Кивком головы он хотел подозвать Летицию: слезай и иди сюда.
Она притворилась, что не заметила жеста-приказа, так что Николасу пришлось подойти к ней.
Он подошел близко-близко, так, что его раненный нос коснулся носа Летиции, и не успела она спросить: “Любовь моя, что случилось?” – как Николас поцеловал ее долгим страстным поцелуем. Затем взял двумя пальцами за подбородок и с раздражением отвел ее лицо.
– Летиция, черт побери, это был последний раз, когда ты послала меня. Поняла? – И пошел прочь.
Теперь ей пришлось догонять его. Николас знал, что так будет, и она знала, и все вокруг тоже. Он прибавил шагу, она – за ним. Потом поменялись ролями: она отвернулась, надув губы, он – за ней. Кричали друг на друга, тыкали пальцами, складывали обиженно руки, украдкой целовались. Играли спектакль на базальтовой сцене Старого города, в кривых его переулках, где эхом – “заткнись” и “что ты себе позволяешь” вперемежку с “любимая, я когда-нибудь врал тебе?”.
Банда тем временем собралась на площади Беллини. Пока Николас мирился с Летицией, Зубик и Бриато унимали тревогу, судорожно затягиваясь косяком. Кто будет их первой жертвой? Как все пойдет? Кто первым наложит в штаны?
– А куда подевался Мараджа? – прервал молчание Бисквит.
– Да, в чем дело? Я не понял, где Николас? Продает на блошином рынке наши пушки? – подхватил Чупа-Чупс. Не успел он закончить фразу, как Бриато залепил ему такую затрещину, на какую и мать не осмеливалась. Считая полученную на крыше, это была вторая за день.
– Придурок, не смей прилюдно произносить это слово!
Чупа-Чупс пошарил в карманах, будто искал заточку. Увертюра к кровавой разборке. Бриато тоже не думал стоять в стороне, но Зубик схватил его за футболку, послышался треск разрываемой ткани:
– Какого черта?! – грозно зашипел ему в ухо Зубик.
Чупа-Чупс вытащил ножичек и щелкнул лезвием, но между ними вырос Дохлая Рыба:
– Совсем уже?! Поножовщину устроим?!
– Ты, давай полегче! Проси прощения, проблему надо уладить сразу. – Зубик ткнул в спину Бриато.
– Ладно, Чупа-Чупс, прости. – Бриато нацепил примирительную улыбку. – Давай пять. Но и ты хорош, орешь на всю площадь. Осторожнее с выражениями, брат.
Чупа-Чупс слишком сильно сжал протянутую руку:
– Да все нормально, Бриато. Только ты не смей меня бить. Никогда. Хотя, в общем, ты прав, я погорячился.
Вспыхнувший пожар был мгновенно потушен. Но атмосфера оказалась накалена, напряжение чувствовали все, эмоции внутри бурлили.
Зубик и Бриато с трудом сдерживали их. Ствол лежавшего в трусах пистолета холодил Зубику пах. Ему нравилось это ощущение. Как будто на нем доспехи. Это круто. Стоявшие рядом парни угощали их грушевым ромом в обмен на косяки. Зубик и Бриато уже изрядно напились и обкурились. Площадь начала пустеть. Кто-то из банды врал в телефон родителям:
– Мам, не волнуйся, мам. Нет, не на улице, я у Николаса, скоро вернусь.
Подошли студенты, они были знакомы с Дохлой Рыбой, покупали у него в Форчелле гашиш, “пластилин”. При себе у него было совсем мало, пара кусков, которые он загнал за пятнадцать евро вместо десяти.
– Черт, ну и дурак, что не набил карманы… – И, обращаясь к Чупа-Чупсу: – Нужно таскать с собой килограмм как минимум, у меня лицо такое, товар за пять минут уходит.
– Ты смотри, карабинеры быстро твое лицо запомнят. И окажется оно в Поджореале.
– Мое? Чупик, мое лицо знают даже в Поджи.
Площадь совсем опустела.
– Ну, я поехал, – сказал Дохлая Рыба, его телефон разрывался от отцовских звонков. Постепенно все разъехались по домам.
Было уже полчетвертого, наступало утро, а от Николаса никаких известий. Зубик и Бриато поехали в логово. Войдя в квартиру, принялись шарить по всем углам. Наконец-то нашли пакетик.
– На две хватит.
Две полоски желтоватого кокаина, “моча”. Скрутили в трубочку старый чек из бара. Порошок был хорошего качества, но цвет мочи настораживал, всегда. Ноздря, как насос, втянула все разом.
– Странно это, мочу нюхать, – сказал Зуб. – А зашло хорошо. Очень хорошо. Только почему у нее такой ужасный цвет?
– Практически чистая материя.
– Чистая материя?!
– Ну да, не проходит через всю эту обработку, которая обычно.
– Какую еще обработку?
– Спроси у мистера Гейзенберга[38], он тебе расскажет.
Они продолжали хихикать. Послышалась возня в замке, на пороге возник улыбающийся Николас:
– Что, мочу нюхаете, ублюдки?
– Ну! А ты какого черта? Куда ты провалился? – приветствовал его Бриато.
– Мне-то оставили?
– Конечно!
– Идем сейчас на дело.
– Четыре утра, какое дело?
– Ладно, подождем. В пять выходим на охоту.
– Охоту? На кого?
– На негритосов.
– На негритосов?
– Ну да, на негров, на черных. Подстрелим парочку, пока они ждут автобуса, чтобы ехать на работу. Поохотимся у остановки.
– О, отлично! – воскликнул Зубик.
– Это как? – удивился Бриато. То есть первого попавшего негра, бабах… просто так?
– Ну да, а кто их будет искать? Они на хрен никому не нужны. Думаешь, будут расследовать, кто убил какого-то там негра?
– Мы втроем пойдем или остальных тоже берем?
– Нет, нет. Вся банда должна быть. Но только у нас троих будут пушки.
– Но все же дома, спят уже…
– Да плевать, позовем – встанут.
– А если только мы трое… и все?
– Нет. Они должны видеть. Должны учиться.
– Разве ты не говорил, что каморристы умеют все с самого рождения? – улыбнулся Бриато.
– Давай, включай плейстейшен, – велел Николас вместо ответа. И, пока Бриато возился с игровой приставкой, добавил: – Ставь “Зов долга”. Поиграем в “Mission One”. Там, где в Африке. Потренируемся стрелять в негров.
Зубик отправлял всем сообщения на Вотсап. “Эй, парни, завтра утром, – писал он, – утренняя пробежка перед матчем”. Никто не ответил.
Открылась заставка игры. “The future is black”[39], – написано. Но future принадлежит тем, кто сумеет перезарядить автомат Калашникова раньше других. Если подойдешь слишком близко к верзилам в майках, они мигом выпустят тебе кишки, и если на флаге этих парней есть оружие, то это что-то значит. Правило второе: прячься. За скалой, за танком. А в жизни – за капотом машины, припаркованной во втором ряду. В жизни тебя не прикроет с воздуха вертолет, если все пойдет не по плану. Правило третье, самое важное. Беги. Всегда.
Они начали играть. Пулемет строчил, как одержимый. Действие происходило, кажется, в Анголе. Главный герой – боец регулярной армии, он в красном берете и камуфляже, убивает повстанцев в ужасных майках с пулеметами наперевес. Николас стрелял, как ненормальный. Попадал в цель и бежал дальше. Бегал. Всегда.
В полшестого утра они высадились у дома Чупа-Чупса. Позвонили в домофон, ответил его отец:
– Кто это?
– Простите, синьор Эспозито, это Николас. Можно Чупа-Чупса?
– В такую рань? Винченцо еще спит, ему в школу.
– Мы же сегодня едем на экскурсию!
– Винченцо! – заорал отец Чупа-Чупса. Тот спросонья подумал, что пришли забирать его в полицейский участок.
– Папа, что случилось?
– Это Николас, он говорит, что вы сегодня едете на экскурсию, но мама ничего мне не сказала.
– Ах да… я забыл… – Чупа-Чупс взял трубку домофона, а мать босиком уже бежала к нему, размахивая руками:
– Что за экскурсия? Куда?
– Я иду, Николас, иду.
Отец Чупа-Чупса с балкона вглядывался в темноту, но видел только движение силуэтов. Там, внизу, подростки складывались пополам от смеха.
– Вы точно едете на экскурсию? Тереза, – сказал он жене, – позвони в школу.
Но Чупа-Чупс уже был готов. Пройдет часа два, прежде чем родители поймут, что нет никакой экскурсии, – прежде чем кто-то ответит им в школе.
Таким же образом они выманили Драго, Дохлую Рыбу, Дрона и остальных, всех по очереди. Теперь вся паранца была в сборе: вереница скутеров, зевающие седоки. Не удалось вырваться только Бисквиту.
Он жил напротив больницы Лорето Маре, на первом этаже. Все банда собралась у него под окнами, не заглушая моторов. Дверь открыла мать, уже взвинченная, она поняла, что приехали за Эдуардо.
– Нет, Эдуардо никуда не пойдет, особенно с такими мерзавцами, как вы!
Николас, будто не слыша этих слов, прокричал в приоткрытую дверь:
– Бисквит, давай, выходи.
Мать подступила к Николасу всем своим тучным телом, растрепанная, с пылающими от гнева глазами:
– Послушай, сопляк, во-первых, моего сына зовут Эдуардо Чирилло. А во-вторых, не смей, пока я здесь, приказывать моему сыну, что он должен делать. Или ты думаешь, напугал так, что подол дрожит? – И она яростно потрясла подолом ночной сорочки.
Бисквит не вышел, скорее всего, даже не встал с постели. Матери он боялся. Ни Николас, ни верность банде не могли побороть этот страх.
– Был бы здесь ваш муж, я бы поговорил с ним, а вам не стоит вмешиваться. Эдуардо должен пойти с нами, есть важное дело, – не сдавался Николас.
– Дело? Интересно, что это за дела такие? Я сейчас твоего отца позову, и посмотрим. Не смей даже упоминать моего мужа, ты понятия не имеешь, о ком говоришь.
Отец Бисквита погиб на Сардинии. Вообще-то он был за рулем машины грабителей, сам не грабил. Просто был водителем. Остались жена и трое детей. Он работал в больнице Лорето Маре, в клининговой компании, там и встретил подельников, промышлявших грабежами на Сардинии. Его убили при первом же ограблении. Кража была удачной, но из четырех грабителей только двум удалось спастись, они и принесли жене конверт, в котором было пятьдесят тысяч евро, а кража – на миллион. Такие дела. Бисквит знал эту историю, она всегда царапала ему душу. Подельники отца были в бегах, и всякий раз, когда от них приходили новости, Бисквит горел желанием отомстить. Мать Бисквита поклялась, как обычно делают вдовы, что у детей судьба сложится иначе, что их не обдурят, как отца.