблемы.
– Ладно. Дай Бог синьоре прожить еще сто лет.
Аза, которую Николас уже проинструктировал, указала на антресоли. Старуха, с тех пор как болезнь начала разъедать ее мозг, туда не лазила. Они взяли стремянку и протолкнули сумки вглубь этой кладовки, прикрыв их статуэтками рождественских пастухов, завернутыми в тряпки, елочными украшениями и коробками с фотографиями.
– Смотри не сломай чего, – предупредила Аза.
– Думаю, синьоре все это больше не пригодится…
– Все равно не сломай чего.
Прежде чем спуститься, Николас прихватил три пистолета из одной сумки и коробку с патронами из другой.
– При мне не надо, не хочу ничего знать… – пробормотала Аза, опустив глаза в пол.
– А ты ничего и не знаешь, Аза. В общем, когда мы решим прийти, то позвоним тебе и скажем, что несем продукты для синьоры, а ты скажешь, в какое время нам являться. Придем, возьмем что надо и уйдем. Если кто-то из тех, кого я к тебе пошлю, будет создавать проблемы, мой номер у тебя есть: пишешь мне, в чем загвоздка. Понятно?
Аза перехватила резинкой тусклые волосы и пошла на кухню, ничего не сказав.
– Все понятно?! – Николас тверже повторил свой вопрос. Аза намочила под краном полотенце, молча вернулась к Николасу и стала вытирать ему лицо. Николас раздраженно дернулся, он и забыл об окровавленной скуле, о разбитом носе. Аза в упор смотрела на него, держа в руках грязное полотенце. Он коснулся носа, посмотрел на свои пальцы и тогда позволил ей вытереть кровь.
– Каждый раз, когда мы будем приходить, тебе гарантирован подарок, – пообещал он, но Аза, казалось, не обращала на него внимания, открыла дверцу под раковиной на кухне и взяла спирт:
– Надо продезинфицировать рану. – Она прекрасно знала, как обрабатывать раны, получив опыт у себя дома, и применяла его теперь, заботясь о местных стариках. Для Николаса это было неожиданностью, как и ее заключение: – Нос не сломан, сильный ушиб.
Николас поблагодарил кивком головы, но этого ему показалось мало. И он добавил:
– Спасибо большое.
Худое лицо Азы осветила улыбка.
Два пистолета Николас заткнул себе за пояс, один отдал Зубику. Попрощался с Азой, отдав ей купюру в сто евро, которую она тут же спрятала в карман джинсов.
Они спускались по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, и Зубик спросил:
– А с пушками что будем делать?
Пушки нужны сейчас, сразу. Зубик понял это по той решимости, с какой Николас прихватил их.
– Зубик, целясь в антенны и стены, ты не научишься стрелять по-настоящему.
– Мараджа, ты только скажи, а мы уж постараемся. – Зубик был рад, что угадал правильно.
Внизу у подъезда Николас отозвал Бриато и Зубика и, глядя на них в упор, повторил, выделяя каждое слово:
– Стреляя по антеннам и стенам, авторитет не завоюешь, верно?
Они поняли, что он имел в виду. Николас решил пострелять. По людям. Но сделать этот вывод они не решались. Они хотели, чтобы он сам произнес эти слова. Четко и ясно.
– Мы должны попробовать, надо сделать это прямо сейчас, – продолжал Николас.
– Ладно, черт возьми, я за, – сказал Зубик.
– Давайте сначала научимся, набьем руку. Чем лучше мы научимся, тем лучше будем стрелять в нужный момент. – Бриато сделал слабую попытку их остановить.
– Бриато, если хочешь учиться, топай в полицию. А если хочешь остаться в банде, ты должен уметь стрелять с рождения.
Бриато промолчал, боясь, что его постигнет судьба Агостино.
– Чтоб мне сдохнуть, я тоже за.
Николас дал всем команду:
– Встречаемся на площади через пару часов. Все, пока. – Они всегда встречались на площади Беллини.
Мопеды рванули. Все были возбуждены, хотели узнать, о чем говорили у подъезда Зубик, Бриато и Мараджа, и решили поехать прямо на площадь.
Николас взял телефон, который до этой минуты не доставал, и обнаружил кучу сообщений от Летиции.
Летиция
Милый, ты где?
Милый, ты читаешь
сообщения?
Николас, ты где,
черт возьми?
Николас, я волнуюсь.
Николас????!!!
Николас
Я здесь, милая
Был с ребятами
Летиция
С ребятами?
Шесть часов?
И не проверял
сообщения?
Ты ничего мне
не рассказываешь…
Да пошел ты!..
Летиция сидела на скутере “Кимко People 50” своей подруги Цецилии. Подруга стыдилась такого мопеда и облепила его наклейками. Летиции же было все равно – рядом с Николасом она всегда чувствовала себя королевой. Она могла посылать его, когда вздумается, это ровным счетом ничего не значило, просто игра между влюбленными. Отраженный свет, который многие принимали за собственный блеск Летиции, – вот что имело значение.
Скутер Летиции стоял под статуей Винченцо Беллини среди десятков других скутеров и мотоциклов. Молодежь толпилась, все болтали, пили пиво и коктейли, курили марихуану и сигареты. Николас всегда оставлял свой “Беверли” на соседней улице и шел на площадь пешком. Это был не тот конь, на котором можно появляться на публике.