Взрыв смеха. Тост завершился, можно было продолжать веселиться.
Летиция попыталась утащить Николаса танцевать, ведь диджей поставил “Music is The Power” и она не могла усидеть на месте. Николас хотел отказаться, но Летиция в этот вечер была невозможно хороша в платье с голой спиной. Он обнял ее сзади и лизнул в шею. Она сделала вид, что рассердилась, и быстрыми шагами вышла на середину танцпола в надежде, что Николас последует за ней. Телефон в кармане у Мараджи завибрировал: пришло долгожданное сообщение. Фотография звездного неба и текст: “Небо над моим домом – самое красивое небо в мире”. Николас схватил Летицию сзади и, пока она танцевала, извиваясь всем телом, прошептал:
– Если меня будут искать, скажи, что я в кабинете. Если спросят в кабинете, скажи, что я в туалете. Если кто-то пойдет к тулету, скажи, что я на улице.
– Но зачем? Куда ты собрался? – спросила Летиция, не прекращая танцевать.
– Никуда. Просто все должны думать, что я здесь.
Она смотрела ему вслед, пока он шел к выходу в чередовании ярких вспышек и тьмы, отчего каждое его движение было рваным и непредсказуемым. А потом снова стала танцевать, подняв руки кверху, и на мгновение ей показалось, что на нее кто-то смотрит. Ренатино – с лицом мальчишки, таким же, каким она видела его в последний раз, и мужским телом в армейской униформе. Одно мгновение – и он исчез, и на первых нотах “Single Ladies” она побежала искать Цецилию, чтобы подражать хореографии Бейонсе, и забыла о нем.
На улице Николаса уже ждала машина. Темно-синий “Фиат-Пунто”, каких сотни на любой улице любого города. За рулем был Обезьянодог, он даже не поздоровался, указав Николасу на место пассажира. Они выехали за город. В голове у Николаса еще крутились мелодии дискотеки. И только услышав блеяние, он понял, что оказался в другом мире. Обезьянодог припарковал “Пунто” на обочине и сказал:
– Дай-ка я посмотрю на эту овцу…
Они шли прямиком по полям. Обезьянодог прекрасно ориентировался, смотрел, куда ставит ноги, светя себе телефоном. Потом резко остановился, так что Николас едва не врезался ему в спину.
– Вот она, овца, – сказал Обезьянодог.
Он сидел на низком каменном заборе, который когда-то ограждал территорию покосившегося деревенского дома: стены уже начали обваливаться, а импровизированная железная крыша была прогнута. Спокойно курил и между затяжками болтал с Драго, который стоял рядом и то и дело смотрел в телефон, и каждый раз его кривоватый нос, освещаемый экраном смартфона, резко выделялся в ночной темноте. Перед ними была небольшая яма, от нечего делать они бросали туда отколупанные от стены камешки. Совсем как дети, подумал Николас.
Тот парень рядом с Драго первым заметил Николаса и Обезьянодога. Он повернул голову и сразу все понял. Повернулся теперь уже в другую сторону, ища подтверждения – хотя вряд ли в этом была необходимость – в глазах Драго, но Обезьянодог уже стоял напротив него.
– Сукин сын, забрался ко мне в дом и меня же объедаешь.
– Ты о чем? Я ничего не сделал, ничего, слышь, Обезьяна!
Он все еще сидел на стене и снова повернул голову, потому что Обезьянодог кричал ему прямо в лицо. Николас и Драго преградили ему дорогу справа и слева. Сзади только яма.
– Ничего? Ну, сюда смотри, – не унимался Обезьяна, открыв на своем смартфоне фотографию. – Узнаёшь, кто это? Узнаёшь кто?
Мальчишка попытался оттолкнуть Драго и Николаса, но те схватили его, заломив ему руки за спину. Обезьянодог сунул телефон в задний карман брюк и сделал знак освободить пацана. Погода портилась, облака закрыли луну, не позволив ей освещать эту сцену. Даже овцы перестали блеять. Ночную тишину нарушало лишь дыхание парней и тяжелое дыхание их пленника. Он больше не пытался спорить, это не та ситуация, из которой можно выйти с помощью слов. Обезьянодог приготовился, потоптавшись на неровной земле, и толкнул парня так, что тот упал в яму. Не дожидаясь, пока он поднимется, Обезьяна достал пистолет и выстрелил туда, куда он решил послать первую пулю. В лицо. Но попал в скулу. Такой выстрел обезображивает, заставляет кричать от боли, но не убивает. Мальчишка в яме просил прощения, умолял о пощаде. Захлебывался словами, смешанными с кровью, которая текла в горло, когда он пытался перевести дыхание. Только сейчас Николас заметил на руках Обезьянодога латексные перчатки и инстинктивно вытер ладони о ткань брюк.
– Ты выстрелил мне в лицо! – кричал тот в яме. – Какого черта?
Но Обезьянодог еще не закончил. Одну за другой он всадил в него еще две пули, в колено и в живот. Николас невольно подумал про Тима Рота и Харви Кейтеля[59], и еще о том, как долго может продолжаться это мучение. Сколько крови содержится в человеческом теле? Он попытался вспомнить, сколько, но его мысли прервал последний выстрел Обезьяны. Пуля попала мальчишке прямо в глаз.
Они потратили час, чтобы зарыть яму лопатами, найденными за старым домом. Овцы снова заблеяли.
В последнее время Дамбо и Кристиан виделись редко. А потом вообще перестали, неожиданно дружба, при которой целыми днями можно было ничего не делать, но вместе, прекратилась. Кристиан ни о чем не спрашивал Николаса: банда, наркотики, оружие – обо всем Николас рассказывал сам, что хотел и когда хотел. Так уж повелось, но Кристиан всегда знал, что тот день, когда брат пригласит его на какую-нибудь крышу, чтобы потренироваться в стрельбе по спутниковым тарелкам, не за горами.
Кристиан лежал на кровати и писал Дамбо очередное сообщение, когда Николас вошел в спальню. Его сообщений друг даже не читал, галочки сбоку не окрашивались. Это странно, обычно Дамбо часто проверял телефон.
Николас вошел в комнату, как всегда – толкнул дверь плечом, потом закрыл ногой, – и прыгнул на кровать. Если бы они вытянули руки, каждый со своей кровати, они могли бы коснутьмя друг друга кончиками пальцев. Кристиан повернул голову – чеканный профиль брата смотрел в потолок. Николас закрыл глаза, и Кристиан сделал то же самое. Так они и лежали какое-то время, прислушиваясь к дыханию. Тишину нарушил старший, шумно стаскивая ногами свои “Эйр Джордан”. Кроссовки приземлились на пол один за другим. Кристиан открыл глаза, снова проверил галочки в телефоне и сплел руки за головой. Он был готов. Он слушал.
– Черт побери! Этот Обезьянодог меня достал, – сказал Николас. Он произнес “достал”, как будто выдохнул лишний воздух. Как будто хотел выпустить что-то, что ему мешало. Кристиан покосился на брата, тот лежал неподвижно, только губы время от времени шевелилсь, словно подыскивая нужные слова. Кристиан снова уставился в потолок и попытался сосредоточиться на своем теле. Нет, ничего не получалось.
Он хорошо знал историю Обезьянодога, Кристиан. Только эта история его не касалась. Это была история войны, армий, маневров, в которых он не участвовал. На битвы уходил брат в шлеме и доспехах, иногда вооруженный щитом и мечом. Кристиан же оставался дома, где, бывало, соорились мать с отцом, и ждал вестей с поля брани, с городских улиц. В последнее время все очень быстро менялось. Банда Николаса выросла, теперь они занимались героином клана Аканфора из Сан-Джованни-а-Тедуччо. Героином Обезьянодога. Кристиан все хотел спросить, откуда такое прозвище, но не решался, возможно, чтобы не разрушить образ, созданный новым королем Сан-Джованни. Этакий покемон, наполовину собака, наполовину обезьяна, быстро бегает, умеет ловко лазать. Вообще-то контакт с Обезьяной был удачно налажен как раз благодаря Дамбо. Дамбо год провел в тюрме Низида, но не раскололся, никого не выдал – там они и познакомились. Эту историю Кристиан тоже слышал миллион раз, и каждый раз, когда ее рассказывал сам Дамбо, пока они кружили по городу на его скутере “Априлиа Спортсити” или курили косяк, он добавлял к ней новые детали.
– Он просто дерьмо, – повторил Николас. Кристиан снова посмотрел на брата – тот лежал на кровати, не меняя положение, – и сразу отвернулся, он не хотел, чтобы брат это заметил.
“Дерьмо он”, – сказал как-то Дамбо Кристиану, когда тот спросил, какой он, Обезьянодог. Дерьмо. Точка. Больше ничего, что странно, ведь Дамбо любил поболтать, даже когда не следовало, возможно, поэтому Николас и предпочел держать его подальше от банды. Так или иначе, Дамбо оказался в тюрме Низида, когда ему было тринадцать. Он помогал отцу грабить склад керамической плитки. Там еще был Зубик с отцом, они часто работали вместе на стройках, но им удалось сбежать.
– Обезьянодог говорит, что Дамбо трахнул его мать, и всем рассказывает про это. И еще отправил матери на телефон фотографию своего члена.
Кристиан затаил дыхание, замер на мятых простынях и даже не пытался смотреть на Николаса. Может, это ловушка. Может, Николас повернул голову и хочет поймать его взгляд – у них одинаковые глаза, это единственное, чем они похожи, – чтобы прочитать в них правду про Дамбо.
Дамбо рассказывал и эту историю. Рассказывал, что Царица – мать Обезьянодога – влюбилась в него по уши и что эту милфу, как он ее называл, он поимел не один раз. “У нее сиськи, как мрамор”, – рассказывал он Кристиану вот в этой спальне. И еще сделал такой жест, мол, несмотря на эти уши, из-за которых его прозвали Дамбо, он парень не промах.
Кристиан попытался остановить поток мыслей и, стараясь, чтобы Николас не заметил, бросил взгляд на дисплей телефона. Дамбо не читал его сообщений…
– Ну вот… а потом я пошел к Азе. Как я мог идти к Обезьянодогу без оружия? Понимаешь? Если он узнает, что я в деле с Гримальди, он меня убьет. А он все названивал: ты где? давай быстрее! надо поговорить, срочно. Понимаешь?
Кристиан все понимал. И каждый раз, когда брат что-то говорил и прибавлял это “понимаешь?”, он внутренне содрогался. Когда Николас с кем-то разговаривал, он редко прибавлял “понимаешь?”, но с Кристианом он вел себя по-другому. И еще Кристиан понимал, что Обезьянодог – настоящий мерзавец, который непонятно почему связался с Дамбо в Низиде: его друг был одним из тех слабаков, которыми можно манипулировать, но до известного предела. Дамбо был умнее, чем думали многие, и Кристиан сразу это понял, и еще он знал, что все неприятности у Дамбо из-за отца и этого ограбления. Однажды отец Дамбо решил кинуть румын и македонцев, которые соглашались работать за гроши, из-за чего он терял заказы, к тому же после инсульта у него плохо двигалась рука, но голова-то работала хорошо. Он пошел к отцу Зубика, у него созрел план, простой и надежный: с помощью мальчишек залезть на склад, вынести оттуда всю керамическую плитку, подержать ее у себя месяцев шесть, а потом перепродать. Про это ограбление Кристиан слышал только от Дамбо. Зубик все-таки стыдился, что его не поймали и что ему не довелось посидеть в Низиде.